Читать интересную книгу Базар житейской суеты. Часть 4 - Уильям Теккерей

Это обстоятельство, однакожь, не произвело, повидимому, особенно-трогательнаго впечатлѣнія на мистриссъ Эмми. Она даже улыбнулась слегка, воображая, вѣроятно, какъ мистеръ Джой долженъ былъ пыхтѣть и кряхтѣть, взбираясь въ четвертый этажъ.

— Она почти помѣшалась отъ постоянной тоски, говорилъ Джой. Страшно и слышать о тѣхъ душевныхъ пыткахъ, которыя вытерпѣла эта женщина. Есть у нея сынъ, ровесникъ Джорджа.

— Да, да, это я помню, замѣтила Эмми. Ну?

— Чудный, прекрасный мальчикъ, какъ она говоритъ, и онъ любилъ свою мать больше всего на свѣтѣ.

— Ну?

— И что же? Злодѣи вырвали малютку изъ рукъ матери, и даже не позволяли ей проститься съ нимъ.

Эмми вскрикнула, всплеснула руками, и сказала рѣшительнымъ тономъ:

— Идемъ къ ней, идемъ сію же минуту.

Затѣмъ, бросившись въ смежную комнату, она въ попыхахъ надѣла шляпку, взяла шаль подъ мышку, и приказала Доббину слѣдовать за собой.

Майору оставалось только повиноваться. Онъ накинулъ на ея плеча кашмировую шаль, присланную ему изъ Индіи, подалъ ей руку, и они отправились.

— Нумеръ девяносто-второй, въ четвертомъ этажѣ, не забудьте, кричалъ въ-догонку мистеръ Джой, не обнаружившій намѣренія сопровождать ихъ по крутымъ лѣстницамъ.

Помѣстившись у окна въ гостиной, откуда черезъ площадь открывался видъ на гостинницу Слона, сановникъ Индіи убѣдился нагляднымъ образомъ, что другъ его и сестра идутъ прямо къ мѣсту своего назначенія.

То было очень хорошо, что Бекки благовременно успѣла ихъ замѣтить изъ своего чердака. Она и молодые люди, докушивая холодный завтракъ, продолжали хохотать и потѣшаться насчетъ дѣдушки Ребекки, котораго они наблюдали изъ своей засады. Она тотчасъ же отпустила своихъ юныхъ друзей, и въ одну минуту привела свою комнату въ отличный порядокъ. Содержатель гостинницы, знавшій мистриссъ Осборнъ, какъ даму высшаго круга, встрѣтилъ ее съ низкими поклонами, и самъ проводилъ ее въ четвертый этажъ.

— Миледи! миледи! заголосилъ содержатель гостинницы, стучась въ дверь мистриссъ Бекки.

Еще не дальше, какъ вчера, онъ называлъ ее просто мадамой и не оказывалъ ей никакого уваженія.

— Кто здѣсь? откликнулась Бекки.

И отворивъ дверь; она испустила пронзительный крикъ удивленія и радости. Передъ ней стояли дрожащая Эмми и длинный майоръ съ бамбуковой тростью.

Видъ майора былъ угрюмъ, и онъ изподлобья наблюдалъ открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась въ объятія Ребекки, я простила ей все въ эту минуту, она обняла и поцаловала ее отъ искренняго сердца. Первый разъ, быть-можетъ, мистриссъ Бекки прикасалась къ такимъ чистымъ и невиннымъ устамъ.

ГЛАВА LXV

Amantium irae amoris redintegralio

Ласковость и добродушіе Амеліи произвели, по всей вѣроятности, нѣкоторое впечатлѣніе даже на закоснѣлое сердце мистриссъ Бекки. Она отвѣчала на нѣжныя рѣчи съ чувствомъ, весьма похожимъ на благодарность, и волненіе ея было, вѣроятно, искреннее. «Сынъ, исторгнутый изъ объятій несчастной матери», пригодился очень кстати для нашей героини: онъ окончательно возвратилъ ей стариннаго друга, и читатель можетъ быть увѣренъ, что съ этого именно пункта мистриссъ Эмми открыла разговоръ съ Ребеккой.

