– На карте не было этой канавы! – крикнула Кайндел. Правда, негромко, потому что во время «прыжка» здорово прикусила язык, и вопль получился сдавленный.
– Верю. Не ори.
– Господи, как ты ее не угробил?!
– Сам удивляюсь. Вроде подвеска жива… Куда дальше?
– Вперед, до асфальтовой дороги. А дальше направо.
– Ну и ладно. «Чероки» там наверняка завязнет.
– Почему? Это ж джип.
– А ты заметила, что у него с задней подвеской? Нет?
– Ты-то как заметил – ты ж за рулем? Тебе отвлекаться не положено.
– А вот. Я привык все замечать. В общем, есть шансы, что им потребуется время, чтобы его вытащить.
– Здесь наверняка есть обходные пути. И они должны их знать. У них не одна машина.
– Они их наверняка знают. Но и мы не собираемся стоять на месте… По приборам вроде все нормально.
– А у тебя датчики на осях стоят? И на колесах?
– Если бы что-то было с осями или колесами, мы бы это уже знали. – Мужчина покосился на нее со снисходительной улыбкой. Было заметно, что он и сам испытывает огромное облегчение. В этот момент он показался ей ближе и как-то «человечнее», если так можно было говорить о представителе явно нечеловеческой расы. – Успокойся и собери карты, будь добра.
Автомобиль выбрался на асфальтовую дорогу, где от асфальта, впрочем, стались лишь невнятные скудные островки и относительно целая полоса посередине. Ни машин, ни людей, тишина. Рейр выключил фары, остановился, и, выбравшись наружу, решительно заглянул под машину. Потом обошел ее вокруг. Попинал ногой колеса, каждое по очереди.
– Ты надеешься таким образом выявить неполадку, если она есть? – прыснула Кайндел.
– А то как же! – оживленно отозвался Палач, забираясь обратно на водительское сиденье и педантично застегивая ремень безопасности. – Еще надо было тряпочкой лобовое протереть. Тогда бы все точно стало ясно… Как ты в целом?
– Неплохо.
– Что с тобой произошло-то? Я имею в виду твой своевременный ступор в убежище. Что, как я и предполагал – не стоило прикасаться к посудине?
– Стоило, Рейр. Энергия была моя, мне всяко ничего не грозило…
– Тебе грозило как минимум двадцать раз попасться под всеразличные заклинания. Я умею уворачиваться, но плохо умею уворачивать от опасностей засыпающих на ходу спутниц.
– Однако у тебя неплохо получилось. И я не засыпала. Я, кажется, состраивалась с артефактом.
– И как – состроилась?
– Не знаю…
– Хорошо состраивалась, молодец. – Но улыбнулся при этом так мягко и искренне, что только чересчур уж мнительный человек стал бы на это обижаться.
– А тебе часто приходилось работать с новыми артефактами? Без обид, мне в самом деле просто интересно.
– Ровно на два раза меньше, чем тебе.
– Но я-то делала это всего только два раза.
Мужчина покосился на нее, на этот раз чуть дольше, чем позволяла безопасность.
– Я знаю. Печать Муавия и эта чаша.
– Ты знаешь, что Печать у меня?!
– Я – знаю. Ночь – нет, если тебя это интересует.
– А Ан Альфард знает? – Кайндел, казалось, смотрела в сторону, на самом же деле боковым зрением ловила каждое изменение его мимики, каждый его малейший жест. Она густо залилась краской, и это ее разозлило.
– Он меня не спрашивал.
– А если спросит?
– Я отвечу. Но он не спросит.
– Почему?
– Потому что ему даже в голову не приходит, что я могу это знать.
Теперь девушка была по-настоящему удивлена. Пожалуй, она ожидала многого, но не такой позиции. Здесь попахивало желанием отколоться от Круга. «Неужели гроссмейстер останется без Палача? Слишком это замечательно, чтобы быть правдой…»
– Странный ты человек…
– А я не умею служить, понимаешь… Только работать. Я – как кошка, которая гуляет сама по себе. И нет в этом мире никого, кому я был бы действительно многим обязан. Предпочитаю обходиться мелочами.
Она несколько мгновений задумчиво молчала, потирая ладонью бедро, ушибленное о выступ на дверце. Впрочем, пока машина гарцевала по лесной дороге, курсантка успела ушибить не только бедро, но и обе руки, правое плечо, колено, щиколотку и голову. О потолок.
– Наверное, трудно тебе жить, никому не обязанному?
– Почему? – искренне удивился он. – Наоборот, легко. Долги отягощают жизнь.
– Долги зачастую говорят об эмоциональных связях. Человек, лишенный привязанностей и связанных с ними, прошу прощения, обязанностей, одинок.
Рейр помолчал немного. Можно было подумать, что он внимательно следит за дорогой, ни на что другое не решаясь отвлечься, и вообще, всецело погружен в водительское ремесло.
– Ты имеешь в виду семью?
– Почему именно семью? Между друзьями зачастую возникает куда более глубокая привязанность. Тем более у людей, которые столь панически боятся любить.
– Почему ты думаешь, что я боюсь любить?
– Думаю, ты считаешь глубокую привязанность к женщине для себя обременительной. Да и к любому другому существу тоже.
– Теперь тебе следует поставить мне диагноз. Изречь уверенное предположение, что была у меня в жизни трудная неразделенная любовь, девушка вела себя неподобающе, и это меня озлобило.
– Не-а! – Кайндел не удержалась от улыбки. – Ты позабыл о женской солидарности. Наоборот, это ты вел себя отвратительно по отношению к девице, не желаешь в этом признаваться, и всю вину возложил на нее. Тебе проще признать всех вокруг баб стервами, нежели допустить, что ты не прав.
– Да, этот момент я упустил. Так что? Вердикт вынесен и обжалованию не подлежит?
Им было, на удивление, легко общаться. Казалось, не было только что опасной и нелегкой погони, не было и между ними сложных, до сих пор невыясненных отношений. Они, словно два старых друга, сидели спокойно в каком-нибудь уютном пивном заведении, цедили светлое или темное пиво, закусывали тостами с сыром и чесночком и ни о чем плохом не думали. Отдыхали, словом. Общность их душ девушка почувствовала с пугающей остротой, однако объяснила это тем, что теперь они принадлежали к расам куда более близким друг к другу, чем альвы и люди.
– Почему же вердикт, – спокойно ответила она. – Я не считаю себя существом, сильно подверженным стереотипам. Однако в силу специализации вынуждена руководствоваться определенного рода стереотипами. Как человековед…
– Отменно! Это будет новая наука – человековедение!
– Возможно. Так вот, в силу своей специальности я опираюсь на всевозможные стандарты, многие из которых оправданны более чем в девяноста девяти процентах случаев. В данном случае ты резко выпадаешь из стандарта, являясь при этом необычайно целостной личностью.
В полной темноте неосвещенного салона она заметила, что мужчина улыбается. Правда, не польщенно, скорее так, как может улыбаться отец очаровательным в своей глупости выходкам любимой дочери. Умиляясь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});