Надя занималась своей карьерой. Первый год она еще ездила в Москву раз в два-три месяца, они встречались и даже занимались сексом, потом поездки сократились. Последний раз она приезжала в апреле прошлого года, а сейчас уж июль нынешнего.
А потом Клим встретил Полину, и все в его жизни переменилось.
Утром на Ивана Купалу, когда они первый раз были вместе, он позвонил жене и потребовал, чтобы она приехала как можно скорей, а днем поехал в загс и написал заявление о разводе. Надежда перезвонила вечером и объяснила, что прямо сейчас приехать не может, у нее там какой-то серьезный большой проект, как только его сдаст, сразу вылетит.
– Вот и все, – завершил Клим свой рассказ.
– Мне стало так плохо! – пожаловалась Полина, как ребенок.
– Я знаю! – тут же подхватил ее на руки и пересадил к себе на колени Ставров. – Я видел.
– Мне показалось, что твои слова как пуля прострелили меня насквозь, – прижалась к нему доверительно девушка. – Даже говорить больно было.
– Поленька, – постарался мягко говорить Клим, – тебе ведь к хорошему психологу надо, ты это понимаешь?
– Понимаю, честно, – вздохнула она. – Вся-то моя жизнь, с двенадцати лет, через призму маминых поступков проходит. Я еще и от этого в экспедиции постоянно сбегала, да чтобы подольше и почаще, особенно в последние годы, когда папа с Олей уехали. Я понимаю, что мне нужна помощь, но мне казалось, что я справляюсь, пока…
– Что? – не дал ей замолчать он.
– В этом тяжело признаваться, – вздохнула горестно Полина.
– Иногда полезно признаваться в самом трудном.
– У нас была зимняя экспедиция, и в поселке отключился свет на несколько дней. Темно, свечи, лучины и разговоры тихие, не беспокоящие темноту, за окном мороз страшный, под пятьдесят, а в доме уютно, печь топится, потрескивает тихонько, собаки в сенях возятся, сено шуршит в сеннике на чердаке, где кот мышей гоняет. Было так замечательно. Какая-то особая теплота и в доме, и в душе. И как-то сидели мы в такой темноте с Агафьей Кузьминичной, и она мне про свою жизнь рассказывала, пряла шерсть собачью на прялке и говорила, а я взяла и рассказала ей про маму. А она выслушала, помолчала и спрашивает: «Ты того-то в експиции свои шастаешь, чтоб чаще от нее подальше-то быть? Думаешь, может, сгинет, пока тебя нет?» Я обалдела. Смотрела на нее во все глаза, а она усмехнулась, погладила меня по голове жалеючи так и говорит: «Чего пугаешься? В этом греха нет. И винить себя не спеши. Когда ноша-то слишком тяжкая, всегда скинуть хочется. Да только сколь Господь отмерил, столь и нести придется». И я поняла, что, наверное, где-то в глубине души именно об этом и думала: чтобы быть далеко, когда с мамой случится что-то страшное, и не спасти ее. И тогда я испугалась сама себя. Ужасно испугалась. Когда вернулась, пошла к известному психологу, заплатила большие деньги и полтора месяца сеанса ждала. Такая очередь. А он, выслушав, стал меня убеждать, что желать ей смерти – это нормально, а потом начал задавать такие вопросы и такое говорить, что создавалось ощущение, будто с меня кожу сдирают. Я встала и ушла с середины сеанса и больше ни к кому не обращалась. Так и не изжила в себе все те детские и подростковые страхи. Хотя, разумеется, понимание и знание, что у меня нет плохой наследственности, в огромной степени меня от них излечило.
– У моего отца есть друг, он очень хороший психолог и психиатр одновременно. Мы обратимся к нему, если ты захочешь, он поможет, – предложил Клим, прижимая ее голову к своему плечу.
Они сидели так молча, Клим тихонько ее раскачивал у себя на коленках, гладил по спине, Полина перебирала пальчиками волосы у него на затылке, они молчали, молчали. И вдруг Поля тихо сказала:
– Такое ощущение, как после страшной грозы с ливнем, словно очистилось что-то внутри и воздух стал прозрачным и вкусным. – Вздохнула и добавила: – Ты прости меня, что я на минуту подумала о тебе плохо. Это неправильно. Только я совсем не знаю, как общаться с мужчинами так близко, не знаю, что для вас значимо, а что ерунда. Может, как раз наличие жены для вас и ерунда, а для меня это сердце и жизнь. У меня пример только папа, а он слишком хороший, чтобы быть настоящим, и ведь он все-таки мой папа.
– Все наживем, Поленька, – тихо ответил ей Клим, продолжая покачивать. – Доверие и понимание. Все наживем.
– Клим, – подняла Полина голову с его плеча, – тебе на работу надо, и мне тоже делом заняться. У меня два заказа, а это труда вообще выше головы.
– Откажись от второго заказа, – тут же начальственно распорядился он, снял ее с колен, пересадил на диван, а сам пошел в кухню.
– Я не могу! – прокричала ему в ответ Полина. – Во-первых, я уже согласилась и начала работать, а во-вторых, мне нужны деньги!
– Мы купим твоей маме все, что требуется, – строго сказал Ставров, возвратившись с кружкой травяного чая в руке.
– Нет, – решительно отказалась Поля. – Ты не должен оплачивать мои долги.
– Как раз наоборот, – настаивал он.
– Почему это? – поинтересовалась девушка с особым видом, даже руки сложила на груди.
– Потому что я твой муж, – спокойно объяснил Клим и сделал хороший глоток из кружки.
– Пока ты муж совсем чужой женщины, – строго отрезала Полинка. – Вот станешь моим мужем, тогда и поговорим!
И, не выдержав серьезности разговора, звонко рассмеялась.
Неделю они прожили вместе, как в романтической сказке. Родители Клима, узнав о новых отношениях, чтобы не дай бог не спугнуть счастье сына, не появились у него в гостях и мам своих не пустили, что-то там напридумав про аллергическую пыльцу каких-то неизвестных растений.
Видимо, не только науке неизвестных.
Полине-то тоже пришлось объявить бабушке о своем сожительстве, на что та сказала: «Слава богу» и благословила. Папа же на это сообщение отреагировал не так радостно, а напрягся и долго расспрашивал, что за мужчина да чем занимается, и требовал дать точный адрес. Маму Полина не поставила в известность.
Оставленные наконец всеми родственниками в покое, Клим с Полиной прожили эти семь дней как в раю… Если, конечно, не считать того, что оба напряженно и очень много работали.
Полинка с таким счастьем и благостью в душе готовила разные блюда для Клима, встречала его с работы, накрывала стол, убирала яркий свет, ставила свечи, и они сидели час за часом и разговаривали обо всем. Вернее, говорила и рассказывала в основном она, а Клим слушал, испытывая нечто настолько нежное и сильное, что порой ощущения переполняли его до пощипывания в глазах.
И простым экспериментальным путем выяснилось, что им уютно молчать вдвоем, потому что на самом деле Полинка, хоть и обладала чудесным голосом и даром рассказчицы, но большую часть времени, так же как и Клим, проводила в молчании. Если она вязала сложный рисунок, то его надо было держать весь в голове, внимательно следить за узором, а порой и считать петли, если вышивала, то нити были настолько тонкими, что приходилось очень внимательно относиться к каждому стежку и требовало особой концентрации. Иногда она включала избранную классическую музыку.