Читать интересную книгу Люди ночи - Джон Майло Форд

узенькими окошками, на нее с обеих сторон вели лестницы. Пол был вымощен шахматными черно-белыми плитами.

– Ты была тут на Рождество, когда мы играли в игру из «Алисы»? – спросил Кин.

– Я была Ферзевой Пешкой, – рассеянно сказала она.

– А да, правда. А я был Коневой Пешкой королевского фланга и…

Мысли Хансарда начали уплывать. Под одной из лестниц на галерею была комнатка, как раз чтобы переодеться к выходу на сцену.

ДИДРИК. Я буду Остолопом. Роль умна.

ПОЛИДОР. Глупа, сказал бы я. Ты выбрать мог

Роль Герцога, Стрелка иль Мудреца.

Они как раз достойны и умны.

ДИДРИК. Хочу быть Остолопом. (В сторону.) Только он

И может подобраться к королю.

– Напишите мне роль, – сказал Дувр. – Сделайте меня… сделайте меня Гением, чтобы я мог прикоснуться к королеве.

Марло на мгновение задумался.

– Будете играть Афину. Думаю, ей понравится. Ей по душе, чтобы все считали, будто она вышла из головы своего великого отца, Генриха. Да. У нас будет Афина для Елизаветы и… Диана для Дадли. – Марло ухмыльнулся. – О, они будут очарованы и разгневаны, но это Рождество, когда все веселятся.

– Это произошло здесь, – тихо проговорил Хансард.

– Нам пора идти, Николас, – сказала Эллен. – До Лондона ехать долго, и начинается дождь.

Хансард глянул на окна напротив галереи. За витражным стеклом полыхнула молния, через несколько секунд раскатился гром.

Кин сказал:

– Зачем ехать в грозу? Оставайтесь. Девятнадцать спален, никого народу. Как школьные выходные, а, Эллен? Я могу поселить вас в спальнях, соединенных потайным ходом…

– Хью, прекрати, – сердито сказала Эллен.

– Эллен, я ужасно за тебя рад, правда, – обиженно произнес Кин. – Я просто… черт возьми, я просто не ждал, что это будет кто-то, кого может одобрить твой отец.

Максвелл залепила ему такую пощечину, что очки слетели на пол.

– Мы уходим, – сказала она, беря Хансарда под руку.

– Минуточку. – Хансард вырвался, поднял очки Кина и протянул хозяину. – Я абсолютно не понимаю, что между вами происходит, и понимать не хочу. Но спасибо за экскурсию.

– Вам спасибо, – сказал Кин без явной иронии. – И не обращайте внимания… вам правда охрененно повезло. Вам и Питеру… До свиданья, Николас. Приезжайте еще.

– Спасибо, Хью.

Лицо у Эллен было мрачное и решительное. Она вышла из дома с Хансардом без единого слова.

Хансард выехал на шоссе. Когда он последний раз оглянулся на Скин-хауз, баронет стоял в дверях, подняв руку. На лобовое стекло упали капли дождя. Хансард проговорил:

– Если ты не хочешь сказать мне сама…

– Ты прекрасно понимаешь, что не хочу.

Дождь усилился. На западе блеснула раздвоенная молния. Хансард включил «дворники». Они ужасно скрипели.

– Ладно, тогда скажу я. Твой отец – сэр Эдвард Четвинд, верно?

– Ты догадался? – тоненьким голосом спросила она. – Или знал?

– Я не знал до последнего момента, – ответил Хансард. – А поскольку у меня нет денег или манер бизнесмена, это единственное разумное объяснение словам Хью, что твой отец меня бы одобрил. И как только я об этом подумал, я сообразил: «секретарша Лилли» могла знать, что где лежит в кабинете, но ты была там как дома. Ты лгала мне…

– Я правда была там секретаршей, Николас.

– Ладно, лгала только наполовину.

Он помолчал. Она тоже молчала, и он сказал:

– Я не злюсь, просто удивляюсь. Почему ты мне не сказала?

– Потому что он поручил мне за тобой следить. – Голос Эллен звучал почти испуганно. – Велел шпионить за тобой, чтобы ты не разузнал ничего о пьесе без его ведома.

– Так ты…

– Нет! Нет!!! Я ничего ему не говорила, ни слова! Он улетел за границу, а даже если бы нет, я бы все равно… но ты мне теперь не поверишь.

Она готова была расплакаться.

Хансард пытался решить, верит ли ей, решил, что верит, и сказал это.

– Однако лучше бы ты от меня ничего не скрывала.

– Мне так стыдно, – ответила Эллен, и Хансард счел, что должен верить и в это. – Я… мне было весело… Шпионить, притворяться не собой. – Она тяжело сглотнула. – Когда Хью упомянул моего отца, я сразу подумала, что ты догадаешься. Он меня спалил, понимаешь? Оттого я и разозлилась. Прости меня. Хью на самом деле джентльмен. Да, у него развязные манеры, он и в колледже таким был, но он никогда…

– Никогда?

– Ладно, почти никогда, – сказала Эллен. – Николас, тебе есть где переночевать сегодня в Лондоне? В смысле, где ты уже договорился?

– Нет.

– Да, – сказала Эллен.

К тому времени, когда они доехали до Лондона, совсем стемнело и дождь лил как из ведра. Пробежав полквартала до квартиры Максвелл, они вымокли насквозь. Закрыв дверь, Эллен сразу повесила плащ и стянула платье. «И ты твори такожде»[91], – сказала она. Хансард пожал плечами и тоже разделся.

Максвелл сделала горячее молоко с мускатным орехом и виски. Напиток оказался чудодейственным. Они сидели в пижамах и потягивали его из кружки.

– Время подводить итоги, – сказала Эллен. – Что ты теперь думаешь о Скинской рукописи?

– Думаю, она изображает некоторое событие. Реальное убийство, совершенное кем-то, кого Марло знал. Допустим…

Толстяк сидел в углу чипсайдской харчевни на своем всегдашнем месте, едва различимый в дымном воздухе. Марло подумал, что тот похож на дерьмо не особо опрятной дворняги, о чем ему и сказал.

– И вам здравствовать, мастер драматург, – любезно ответил толстяк.

– Я хочу знать о человеке по имени Дувр, – сказал Марло. – Адам Дувр. Он сказал, что отсюда. Джентльмен маленького роста.

– Вы больше не входите в нашу труппу, мастер. Кое-что должно остаться для мира тайной.

– Смерть – не тайна. Кровь не смывается. Кровь и дерьмо.

– Вот что, мастер Марло, вы не на сцене…

– Нет, не вижу, – сказал Хансард.

– Продолжай. У тебя отлично получается.

– Нет. Персонажи исключительно из моей головы. – Бесполезно делать шпиона толстым и неопрятным вместо подтянутого и безукоризненно аккуратного – он все равно остается Рафаэлем, холодным, надменным, спокойным, что ему ни говори. – Я просто злюсь.

– А ты не можешь разозлиться? Выпустить это наружу.

– Могу, конечно, – сказал Хансард и добавил мягче: – Но не буду, пока в силах держать себя в руках.

– Благородно, – сказала она. – И бесполезно.

– Разум не бесполезен.

– Да, профессор… Твой друг, о котором ты постоянно твердишь, – это он научил тебя не злиться?

– Он лишь однажды разозлился на меня. В смысле, мы часто спорили на смерть, но по-настоящему он разозлился только однажды.

– Расскажи.

– Был очень поздний час. Мы поспорили еще раньше… сейчас не помню, о чем. Кажется, о Германии. О современной Германии и Тридцатилетней войне. У Аллана это была