— Лена!
Воспоминания прорываются, через ледяную плотину забвения.
Последний рывок и я делаю глоток обжигающего воздуха. Мои лёгкие горят и я открываю глаза, но яркий свет ослепляет.
— Господи! Она очнулась! — Кричит знакомый голос. Он бывает нежным, бывает, звучит с укором. — Позовите врача!
Я хочу сказать многое, но в горле сухо и я боюсь, что мои связки треснут.
— Лена, Леночка, держись! — В таком любимом голосе слёзы.
Не плачь. Ведь я здесь, мама.
Я помню.
* * *
Я смотрела в белый потолок и чувствовала себя сумасшедшей.
Как такое могло произойти? Выходит, что всё это плод моего воображения?
Валарам, гномы, травничество, Одуванчик и… Хеллпей. Мой желтоглазый альт… Слёз уже не было, а глаза пекли от пролитых ранее. Врачи говорят, что у меня посттравматическое состояние и это нормально. НО, ЧТО ЗНАЧИТ НОРМАЛЬНО?
За сутки без сознания я успела выдумать целый мир? Прожить в нем почти год! А все беды и приключения — вымысел. Я смотрю на свою правую руку: синяки, царапины, но никакого ожога. Хах. Кто думал, что я буду мечтать увидеть его?
Рыдания обосновываются где-то в груди, но я держусь. Не хочу расстраивать маму.
Мама… прости меня, но я бы хотела вернуться, променять тебя на тот мир… Да, я худшая дочь на свете, но там, я наконец, обрела… К чёрту! Что я там обрела? Любовь? Да, конечно, десять раз. Сколько месяцев с Хеллпеем я там нафантазировала: три или четыре? Некоторые расстаются и через пять лет, а тут жалкие пару десятков дней.
Но почему мне так горько… Почему, Ри…
Нет. Нет. НЕТ.
И её не существует. Бред, мой больной вымысел, моя попытка убежать, распрощаться с жизнью.
— Лена?
— Что? — Резко отвечаю я, грубо выплёскивая свою боль на родного человека. Мне совестно, мне мерзко. Я смотрю на бледную маму, на её тёмные круги под глазами, искусанные губы. Она осунулась и похудела. — Прости меня.
Я раскаиваюсь, но продолжаю грубить ей. Что я за человек.
— Всё нормально. — Мама нежно мне улыбается. — Это пройдёт.
Да, но я не верю в это. И не хочу.
— Ты родилась в рубашке, Лена. — Тихонько говорит она. — Ты могла умереть, а отделалась лишь лёгкими травмами.
— Сломанная лопатка и берцовая кость — это легко? — Я горько улыбаюсь. — Я теперь прикована к постели на неизвестное время.
А потом инвалидное кресло, долгие месяцы реабилитации… Послать бы всё к черту.
— Ты могла остаться без ног. — Укоряет меня мать. — Или умереть.
— Ну и пусть. — Я поджимаю губы.
— Не говори так! — Она сердиться, сжимает руки в кулаки.
— Прости.
— Что с тобой?
— Мне просто очень больно…
— Рука или нога? Почему ты сразу не сказала! — Мама охает и бежит за врачом.
Дверь закрывается, и я остаюсь одна.
— Всё у меня болит. — Нет, слёзы все же остались. — В особенности сердце.
* * *
Понемногу, день за днём, я отхожу и от аварии, и от надуманного мира.
Мне сложно, но я стараюсь бороться и насдаваться. Огромное спасибо моим близким — они не оставляют меня одну. Каждый день кто-то да навещает меня: всевозможные родственники, мама, папа и Мика.
Последняя старается приходить через день и заваливать меня всевозможными слухами и сплетнями. В большинстве своём я просто с упоением её слушаю, но иногда улыбаюсь или подшучиваю.
Сегодня один из таких дней. Мика приходит после утреннего обхода, авторитарно, словно матрона, присаживается у моей постели и начинает излагать свой поток информации. Микины визиты для меня самые любимые: весёлые, расслабляющие, не обременяющие. В отличии от родителей, она умудряется протащить для меня различные гадости-вкусности, которые мне запретили.
— Вот. — Она достаёт пакетик, шуршание которого, как музыка. — Твои любимые чипсы с сыром.
— Благодарю, я вас люблю. — Шучу я и ловлю рукой упаковку. Точно. — Мисс?
— Что, сударыня? — В моей манере отвечает шатенка. — Чего ещё изволите?
— Мисс, прошу вас, отройте же мне этот чудный… — Хм. — Пакэ́т?
Мика заливается смехом, а я качаю головой. Скучала я по этим нашим дурачествам. Очень.
— Сударыня, а сами никак не одолеете?
— Мисс, я однорука. — Я киваю на свою загипсованную конечность, а шатенка картинно бьёт себя по лбу.
— Мои минус двадцать, извините. — Мика передаёт мне чипсы. — Ешь-ешь.
— Ты меня, как кабанчика на праздник откармливаешь. — Замечаю я. — Спасибо.
