Ее перекосило.
— …вы бы о ней и не вспомнили. Вот и замечательно. Вы просто забудете о ней, ясно…
Ненависть.
Какая чистая, незамутненная, пусть и недолгая. Она понимает, что ничего-то ему, Святославу, не сделает, и это незнакомое ей доселе чувство собственной беспомощности пугает ее до одури.
— А если кто-то вдруг попытается расспрашивать вас о девочке, скажете правду. Что знать ее не желаете. И не знаете. И не хотите иметь с ней ничего-то общего. Понятно?
Она кивнула.
— Вот так… идите… закрывайте глаза и…
Святослав развернул ее к двери и подтолкнул.
— Идите… вы просто проходили мимо и решили заглянуть, но поняли, что зря. Ясно?
На улице шел дождь, мелкий и затяжной. И этот дождь осел россыпью капель на седых волосах.
— Идите. И не стоит возвращаться, — тихо добавил Свят, добавляя к словам еще каплю силы, закрепляя этот ее панический страх. — Вы же не хотите встретиться со мной вновь?
Она не хотела.
И когда дверь закрылась за ее спиной, Святослав ощутил изрядную волну облегчения.
Надо будет Астру предупредить и успокоить заодно. Или… нет, быть того не может, чтобы эту глупость в работу приняли. Скорее всего, речь идет об инициативе одного чересчур рьяного партийного работника. Вот только стоило признать, что выглядела эта инициатива весьма привлекательной.
— Доброго дня, — Святослав толкнул дверь, и к запахам каши и мяса добавился еще один, сладко-шоколадный. Так пахнет какао, то самое, сладкое до слипшихся зубов, с пенкою на стакане, которая жуть до чего противная, и потому пьешь с краешку, осторожно, чтобы не проглотить ее ненароком.
Женщина в белом халате никуда не исчезла.
Она смотрела на Святослава мрачно и руки на массивной груди скрестила.
— Дети спят, — сказала она. — У нас тихий час.
— Еще ведь рановато…
Она ничего не ответила, только губу выдвинула. А из соседней комнатушки донесся тихий смех, который сменился визгом, а затем и плачем.
— Идите, — разрешил Святослав.
Она вздохнула.
— Неугомонные, — прозвучало это устало. — Глаз да глаз за ними… но ребенка все равно не отдам. Не положено.
— Раз не положено, то и не надо.
Святослав улыбнулся и, заглянув в глаза, пусть и не такие красивые, какие-то грязновато-бурые, в мелких зеленых крапинах, велел:
— Отдохните.
— Я…
— Отдохните, — сейчас он старался действовать мягко, аккуратно. — Вам нужно отдохнуть. Всем нужно отдыхать… спите.
Святослав подхватил это неудобное чересчур тяжелое тело и усадил на пол.
— А что вы делаете? — поинтересовался кто-то. Из двери торчала лысая голова с оттопыренными ушами. — А она потом ругаться будет?
— Всенепременно.
Рядом с этой головой возникла другая, тоже лысая. И третья. И… кажется, зря Святослав обвинял почтенную женщину в предвзятости. Профилактикой педикулеза она охватила не только Розочку, но и всю группу.
— Она всегда ругается, — веско заметил мальчишка в растянутом свитере, надетом поверх старой рубашки. И вытер рукавом нос. Шмыгнул. — И есть заставляет. Все. А я не хочу все. Не лезет.
Он хлопнул ладонями по тощему животу.
— Есть нужно, — Святослав прижал пальцы к толстой шее. — А Розочка где?
Дети зашумели, кто-то кого-то толкнул, кто-то пискнул, но стоило Святославу сделать шаг, как все они разом смолкли, уставились круглыми глазенками, в которых было равно опасения и любопытства.
— А Наталья Питиримовна велела говорить, что ее нету.
— Совсем нету? — Святослав наклонился, но мальчишку это не испугало.
— Совсем, — бодро соврал он.
— И даже в кладовке?
Из-за мальчишкиного плеча выглянула еще одна голова, тоже лысая, пусть и с легким полупрозрачным пухом отрастающих волос.
— В кладовке есть! — радостно сказала девочка.
Во всяком случае, Святославу подумалось, что это именно девочка. А вот парень не обрадовался.
— Дура!
— Сам дурак! — девочка пихнула локтем, но получила по носу.
