— Стой! Справа по два! — скомандовал Костиц. — Позвольте представить вам, во-первых, себя, — ротмистр Костиц, — а потом товарищей…
Он стал называть их фамилии, представляемые снимали фуражки и по очереди почтительно целовали руку Лени.
— Мы только что от Дмитрия Назаровича, — сказал Курденко. — Ему лучше, рана неопасная!
— Жив, почти здоров, скоро плясать будет! — подхватил Возницын. — Все такой же, только в плече маленькая дырочка!
— Он ведь не целковый, дешевле от того не будет! — пошутил Радугин.
Все наперебой старались успокоить и сказать Лене что-нибудь приятное.
— А мы чуть не всю Рязань перевернули, ища вас! — начал Курденко. — Где вы были?
Леня в нескольких словах передала, что произошло.
— Одначе, мальчик! — закрутив ус, что хороший жгут, проронил Костиц. — А честное слово нам дал, что знать не знает, где вы?!
— Целых три слова!… — поправил Радугин.
— Мерзавец! — воскликнул Возницын. — Я-то дурака какого свалял!
Костиц обратился к товарищам:
— Что же, сыны, мы сему барину за доблести учиним?
— Как собирались: его на веревку, а дом по бревну раскидать! — воскликнул Курденко.
— Идет! — раздались дружные ответы.
— Нет, ради Бога, нет! Не надо! — зазвенел, как струна, голос Лени.
— Негодяев надо учить, Леонида Николаевна! — ответил Костиц. — Вы невеста нашего товарища и друга! В вашем лице он оскорбил весь полк!
— Верно, правильно! — отозвались гусары.
— Господа, из-за меня и без того пролилась кровь! — волнуясь, сказала Леня. — Довольно ее! Не надо ужасов!
— Нельзя-с, Леонида Николаевна, — ответил Возницын. — Божечка что сказал? «Око за око, зуб за зуб!»
— Нет: «Мне отмщение, и аз воздам!» — возразила Леня; душевная сила вдруг изменила ей. — Я приношу всем несчастия и если это так… — Слезы помешали ей договорить.
— Вот это уж и не годится!… — растерянно проговорил Костиц. — Слезы для нашего брата — пистолет и три кинжала в грудь!
— Полноте, не надо, Леонида Николаевна! — успокаивали ее с одной стороны Курденко, с другой Возницын.
— Все на свете пустяки! — поддержал и Радугин.
— Господа, если вы меня сколько-нибудь уважаете, вы не подымете из-за меня никакой истории! — твердо сказала Леня, обращаясь ко всем. — Не будет ни ссор, ни дуэлей, ничего!
Возницын всплеснул руками.
— Как, уж и поссориться теперь хорошему человеку ни с кем нельзя?
— Да: из-за меня!
— Хорошо-с… Отбой, сыны! Из-за вас никакой истории не будет! — решил, откозырнув, Костиц. — Будь по-вашему! А теперь катите в Рыбное: там кому-то сейчас светлый праздник будет!
— Помните же: вы обещали мне!
— Будьте покойны!
Гусары еще раз поцеловали руку Лене, и бричка с ней понеслась дальше.
— Как же ты ей такое обещание, отец-командир, дал? — сердито обратился к Костицу Курденко. — Так и сойдут даром с рук Пентаурову все его мерзости?
— Кто тебе сказал? — ответил Костиц, садясь в свою коляску. — Завтра же с лысым чертом за себя поссорюсь! Мне его плешь очень не нравится.
— А меня его правая ноздря раздражает! — отозвался из другой коляски Радугин.
Стратилат лихо подкатил к балкону, выходившему на обширный двор, и Шилин вместе с выскочившим навстречу лакеем пошел в дом сообщить о приезде Лени.
Спустя минуту из него выбежал Шемякин, за ним Аня с Соней и Плетнев, позади показалось круглое лицо спешившей Серафимы Семеновны.
Леня вышла из экипажа и нерешительно направилась им навстречу.
— Леонида Николаевна? Какими судьбами? Как мы рады! — восклицали все, окружив ее. Серафима Семеновна и Аня с Соней расцеловались с гостьей и повели ее в комнаты. — Значит, вздор говорили, что вы пропали? Вот обрадуется Дмитрий Назарович!
— Где он? Лучше ему? — осведомилась Леня.
— Да. А вы уж знаете все? Через неделю встанет! — ответили ей с двух сторон.
Радушно приветила ее и старая Степнина, и у Лени сразу стало тепло и хорошо на душе среди стольких доброжелательных и милых лиц.
— Ты ведь к нам совсем приехала, надеюсь? — с первых же слов заявила Степнина.
— Если позволите, на несколько дней, пока не встанет Дмитрий Назарович: я ухаживать за ним буду!
— А потом куда?
Леня слегка пожала плечами.
— Не знаю.
— То-то вот и есть! — ответила Степнина. — Прямо тебе к нам, как скончалась Людмила Марковна, и ехать надо было! У нас останешься! — решила она. — И замуж отсюда тебя отдадим!
Леня поцеловала руку старухи, та прижала к себе ее голову и ответила тем же в лоб и щеку.
— Теперь сказывай, что за приключения за такие с тобой были? Марья Михайловна нам тут бог весть что понаплела!
Все тесным кружком уселись в гостиной вокруг нового члена семьи и с жадным вниманием слушали ее рассказ.
Обращались в заключении с Леней хорошо; Маремьян при похищении ее не показывался и пришел в павильон после того, как ее туда принесли на руках двое дворовых; выпроводив их, он успокаивал ее и обещал помочь бежать; сделать это он собирался так, чтобы не быть в ответе перед «злодеем»-барином, и просил потерпеть и «поскучать» два-три дня, по прошествии которых обещал увезти ее тайком из города, куда она захочет.
Нечего и пояснять, что хитрый приказчик имел совсем другое в виду: ему нужно было, чтобы Леня не делала попыток бежать и спокойно дала бы себя увезти, куда им с Пентауровым было задумано.
При первых же словах Лени глаза Шемякина потемнели; он закинул ногу на ногу и стал покачивать ее.
— Что? — обратилась к нему во время рассказа Степнина. — И теперь у тебя в мозгу не укладывается, что за гусь твой Пентауров?
— Укладывается, бабушка, укладывается… — ответил он, все качая ногой.
— Вот вам и дворянское слово?! — сказала Серафима Семеновна, когда Леня кончила.
— Безобразие! — воскликнул Плетнев; лицо его покрылось от негодования красными пятнами.
— Я ты что молчишь? — спросила Степнина Шемякина.
— Слова излишни, бабушка… — проронил он тем же тоном.
Аня с Соней побежали подготовить Светицкого к встрече с Леней, и, когда они впустили ее в его комнату, ее встретил лихорадочный, еще недоверчивый взгляд; раненый сел и протянул к ней здоровую левую руку.
— Ты, Леня?! — произнес он, хватая сперва за плечо, потом за голову наклонившуюся девушку. Вся душа его влилась в поцелуй.
Аня тихо притворила дверь и вернулась с Соней в гостиную.
Глава XXXIV
Пентауров не спал всю ночь. Перспектива стреляться чуть не с полудюжиной забубенных голов и, наверное, безвременно лечь в скверную яму возле отца и бабушки до такой степени страшила его, что минутами он вскакивал с постели и собирался отдавать приказ закладывать лошадей, чтобы удрать в Питер. Но соображение, что враги найдут его и там, останавливало его.