— И они отняли у тебя это милое, ненаглядное дитя! воскликнула Амелія. Ахъ, Ребекка, бѣдный, несчастный другъ мой, я знаю, по собственному опыту, что значитъ потерять сына, и умѣю сочувствовать такимъ лишеніямъ. Станемъ надѣяться, что праведное небо возвратитъ его тебѣ, какъ милосердое и всеблагое Провидѣніе возвратило мнѣ моего собственнаго сына.

— О, сынъ мой, сынъ мой! Ахъ, какую страшную, невыносимую пытку терпѣла я послѣ этой разлуки! начала мистриссъ Бекна, чувствуя, однакожь, нѣкоторое безпокойство въ душѣ. Ей было совѣстно, при самомъ началѣ возобновленнаго знакомства, заговорить ложь въ отвѣтъ на искреннее выраженіе довѣренности и дружескаго участія.

Ложь, съ какой точки ни разсматривайте ее, имѣетъ весьма невыгодныя стороны для лжеца. Если какой-нибудь случай заставилъ васъ покривить душою, вы, для поддержанія своихъ словъ, обязаны сочинить другую и третью небылицу въ лицахъ: масса лжи неизбѣжно увеличивается въ объемѣ, и опасность быть открытымъ возрастаетъ съ каждою минутой.

— Страданія мои, продолжала мистриссъ Бекки, были невыразимо-ужасны, когда эти безжалостные изверги исторгли его изъ моихъ объятій. Мнѣ казалось, что я не переживу этой потери. Открылась горячка. Докторъ употребилъ отчаянныя средства, я выздоровѣла, и… и… и вы видите, что я живу здѣсь одна, безъ средствъ къ продолженію своего жалкаго существованія.

— Сколько лѣтъ ему? спросила Эзимі.

— Одиннадцать, сказала Бекки.

— Одиннадцать! воскликнула удивленная Амелія. Какъ-же это? Вѣдь онъ родился, кажется, въ одинъ годъ съ моимъ сыномъ, а Джорджинькѣ ужь…

— Знаю, знаю, перебила Бекки, которая, на самомъ дѣлѣ, совершенно забыла, сколько лѣтъ ея мальчику, — тоска совсѣмъ отбила у меня память, милая Амелія. Я во многомъ измѣнилась, и по-временамъ совсѣмъ теряю голову. Мальчику было одиннадцать лѣтъ, когда меня съ нимъ разлучили… да будетъ надъ нимъ Божіе благословеніе! Съ той поры я никогда не видала его.

— Бѣлокуръ онъ или брюнетъ? продолжала наивная мистриссъ Эмми, — покажи мнѣ его волосы.

Бекки чуть не захохотала.

— Не сегодня, мой другъ, не сегодня, сказала она; — въ другой разъ, когда-нибудь. Вотъ на этихъ дняхъ привезутъ мои вещи изъ Лейпцига, и тогда я покажу тебѣ и волосы, и портретъ моего милаго Родона. Я сама написала этотъ миньятюръ въ счастливые дни своей жизни.

— Бѣдная Бекки, бѣдная Бекки! воскликнула Амелія, какъ благодарна — о, какъ я должна быть благодарна!

Эмми, по обыкновенію, принялась думать, что не было въ цѣломъ мірѣ мальчика прекраснѣе и умнѣе ея Джорджиньки.

— Вотъ ужо ты увидишь моего Джорджиньку, сказала она, воображая, что доставитъ такимъ образомъ самое дѣйствительное утѣшеніе несчастной Ребеккѣ.