— Тише, — Святослав удержал парня. Однако тот отступать не собирался, попытался пнуть вражиню, которая, правда, от пинка увернулась весьма ловко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ябеда!
— Сам такой!
И язык показала.
— Веди уже, — попросил Святослав. И добавил. — Девчонки порой вредные…
В кладовке обнаружились двое, Розочка и еще одна девочка, хрупкая, какая-то полупрозрачная. Она сидела, забившись в угол, втиснувшись между какими-то пыльными ящиками и тряпками, и держала Розочку за руку. И дрожала.
И страх окутывал ее плотной пеленой.
— Тише, — Святослав присел.
Девочка задрожала еще сильнее.
— Это Машка. Она боится. Всегда, — сказала Розочка и погладила подружкину руку. Рука была тонкой, покрытой красными пятнами и полосами расчесов. — И нет у нее никакого лишая. И вшей нет.
— Нет, — согласился Святослав, окружая чужой страх, растворяя его. — Она просто боится.
— Ага…
— Потому что не понимает, что происходит, так?
В огромных полупрозрачных глазах Машки читался уже не страх, а ужас.
— Слышишь их, да? — Святослав протянул руку, и тончайшие пальцы после минутного колебания легли на ладонь. — Людей? Их так много, и они разные?
Девочка посмотрела на Розочку, но потом кивнула.
— Это называется эмпатия. Редкий дар. Сейчас я немного его приглушу, но мне нужно будет поговорить с твоей мамой.
Машка судорожно вздохнула.
— Нет у нее мамки, — ответила за подругу Розочка. — И тятьки нет. И не было никогда. А бабка говорит, что мамка Машкина шалава. И Машка тоже. Кто такая шалава?
Святослав даже несколько растерялся, не зная, как ответить на подобный вопрос.
— Бабка Машку молиться заставляет. И на горохе стоять. Говорит, что мамашка ее свихнулась, и Машка дура.
— Не дура, просто маг, у которого дар проснулся. Ясно… тогда, дорогие мои, придется вам пойти со мной.
Святослав почесал ухо.
Вот и как быть?
Оставить их здесь, понадеявшись, что стойкости Натальи Питиримовны, тихо посапывавшей в углу, хватит, чтобы не отдать Розочку внезапно объявившемуся отцу? А с этой вот, Машкой, что вцепилась в палец и дышать-то старалась через раз? Ее тоже оставить?
Девочка на грани.
А блок, Святославом поставленный, долго не продержится. Силы у нее хватает.
Повезло, нечего сказать.
— Закрой глаза, — попросил он. И девочка послушно исполнила просьбу. — И представь, что между тобой и остальными стена.
— Кирпичная? — деловито уточнила Машка.
— Кирпичная. Высокая-высокая. И все за стеной, а ты внутри. И когда вдруг станет плохо, то прячься за эту стену.
Вряд ли она поняла, но кивнула.
А Святослав осознал: не оставит. И пусть он понятия не имеет, что с детьми делать, но как-нибудь да сладит. Он ведь взрослый человек. Взрослый серьезный человек, который выполнял смертельно опасные задания. Задания не пугали, в отличие от двух пятилеток, что смотрели на Свята, явно чего-то ожидая.
Чего?
— Скажи… — у него возникла внезапная мысль. — А ты в этом садике давно?
— Со мной пришла, — вновь ответила Розочка. — Когда нас из прошлого выгнали.
— И из того, что был раньше, тоже?
— Ага…
Святослав повернул на свет ручку.
— И чешется она от нервов… и не только она, так?
Розочка важно кивнула.
Что ж… помимо эмпатии можно было определенно говорить о неплохом потенциале воздействия.
— Пойдем вашу Наталью Питиримовну будить…
Глава 31
Глава 31
Папенька пробрался в театр.
Именно, что пробрался. Парфеновна в жизни не пропустила бы личность столь сомнительного облика, не говоря уже о поведении. От папеньки разило перегаром. Он был мят, нехорош собой, неопрятен. И все-таки Эвелина сразу его узнала.
Надо же, не видела сколько… да лет десять, если не больше, а вот узнала сразу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Папенька сидел в ее гримерной.
Кто подсказал?
Явно кто-то из своих, из театральных, решивши, что этаким незамысловатым способом гадость сделает. И надо признать, прав оказался.