Читать интересную книгу 100 великих рекордов стихий - Николай Непомнящий

Тиё пишет, что для него цунами не было неожиданностью: «Мыши, ужи, змеи, пауки, кошки устремились вглубь острова. Бегство массовое. Ни ногой ступить, ни повозке двинуться. Я понял, чем это грозит. Другие не захотели понять. Я не сбежал. Я разделил участь тех, кого знаю с детства. Горе нам, презирающим животных с их удивительным инстинктивным пророческим даром». Учёный умер в 1902 году, успев в назидание потомкам собрать свидетельства соотечественников, переживших цунами. Они лаконичны. Начнём с самого яркого, вышедшего из-под пера поэта Эмори Такай:

«Я сидел в чайной у кромки воды. На мелководье покачивались украшенные фонариками судёнышки рыбаков. Хорошо просматривался пароход, уверенно шедший к горизонту и поблёскивающий жемчужинами иллюминаторов. Да, эта ночь определённо была ночью влюблённых. В соседних хижинах кто-то пел, кто-то декламировал стихи. Я слышал голоса людей, но не слышал лая собак, щебета птиц. Поразмыслить, к чему бы это, не успел. Даже цикады молчали. Вода вспыхнула ярким внутренним светом. Заморосил прохладный ленивый дождь. Все, кто отдыхал в чайной, почти как днём, в деталях увидели дома посёлка, деревья. Храм — самое высокое строение, — облитый мерцающим дождём, то вспыхивал, то угасал, будто в него бросали факелы. Какая-то из женщин всхлипнула, кто-то пронзительно закричал, кто-то сорвался с места и побежал. Поздно! Воду, поверхность которой мерцала и выбрасывала фонтанчики, рывком поставило стеной и повлекло от берега. Рыбачьи лодки повисли на кромке этой стены. Дно обнажилось. Оно светилось, меняя цвета с белого на синий. Оглушительно загрохотало. Нас всех придавило дощатым настилом чайной. Я был с краю, поэтому сумел выбраться из-под него. Да что толку?! Влажный воздух толкал, давил, не давая подняться на ноги. Последнее, что я увидел, прежде чем меня бросило вверх, — это исполинских размеров волну, со стоном и чавканьем заглатывающую землю. Ориентироваться в разрушенном пространстве возможности не было никакой. Волею рока меня мощнейшими струями отнесло от берега. Всё же я видел, что на месте посёлка, вспыхивая и грохоча, шевелилось что-то не от мира сего, словно и не вода. Рыбаки втащили меня на своё судёнышко. Когда повисла тишина, мы высадились на израненном пустынном берегу. Подумалось, что со всеми и всем было покончено навсегда. Я потерял жену. Потерял сыновей. Теперь я не поэт. Я плакальщик…»

Замечено, что цунами часто предшествуют зелёные лучи, — исходящие от солнца. Вот и на острове Хонсю за день до трагедии это чудо природы наблюдали почти все. О зелёной короне слегка расплющенного солнца, как бы накликавшей беду, на самом деле «продукте» аномальных геомагнитных возмущений, имеющих прямое отношение к землетрясению в районе Чили, учитель начальной школы Рёта Кадзава рассказывал так:

«Солнце, уходящее за горизонт, было необычным — сплющенным и жёлтым. Вот-вот, и оно скроется. Однако прежде чем исчезнуть, оно выстрелило красивыми зелёными лучами. Лучи расходились веером, длинные, острые, как зубья редкой расчёски. Я понял, что такого мне не увидеть больше никогда, и решил ждать. Я не сомневался, что последует ещё что-нибудь непостижимое, необыкновенное. Может, час прошёл, и начались отлив, стояние и рост воды при мертвенном свете. Это в безлунную ночь-то? Я был на холме. Водяной столб, как живой, проскочил мимо, не задев меня. И второй водяной столб тоже не тронул. Он тащил за собой пароход со светящимися иллюминаторами, обнажённым днищем и вращающимися винтами. Я видел, как вода окатила пароход, прежде чем по ватерлинию вогнать его в грунт. Иллюминаторы погасли. Клокочущая вода вращала пароход, как невесомый, вокруг оси. Я был радом. Был невредим. Даже одежда моя оставалась сухой. А вот пароход всё же оторвался от грунта. Его понесло в море. Теперь дошла очередь до меня. Вода не пощадила. Я трепыхался на светящейся кромке водяной горы. Меня облепила слизь. Она и светилась. Ещё было так много оглушённой рыбы, что я форменным образом лежал на ней, не тонул. Водяная кромка была спокойной. Я отличный пловец. Благо, что меня не размазало о берег, потому что я ухватился за бревно вместе с ещё двумя сельчанами. Сколько воды пролилось на нас, сколько лет мы прожили той проклятой ночью…»

Японцам принадлежит приоритет в изучении этого грозного явления природы, прогнозирования и, соответственно, защиты от него. Добрые дела скромного учителя начальной школы Рёта Кадзава на родине помнят и теперь, спустя более столетия. Он додумался организовать питомник живых индикаторов цунами — крыс, змей, кошек, собак. Начинали животные проявлять беспокойство — жди беды. О том, как научиться понимать тревожный язык животных, можно прочесть в его книге «Паника во имя спасения». Особое внимание в ней уделено феномену зелёных лучей — предвестнику цунами. Далеко не все современные учёные разделяют эту точку зрения, считая её спорной. В 1952 году после гибели от ударов цунами города Северо-Курильска советский сейсмолог Э. С. Хорошечкин передал правительству записку, в которой прямо говорилось о таких сопутствующих факторах, как тектонические возмущения и зелёные гало вокруг и около солнечного диска. Отсюда вывод. Ради общей безопасности не стоит отмахиваться от трагического опыта наблюдательных одиночек.