Около двухъ часовъ эти двѣ женщины вели между собою самую искреннюю бесѣду, и Бекки представила пріятельницѣ полный и подробнѣйшій отчетъ о своей жизни. Прежде всего она привела въ извѣстность, что надменные родственники Родона всегда смотрѣли на этотъ бракъ съ чувствами непримиримой ненависти и злобы. Невѣстка ея, леди Дженни, женщина хптрая и коварная, успѣла совершенно завладѣть душою Родона, и вооружила его противъ жены. Ребекка переносила все: бѣдность, пренебреженіе, уничиженіе и рѣшительную холодность отъ мужа, ею любимаго… да и могла ли она не любить его, когда онъ былъ отцомъ ея малютки? Родонъ между-тѣмъ съ каждымъ днемъ все больше и больше погрязалъ въ безстыдствѣ, и наконецъ, унизился до такой степени, что — говорить ли объ этомъ? принуждалъ ее жертвовать своимъ добрымъ именемъ, чтобы выхлопотать для него мѣсто при содѣйствіи маркиза Стейна. Вотъ тогда-то она уже сама готова была бросить этого негодяя.

Само-собою разумѣется, что эта часть исторіи передана была очень тонко и деликатно, съ видомъ страждущей и оскорбленной добродѣтели. Принужденная оставить кровлю своего мужа, Ребекка не освободилась отъ его мстительности и преслѣдованій: извергъ разлучилъ ее съ сыномъ. И вотъ теперь, бѣдная и оставленная всѣми, она скитается изъ страны въ страну, претерпѣвая всѣ возможные лшенія и удары неумолимаго рока.

Можно представить, съ какими чувствами мистриссъ Эмми выслушала этотъ длинный разсказъ. Она дрожала отъ негодованія, когда Бекки изображала ужасное поведеніе этихъ двухъ чудовищъ, Стейна и Родона. Глаза ея сверкали восклицательными знаками при каждой сентенціи, относившейся къ неумолимымъ родственникамъ и безнравственному мужу. Впрочемъ, Бекки отзывалась о немъ больше съ горестью, чѣмъ съ желчью — что тутъ дѣлать? она такъ любила этого человѣка!.. но когда, наконецъ, мистриссъ Кроли, продолжая свое плачевное повѣствованіе, дошла до раздирательной сцены послѣдняго прощанья съ ненагляднымъ малюткой, Эмми не выдержала, и прикрывъ свое личико платкомъ, залилась горючими слезами. Какъ истинная трагическая артастка, Бекки пришла въ восторгъ отъ этого эффекта, произведеннаго ею на свою слушательницу.

Деликатный майоръ Доббинъ, нежелавшій своимъ присутствіемъ мѣшать интересной бесѣдѣ двухъ подругъ, бродилъ нѣсколько времени передъ дверью, на площадкѣ четвертаго этажа, безпрестанно прикасаясь своей шляпой къ потолку. Скоро однакожь онъ наскучилъ этимъ занятіемъ, и спустился внизъ, въ большую залу, общую для всѣхъ посѣтителей Слона. Въ этомъ апартаментѣ носятся всегда огромные слои дыма, и совершаются обильныя возліянія пива и вина. При самомъ входѣ, у стѣны, на грязномъ столѣ стоятъ дюжины мѣдныхъ шандаловъ съ сальными огарками для нумерныхъ жильцовъ, которыхъ ключи висятъ стройною фалангой надъ этими свѣчами. Амелія прошла черезъ этотъ салонъ съ крайнимъ замѣшательствомъ и душевною тревогой, тѣмъ болѣе, что тутъ собрались уже люди всякаго званія и чина: тирольскіе перчаточники и дунайскіе полотнянщики съ своими тюками и узлами; студенты, угощавшіе себя буттербродтами и колбасой; вольнопрактикующіе кавалеры, размѣстившіеся за карточными столами; фигляры и фокусники, освѣжавшіе себя пивомъ послѣ вечернихъ упражненій, и, словомъ, трактирная дѣятельность въ германскомъ вкусѣ была тутъ уже въ полномъ разгарѣ. Малый въ бѣломъ передникѣ, какъ и водится, принесъ майору кружку пива. Доббинъ закурилъ сигару, прикрылся газетнымъ листомъ, и терпѣливо рѣшился выжидать минуты, когда опять потребуютъ его наверхъ.