Ида притворяется, что плохо себя чувствует, поэтому они только «целуются и обнимаются», что может быть вовсе не так целомудренно, как это звучит; такие формулировки также могут указывать на невагинальный сексуальный контакт между двумя женщинами. Две недели спустя Олива узнает секрет своего мужа. Со временем он становится известен всем, и император заставляет Иду раздеться прилюдно. В этот момент Господь чудесным образом превращает ее в мужчину. В этом однополом браке невеста не знает, что жених – это тоже женщина; жених знает, но не может избежать брака, не нанеся императору тяжкого оскорбления. Тем не менее здесь и в других арабских и западноевропейских текстах с аналогичными сюжетными поворотами, безусловно, есть элементы гомоэротического влечения, и оно действует по тем же законам любви с первого взгляда, что и куртуазная любовь между мужчиной и женщиной:На Иду заглядывались, ее замечали,Ибо Олива видела ее из своих окон.Все ее тело задрожало от наслаждения,И молвила она так, чтобы никто не услышал:«Другом он будет мне: я хочу ему завтра об этом сказать».[171]
Первая встреча пары следует законам любви между мужчиной и женщиной, и чудо возвращает их к ним же; однополый брак был захватывающим, но опасным приключением. В арабской сказке из «Тысяча и одной ночи» с похожим сюжетом женщины также «стали играть, обниматься и целоваться», хотя арабская лексика здесь несет больший сексуальный подтекст, нежели французская во французской поэме. На третью ночь после свадьбы после угрозы изгнания и даже смерти, если брак не будет консумирован, переодетая царевна Будур рассказывает жене, Хайат ан-Нуфус, всю свою историю. Хайат ан-Нуфус имитирует дефлорацию птичьей кровью и хранит секрет царевны Будур в тайне. Будур правит землей отца Хайат-ан-Нуфус до тех пор, пока не появляется ее муж – Камар аз-Заман. В итоге тайна раскрыта, а Камар аз-Заман женится и на Хайат ан-Нуфус тоже. Сказка построена в основном вокруг подвигов мужчин, и возможные эротические отношения между женщинами составляют небольшую часть текста; обе женщины позднее вступают в связь с сыновьями друг друга, что указывает на определенную степень близости, но вряд ли долгосрочный однополый союз.
Примером институционализированного женского кросс-дрессинга при Омейядском дворе в Багдаде IX века указывает на то, что здесь его не приравнивали к однополым отношениям (если точнее, его приравнивали к мужским однополым отношениям, а не женским!). Рабынь переодевали мальчиками; как выразился один историк, «это одеяние придавало им грациозности и подчеркивало их ягодицы»[172]. Известные как гуламийят (подобные мальчикам), эти женщины, по-видимому, сексуально привлекали придворных мужчин, которых тянуло к мальчикам; как говорят, мать халифа аль-Амина сперва заставляла рабынь переодеваться мальчиками, чтобы «исправить» исключительный интерес своего сына к сексу с евнухами. Стихи, обращенные к гуламийят, показывают, что их привлекательность состоит в смешении гендеров, то есть в том, что они давали мужчинам секс одновременно и с женщиной, и с мальчиком. Но эти женщины становились гуламийят преимущественно по желанию своих хозяев, а не по своей воле. Нет никаких свидетельств о том, что они вступали в сексуальные отношения с другими женщинами, и они только подчеркивают тот факт, что в глазах мужчин все «пассивные» партнеры – то есть претерпевающие пенетрацию – были равны.
Тексты о гинекологии дают нам некоторые данные о сексуальных отношениях женщин с другими женщинами, пусть и весьма уклончиво. Многие средневековые медики считали, что умеренное, регулярное семяизвержение (путем оргазма: считалось, что у женщин тоже есть семяизвержение) необходимо для поддержания здоровья. Девственница или вдова – то есть женщина, у которой не было законного сексуального партнера, но которая все же считалась добропорядочной, – могла заболеть от нехватки оргазмов. В этих случаях, как говорили книги, повивальная бабка должна произвести определенные манипуляции, чтобы облегчить переполненные гениталии женщины. Кажется, что это совсем не похоже на современные лесбийские отношения: мануальную стимуляцию должна выполнять акушерка, и это не считалось половым актом. Тем не менее идея о том, что профессиональный долг одной женщины состоял в том, чтобы дать другой женщине необходимую для ее здоровья стимуляцию, без сомнений, важна для истории женской однополой активности. Один средневековый медик писал о «содомистских» практиках жен итальянских торговцев, которые использовали друг с другом дилдо, пока их мужья были в отъезде, поскольку они не хотели заводить любовников с риском зачать ребенка.[173]
В художественной литературе также присутствуют сцены, где женщины ласкают друг друга. В них одна из женщин ставит себя на место мужчины, даже если она не одета в мужскую одежду, и они скорее написаны для возбуждения мужчин, а не женщин (что верно и для многих современных порнографических сюжетов о любви между двумя женщинами). Например, в каталанском рыцарском романе «Тирант Белый» служанка прячет героя, влюбленного в принцессу, в комнате своей госпожи. Затем он наблюдает из укрытия, как служанка помогает принцессе принять ванну, лаская ее тело и говоря при этом: «Вот ее глаза и уста: я целую их за тебя. Вот ее груди фарфоровой белизны: я держу их в руках и целую вместо тебя… Руки одного лишь Тиранта заслуживают права коснуться того, до чего дотрагиваюсь я»[174].
В романе служанка не представлена как «лесбиянка» – она заводит свои интрижки с мужчинами, – и она только услаждает взор мужчины в тексте и мужчины-читателя. Тем не менее принцесса не возражает против ее ласк, и это многое говорит нам о том, какой уровень физического, даже сексуального контакта между женщинами считался нормальным или приемлемым – или же это говорит нам только о мужских фантазиях. В том же тексте служанка в маске мавра делала вид, как будто ласкает принцессу; Тирант, увидев их, подумал, что принцесса сношается с темнокожим садовником, однако принцесса и ее свита знают, что перед ними женщина, и находят это крайне забавным.
Насилие и принуждение
Разные группы людей относились к женщинам, вовлеченным во все описанные выше внебрачные отношения, по-разному. Почти все дошедшие до нас источники были созданы мужчинами, и женщины могли понимать свои отношения или поведение совсем не так, как они были описаны.
Эта разница в восприятии между женщинами и мужчинами, чьи тексты до нас дошли, нигде не видна так очевидно, как в случае изнасилования. По современным представлениям насилию не место в главе о внебрачном сексуальном поведении женщины: здесь она жертва насилия. Однако мужчины в Средние века наверняка рассматривали бы раздел об изнасиловании как вполне уместный в главе о женщинах. Во многих источниках они почти не проводят различие между изнасилованием и гетеросексуальным половым актом в целом. Согласие женщины действительно не имело никакого значения. То, как это повлияло на мужское сексуальное поведение, мы обсудим в Главе 5; здесь же мы