Трагедия Северо-Курильска

В 1945 году поверженная Япония передала стране-победительнице СССР Курильские острова и южную часть Сахалина. Сразу началось интенсивное строительство. Возводились военные объекты, геологические городки, рыбозаводы, больницы, школы и, конечно, жильё. Добротное, каменное. Проектировщики недоумевали: почему их предшественники оставили в наследство хлипкие, дощатые, чуть ли не картонные сооружения?

Ответ был простым. Эти предельно облегчённые хижины, обрушиваясь, позволяли выживать даже при катастрофических землетрясениях, даже в свирепых волнах цунами, когда каждая доска становилась единственной спасительной соломинкой, за которую хватался утопающий.

Россияне, владеющие самыми протяжёнными в мире, в то же время самыми спокойными, сейсмически-нейтральными морскими побережьями — арктическими, балтийскими, черноморскими, — никогда не сталкивались с серьёзными природными катаклизмами. Но благодушие, утрата бдительности зачастую ведут к бедам, невосполнимым потерям, как это случилось в ночь с 4 на 5 ноября 1952 года в молодом советском городе Северо-Курильске на острове Парамушир.

Слепая стихия, нанеся ужасающей силы удары, отступила. Военные долго извлекали из-под руин новостроек тела погибших и без опознания погребали в общей могиле. Правительственной комиссии потребовалось несколько дней, чтобы прийти к неутешительному выводу: проживание и производственная деятельность в северокурильском регионе нецелесообразны.

Как быть? Отсечь Курилы — значит ослабить обороноспособность страны. Приняли компромиссное решение — продолжить освоение благодатных краёв, засекретив всё, связанное с ноябрьской катастрофой.

В начале нынешнего тысячелетия, когда прошлое быльём поросло, некогда закрытые архивные документы стали достоянием гласности. Свидетельства очевидцев вопиют. Нет средств, способных переломить хребет цунами, утихомирить подземные бури — природные пороховые бочки с медленно тлеющими запалами. Чтобы убедиться в этом, достаточно перенестись в события более чем полувековой давности, выслушать их участников.

Рассказывает А. С. Крайнев, мастер бетонно-смесительного узла:

«Это теперь я знаю, что эпицентр землетрясения находился вплотную к нам, в двухстах километрах восточнее побережья. А когда я на полуторке возвращался со смены, поражался давящей тишине. Прибрежная вода закручивалась в глубокие воронки, вспыхивающие под ярким лунным светом. Размышлять, впрочем, было некогда. Устал так, что не чувствовал ни рук, ни ног. Утром опять заливать армейские фундаменты. Явился в барак. Не ужиная, повалился на койку. Взглянул на будильник. Без четверти четыре. Внезапно разболелась голова. Начало подташнивать. Накинул фуфайку. Вышел на воздух. Гляжу, наши бетонщики уже толпятся у крыльца. Оказывается, у всех у них „до чёртиков в глазах“ раскалываются головы. Некоторых начало рвать. Меня осенило. Нелады с атмосферным давлением! Тут земля и заходила под ногами. Крыша общежития сдвинулась, балки перекрытий вздыбились. Ломало их, как спички. Рабочие, прошедшие фронт, привыкшие ко всякому, прихватив верхнюю одежду и сапоги, без паники один за другим выбегали во двор. Мы поняли, что положение нешуточное. Но кто, зачем приказал стрелять из автоматов у пирсов и возле складской колючки? Уж не война ли? Кто-то предположил, что таким образом город предупреждают об опасности. Земля успокоилась. Шёл колючий снег. Решили продвигаться к комендатуре, узнать, что делать, как быть. Земля вновь загудела, заходила. Из её мерзлоты с корнями вырывало деревья. Рухнули две опоры линии электропередачи. Со стороны пирсов донёсся многоголосый вопль: „Война, война!“ На самом деле кричали: „Волна!“ Это были последние живые голоса в порту. Их перекрыл ужасающий гул, что бывает при взрыве оружейного арсенала. Прораб Сёмушкин приказал: „Давай на склоны, иначе — конец!“ Что мы без труда сделали, потому что барак находился у подножия одного из трёх холмов, скобой окружающих город. С вершины холма мы увидели, как ревущая масса воды выплеснулась сверху — нам показалось, что она оторвалась от Луны, — накрыла улицы и начала их перемалывать, то и дело выбрасывая, вновь забирая тела людей, брёвна, доски, даже бетонные плиты и автотехнику. Волна попыталась перехлестнуть через тыльный холм. Не получилось. Отхлынула. Единицы, несмотря на наши отговоры, спустились в илистое болото, надеясь отыскать останки близких. Спустя двадцать минут саданула вторая волна-палач, поглотившая их. Третья волна, слабая, отступала лениво, до рассвета. На рассвете мы увидели, что Северо-Курильска больше нет. Есть грязное, заснеженное пространство».