Читать интересную книгу После либерализма - Иммануэль Валлерстайн

Именно этим основные движения и занимаются уже 150 с лишним лет. Стратегия и тактика Коммунистической партии Китая, Африканского национального конгресса ЮАР и Социал-демократической партии Австрии — если взять три известных примера — были замечательно сходны, учитывая, как по-разному сложились их исторические обстоятельства. Все три движения можно записать либо в разряд грандиозных успехов, либо в разряд горьких неудач. Что мне принять трудно — это любой анализ, в котором степень успеха каждого из этих трех оценивается неодинаково. Их можно считать грандиозным успехом за способность к массовой мобилизации, за достижение отдельных значительных реформ в своих странах, таких что ситуация сегодня коренным образом отлична от ситуации, скажем, в 1900 г. и, для некоторых лиц и в некоторых отношениях, эта ситуация коренным образом лучше. Эти движения оказались горькими неудачами в том, что мы по-прежнему живем в капиталистической мироэкономике, которая, во всяком случае, отличается большим неравенством, чем в 1900 г. В каждой из этих стран все еще есть множественные формы угнетения, а движения эти скорее различными способами ограничивают, чем облегчают, нынешние протесты против некоторых из этих форм угнетения.

Стакан наполовину полон или стакан наполовину пуст? Быть может, мы задаем не тот вопрос. Вопрос — были ли для каждого из этих движений в XIX и XX вв. исторически альтернативные стратегии, которые в ретроспективе кажутся правдоподобными и могли бы достичь большего. Я в этом сомневаюсь. Переписывать историю на основе моделирования — упражнение во многом неумное. Но мне в самом деле кажется, что альтернативные движения, которые реально представлялись в каждом из указанных случаев, проиграли потому, что они были очевидно менее действенны с точки зрения неполучателей выгод системы, а сумма реформ, осуществленных доминирующими движениями, хоть чего-то, да стоит, даже если ни в одной из трех стран пост-капиталистической утопии нет. Как раз наоборот.

И все же итог очень неприятный, учитывая, какая невероятная социальная энергия была вложена в революционную деятельность в XX в. (и XIX в.). Я разделяю ощущение революционеров 1968 г., что старые левые во всех их вариантах к тому моменту во времени стали «частью проблемы». С тех пор, однако, левые всего мира не останавливались на достигнутом. Всемирная революция 1968 г. повсюду оказала огромное воздействие на силы, осмыслявшие себя как антисистемные. Наш способ анализа выявляет шесть основных следствий, каждое из которых я хочу сформулировать отдельно.

1. Двухшаговая стратегия — сперва взять государственную власть, затем трансформировать общество — сместилась от статуса самоочевидной (для большинства) истины к статусу сомнительного предположения.

2. Организационное допущение, будто политическая деятельность в каждом государстве будет наиболее результативной, если она будет протекать по каналам единой, спаянной партии, более не является общепринятым.

3. Представление о том, что внутри капитализма единственным фундаментальным конфликтом является конфликт между трудом и капиталом и что все прочие конфликты, в основе которых лежат различия по полу, расе, этничности, сексуальной ориентации и т. п., все вторичны, производны или атавистичны, более не разделяются большинством.

4. Идея о том, что демократия — это буржуазное понятие, препятствующее революционной деятельности, уступает дорогу мысли о том, что демократия может оказаться идеей глубоко антикапиталистической и революционной.

5. Идея о том, что увеличение производительности труда является сущностной предпосылкой построения социализма сменилась озабоченностью последствиями продуктивизма в отношении экологии, качества жизни и вытекающих отсюда последствий превращения в товар всего и вся.

6. Вера в науку как краеугольный камень строительства утопии уступил место скепсису по поводу классической науки и популярного сциентизма, в пользу готовности мыслить в терминах более сложного отношения между детерминизмом и свободной волей, порядком и хаосом. Прогресс более не является самоочевидным.

Ни одна из этих шести ревизий наших посылок не является вполне новой. Но революция 1968 г., поколебав легитимность старых левых, трансформировала сомнения, которые испытывала малая горстка лиц, в куда более распространенный ревизионизм, в самую настоящую «культурную революцию». Каждая из этих шести ревизий посылок сложна и допускает пространные разъяснения. Я этого сделать здесь не могу. Могу ишь обратиться к следствиям этих ревизий для антисистемной политической деятельности, в особенности для стратегии и тактики «революции».

