– Нет, Лауди ничего не знала! Я солгала ей…
– Кто роет яму ближнему, попадет в нее сам, кто катит камень, будет им раздавлен.
– Прошу вас, миссис Хау. Клянусь, Лауди ничего не знала…
– Сперва воровка, а теперь еще и лгунья. Но нас это ничуть не удивляет, не правда ли? Пес возвращается к своей блевотине, а свинья, сколько ее ни скреби, всегда найдет себе навозу.
Лили передернуло от отвращения. Спорить было бесполезно. Она застыла, стоически ожидая наказания.
Миссис Хау подняла тяжелую руку и указала на противоположную стену, где располагался камин.
– Пойди и встань на колени вон там, мерзкая девчонка. Всю ночь ты будешь стоять на коленях на холодном полу, без обеда и без ужина. Утром выпьешь чашку уксуса, чтобы очистить свой лживый язык. А потом ты…
– Да вы с ума сошли! Ничего подобного я делать не собираюсь!
Лили думала, что более глубокой тишины не бывает, но после ее слов в столовой наступило прямо-таки гробовое молчание. Она заговорила без передышки, не раздумывая, хотя ладони у нее вспотели от страха, а по спине пробежал холодок:
– Я поступила не правильно, но подобного обращения не заслужила. Знаю, лгать грешно, но мне непременно нужно было отправить несколько писем, и я знала, что вы меня не отпустите. Я опоздала всего на двадцать минут и восполню их сегодня вечером, когда переделаю всю остальную работу. – Лили выпрямилась и попыталась обуздать дрожь в голосе. – Но я не буду стоять всю ночь на коленях и, уж конечно, не собираюсь, – она подавила в груди истерический смешок, – пить уксус, потакая вашим злобным, варварским…
Захваченная собственной речью, девушка заметила лопатообразную ладонь лишь за секунду до удара и вскрикнула скорее от удивления, чем от боли, схватившись за вспыхнувшую огнем щеку. Все мысли вылетели у нее из головы, вытесненные оглушительным взрывом раскаленного, как лава, гнева. Повинуясь порыву, столь же непроизвольному, как дыхание, Лили размахнулась и сама что было сил ударила по лицу миссис Хау.
Тишина в столовой стояла такая, что удар прозвучал подобно пушечному выстрелу посреди голого поля. Когда серый туман, круживший перед глазами у Лили, рассеялся, она отчетливо увидала, как оторопелое выражение на лице миссис Хау сменяется ликованием, и застыла в напряженном ожидании. Ей было жутко.
Миссис Хау стала надуваться, точно громадная жаба. Лили показалось, что ее массивное тело, как опара, растет на глазах, заслоняя свет.
– Ступай наверх, – тихо, почти ласково проговорила экономка. – Жди меня в своей комнате. Прими свою судьбу покорно и стойко, ибо, будь твои грехи красны, как пламень ада, они станут белее снега, когда кровь Агнца Божия омоет их.
Лили все еще стояла неподвижно, борясь со страхом и черпая мужество в затопивших душу волнах жгучей ненависти. Свистящим шепотом, предназначенным только для ушей миссис Хау, она произнесла лишь одно слово – “Чудовище” – и, ни на кого больше не глядя, бросилась бежать.
***
В окно светила полная луна: в тесной каморке было так светло, что она могла бы читать без свечки. Но у нее не было ни книги, ни письма, ни одежды, нуждавшейся в починке, словом, ничего, кроме собственных мыслей, чтобы скрасить ожидание. Лили не думала о “наказании”, придуманном для нее миссис Хау, хотя и не сомневалась, что речь идет о чем-то крайне неприятном. Но она была подавлена, мысли о прошлом и будущем, связанные с непривычным чувством сожаления, неотступно терзали ее, обычная жизнерадостность сменилась унынием и апатией. Смерть отца стала для Лили трагедией, но она примирилась с утратой и научилась жить одна, самостоятельно справляясь со стесненными обстоятельствами. Никто не застрахован от потерь, но, когда они случаются, их надо пережить с честью, постараться уцелеть и начать сначала. Однако то, что стало твориться с Лили два месяца назад, не укладывалось ни в какие рамки. Такого она не ожидала. Первопричиной ее несчастий стал Роджер Соме: но что ей было делать? Как совладать с его одержимостью? Лили это было не по силам. Только полная и безоговорочная капитуляция с ее стороны могла бы привести к иному исходу их последней встречи.
Точно так же ее ставила в тупик и необъяснимая враждебность всемогущей миссис Хау: сталкиваясь с нею. Лили чувствовала себя совершенно беспомощной. Жизнь больше не зависела от ее поступков, любые действия теряли смысл, потому что кругом царили хаос и произвол. До сих пор она бессознательно верила, что у нее есть право голоса в решении собственной судьбы, но теперь и это слабое утешение было отнято. Никакой веры в собственные силы не осталось. Сама жизнь превратилась в простую случайность, в бессмысленную игру непредвиденных обстоятельств.
Она и сама не могла бы сказать, какое место в этой новой жизненной философии занимает Дэвон Дарквелл. Ей хотелось покинуть его навсегда, никогда больше не видеть. Он ничего ей не дал, кроме боли и стыда, страданий и унижения. И все же, как ни странно, она не питала к нему ненависти. Когда мысль о нем закрадывалась в голову и Лили не удавалось вовремя ее изгнать, в душе у нее порой расцветало ощущение невыразимо глубокого счастья, состоявшего в равной степени из радости и боли. Это ощущение было настолько сильным, что у нее начинала кружиться голова. Больше всего на свете ей хотелось оставить Дэвона позади, выбросить его из своей жизни, и все же возникшее между ними дружеское чувство (хотя с ее стороны, пожалуй, слишком самонадеянно называть его так) стало единственным светлым пятном в том беспросветном существовании, которое ей приходилось влачить в Даркстоуне. Еще горше было сознавать, что она никогда его не забудет: воспоминание о нем – темное, мучительное, дразнящее – будет преследовать ее до самой могилы.
На лестнице раздались шаги. Это Лауди, сказала себе Лили. Ей казалось, что прошла целая вечность: наверняка уже пора ложиться спать. Но нет, она ясно различила топот двух пар ног, а через минуту увидела под дверью колеблющийся огонек. У Лауди не могло быть свечи.
Оцепеневшая, с сильно бьющимся сердцем Лили с трудом поднялась с кровати и встала посреди крошечной комнатки спиной к окну. Засов звякнул, и дверь распахнулась. Миссис Хау застыла в круге желтого света, как вставший на дыбы саркофаг, Трэйер выглядывал из-за ее плеча, держа фонарь. В следующую секунду девушка разглядела, что сжимает в руке миссис Хау. Это был кожаный ремень.
– Я не позволю вам себя бить, – проговорила Лили, собрав воедино все свое мужество, хотя по спине у нее бежали мурашки.
Трэйер поставил фонарь на столик.
– Гнев Божий падет на головы непокорных чад Его. Кого Господь любит, того подвергает испытаниям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});