— Ну конечно. — Подруга хмурится и оглядывает меня. — На больничных супах и кашах ты стала, как кощей.
— Какой изысканный комплимент! — Я подмигиваю подруге, закидывая чипсину. — Умеешь подбодрить!
— Обращайтесь. — Мика кланяется сидя — это очень забавно, и я усмехаюсь. — Не переживай, откормлю тебя и пойдём тебе парня искать.
— И не жалко?
— Тебя?
— Парней.
На это Мика гримасничает и запихивает руку в пачку с чипсами, и забирает добрую половину.
— Я поняла намёк. — Я смиренно опускаю голову, и чипсы возвращаются ко мне.
— То-то же! — Мне грозят пальцем.
Потом мы болтаем и смеёмся напропалую, моё отвыкшее горло начинает саднить. Мы притихаем, только, когда сердитая медсестра, сдерживаясь, просит нас об этом.
— Не смеши меня! — Я молю Мику. — У меня же рука больная!
— А ты не дёргайся! — Отвечает она, высовывая язык. — Смейся душой, сердцем и глазами.
— После тебя, мне придётся гипс переделывать.
— Не говори глупостей. — Шатенка махает на меня рукой. — Ты вот мне скажи…
— Что?
— Это серьёзный вопрос и я не знаю, готова ли ты к нему…
— О, Господи, чувствую я, что это ещё одна фигня… — Бормочу я.
— А как ты в туалет ходишь? У тебя же нога в гипсе! Ты доползаешь на корячках или тебя относят на руках? Или, о Боги, утка?
Я закатываю глаза.
— Прекрати.
— А представь, что появляется горячий сексуальный медбрат! — Всё, Остапа понесло.
— Ага, с распахнутым халатом, он как бы случайно оголяет свои восемь кубиков? — С той интонацией, обычно с какой доктора говорят с душевно больными, спрашиваю я подругу.
— Точно! И при движении, невольно оголяется его накаченная правая грудь!
— А левая?
— Или она. Без разницы! — Мика пытается говорить серьёзно, но я вижу, что у неё скоро лицо треснет от сдерживаемой улыбки. — Он берет тебя на руки как принцессу, ты чувствуешь его накаченные руки, его бугрящиеся мышцы и…
Подруга делает пауза, и если бы она могла, то включила бы на смартфоне «барабанную дробь».
— Ну, Мика? Что он? Порази меня! — Драматично шепчу я, наигранно округляю глаза.
— И он такой страстно шепчет тебе на ухо: Дорогая Елена, не пора ли вам на утку? — Она заливается хохотом, а я вновь закатываю глаза.
— Долго терпела?
— Все две недели! — С жаром отвечает она, все ещё смеясь. — Ты была такая угрюмая, что я не рискнула!
— Ну-ну.
Мика всегда была такой — мастер странных и неуместных шуток. Ты или понимаешь или нет. Я понимаю. Будь я в форме получше, то обязательно отшутилась, чем пожёстче. Но сейчас ничего на ум не приходит.
— И был бы этот медбрат строгим и серьёзным, как ты любишь.
— Я не люблю строгих. — Я скривилась. — С чего ты, вообще, так решила?
— Тебе всегда они нравились. — Мика пожимает плечами. — Вкусы поменялись?
— Возможно… — Уклончиво отвечаю я, чувствуя, что разговор направляется не в то русло.
— Ну? — Шатенка складывает руки на груди. Её решительная поза — мне не отвертеться. — Продолжайте сударыня.
Я вздыхаю, обдумывая ответ.
— Мне нравятся лёгкие, весёлые и в тоже время не предсказуемые. Он может шутить, подкалывать, но в секунду становится серьёзным. С ним чувствуешь себя комфортно и безопасно, как за стеной. Он в меру ревнив и когда делает это, ты не чувствуешь раздражения, а хочешь, чтобы он продолжал, ведь в этот момент он такой милый… — Я прикрываю глаза и сглатываю. — Он заботлив, постоянно хочет касаться тебя, иногда, кажется, что он просто одержим тобой, дышит и живёт тобой. Если вы ссоритесь, то быстро миритесь, и ты не понимаешь, почему так легко прощаешь его, ведь он был так виноват. А всё просто он хитрый и умный, знает, как крутить тобой, но никогда не использует это тебе во вред, а только чтобы лучше тебя понимать.
Я замолчала. Воспоминания или фантазии начали заполнять меня…
— А мне нравится Том Хиддлстон. — Прорезала тишину Мика.
Я широко улыбаюсь и смотрю на неё с нежность. Она поняла меня и не задаст лишних вопросов, и больше эта тема никогда не поднимется. Ну, может только через год… под вино…
— Мика?
— Что?
— Позови медсестру…
— Я тебя расстроила?
— Нет, просто лопатка разболелась.
В этот раз — я не соврала. Почти.
* * *
В больнице я пробыла полтора месяца. Врачи говорили, что я быстро иду на поправку, и восстановления тоже не будет продолжительным.