Первым и наиболее фундаментальным следствием является то, что «революция» — как это слово употреблялось марксистско-ленинскими движениями — более не является жизнеспособной концепцией. Она более не имеет никакого смысла, во всяком случае, теперь никакого смысла. «Революции» полагалось описывать деятельность партии, ее борьбу за достижение государственной власти, ее роль как знаменосца труда в борьбе труда и капитала, ее презрение к демократии как всего лишь «буржуазным правам», ее приверженность повышению производительности, ее претензии на научность. Существуют ли еще партии, отвечающие этому описанию и привлекающие сколько-нибудь значительную поддержку? Если и есть таковые, я их вижу немного.

На их месте видим две вещи. Первая — это старые левые партии, часто со сменившимися названиями, борющиеся за электоральное выживание на основе эклектичных центристских программ, в которые они, кажется, и сами не очень-то верят, наследники смутного чутья социальной справедливости (таким же образом, как радикал-социалисты во Франции времен Третьей республики воплощали в себе традицию светскости). Вторая — это вечно эволюционирующий набор партий и движений, которые в выхолощенном виде представляют собой наследников революции 1968 г.: партии «зеленых», феминистские движения, движения угнетенных этнических и расовых так называемых меньшинств, движения геев и лесбиянок, а также то, что можно назвать низовыми коммунитарными движениями (base community movements).

В Соединенных Штатах в 1980-е гг. были разговоры о создании «Коалиции Радуги»[126] из такого рода движений. Но в итоге ничего путного из этой идеи не вышло. В самом деле, вступая в 1990-е, мы наблюдаем две громадные политические дилеммы для антисистемных движений всего мира.

Во-первых, новые антисистемные движения, возникшие из революции 1968 г., осуществили вполне успешную атаку на посылки, обручем стягивавшие старых левых, но с тех пор они барахтаются в поисках альтернативной стратегии. Имеет еще значение государственная власть или нет? Что могло бы быть основой для сколько-нибудь прочного союза между движениями? Время проходит, а ответы на эти вопросы кажутся все более похожими на ответы ныне крайне эклектичных движений старых левых.

Во-вторых, в 1990-е гг. наблюдается распространение начинавшихся в 1980-е гг. движений расистского и популистского толка. Однако довольно часто они используют темы и принимают тональности, которые частично пересекаются с тем, что делают новые антисистемные движения. Есть громадный риск политического смешения множества типов.

Вот мы каковы: истасканные, эклектичные остовы старых левых партий; никакой жизнеспособной концепции того, что мы называем революцией; новые антисистемные движения, полные сил, но без ясного стратегического видения; да еще новые расистско-популистские движения нарастающей силы. И посреди этого всего, осажденные защитники существующей капиталистической миросистемы никоим образом не разоружены и ведут политику гибкого откладывания противоречий, дожидаясь момента, когда они смогут провести свою собственную радикальную трансформацию от капиталистического способа производства к какой-то новой, но столь же неэгалитарной и недемократической миросистеме.

Давно прошло время, когда нам надо было с некоторой ясностью определить стратегию, альтернативную отжившей свой век стратегии «революции». Я думаю, что такое переопределение является всемирной коллективной задачей. Здесь могу лишь указать некоторые направления действий, которые могли бы стать элементами такой стратегии, но которые сами по себе в целостную стратегию не складываются.

1. Во-первых, это возвращение к традиционной тактике. Повсюду, на каждом рабочем месте, мы должны стремиться выжать больше, то есть — добиваться того, чтобы большая доля прибавочной стоимости удерживалась рабочим классом. Когда-то это казалось таким очевидным, но было обойдено вниманием в силу самых различных причин: из-за боязни тред-юнионизма и экономизма у партий; из-за протекционистских тактик рабочих в областях высоких зарплат; из-за действующих с логикой работодателей государственных структур, в которых доминировали движения. Одновременно мы должны напирать на необходимость полной интернализации затрат на каждом предприятии. При постоянном нажиме на местном уровне, таковая интернализация и прибавки — больше в Детройте, больше в Гданьске, больше в Сан-Паулу, больше на Фиджи — способны глубоко поколебать закономерности накопления капитала.