Спустя 48 часов эти слова выглядели пророческими.
Через несколько недель после того, как путч завершился провалом и Горбачев был восстановлен на своем посту, одно из высших должностных лиц администрации Буша следующим образом отразило сдержанность президента в то утро в среду: «Это было нечто большее, чем обычная «осмотрительность». Президент по-настоящему испытывал тревогу за судьбу Горбачева, — сказал он. — Было ясно, что переворот разваливается на куски. Чего мы не знали, так это — что или кого мы найдем после того, как осядет пыль». Когда во время кризиса президента попросили проанализировать положение Горбачева после того, как путч закончится, он высказался неопределенно. «Ну кто же знает? — ответил он. — Я имею в виду, что мы даже не можем связаться с г-ном Горбачевым. Но Ельцин горячо поддерживает его, так же, как и мы.» Когда в среду утром президент покидал пресс-конференцию, он заявил журналистам, что будет продолжать делать попытки связаться с Горбачевым.
После краткого телефонного звонка Бейкера из Брюсселя Буш вернулся в свой дом в Кеннебанкпорте и запланировал выезд на рыбалку. Возвращаясь на территорию резиденции Буша с информацией, Фитцуотер подчеркивал те места в ней, которые вызывали сомнения и беспокоили теперь администрацию. Когда президента спросили о сообщениях, в частности о том, с какой целью некоторые заговорщики направились в летнюю резиденцию Горбачева, Фитцуотер ответил: «Мы на самом деле не знаем, куда они направляются. Мы не знаем, что они намерены сказать. Собираются ли они предложить сделку?
Или скажут «присоединяйся к нам»? Или будут извиняться? Намерены ли они его арестовать? Вывезти его оттуда? Застрелить его? Мы не имеем ни малейшего понятия».
Ответы появились 45 минут спустя. Буш и его друзья не успели даже закинуть удочки, когда военный помощник Уэйн Джастис, находясь на берегу, передал по коротковолновому радио сообщение о том, что звонит «глава государства». Так как подобные радиопередачи могут быть перехвачены, Джастис не дал звонившему более конкретного определения. Развернув лодку, президент и его компания вернулись в Уолкер-Поинт. Когда президент Буш поднял трубку, на линии был Михаил Горбачев.
Двадцатиминутный разговор с Горбачевым (для которого это был второй после разговора с Борисом Ельциным) почти не касался деталей. По словам помощника Буша, он носил «весьма эмоциональный и открытый» характер. Горбачев поблагодарил президента и американский народ. «Проявились их личные отношения», — сказал помощник.
Находясь вторично за последние три часа перед представителями средств информации, президент довольно неопределенно говорил о деталях заточения и ближайших планах Горбачева, но дал ясно понять, что атмосфера в Москве и Вашингтоне стала улучшаться.
«Сегодня замечательный день… в самой середине этой истории. И я полагаю, люди знают о моем уважении к Горбачеву, как я к нему на самом деле отношусь. И я в восторге оттого, что. он здоров.»
В среду вечером представление Джорджа Буша о новом мировом порядке, пошатнувшееся в результате политического землетрясения в Советском Союзе, начало восстанавливаться и приобретать видимость спокойствия, хотя последствия еще будут ощущаться. «Все вернулось на свои места, — сказал один из высокопоставленных сотрудников Буша, — и ничто не окажется таким же снова.»
Кремлевский заговор (Версия следствия)
Они судили себя сами
Нет ничего удивительного в том, что последовавшие друг за другом самоубийства Б. Пуго, Н. Кручины и С. Ахромеева вызвали много толков. Эти люди занимали очень высокие посты, и, сознавая их причастность ко многим государственным тайнам, общество не могло не задаваться вопросом — на самом ли деле эти трое по собственной воле ушли из жизни в столь драматические для страны дни, не «помог» ли им кто-то, для кого они опасны в качестве свидетелей? Дать на этот вопрос однозначный ответ было долгом следствия.
«Я не заговорщик, но я трус…»
Из показаний Зои Ивановны Кручины:
— …В пятницу, 23 августа, муж вернулся со службы примерно в 18.45. Я спросила его: «Почему так рано?». Он ответил: «Я уже отработал…»
Забот у Николая Ефимовича Кручины, управляющего делами ЦК КПСС, всегда хватало. Хозяйство, вверенное ему, было огромным и отличалось отменным качеством. Партии принадлежали лучшие в стране административные здания, общественно-политические центры, издательства, типографии, архивы, учебные заведения, гостиницы, санатории, больницы, специальные базы промышленных и продовольственных товаров, секции магазинов, различные производства, среди которых был даже аффинажный завод, на котором изготовлялись золотые кольца и прочие драгоценности… Приученные к хорошей жизни в отечестве, представители партийной элиты и за рубежом желали чувствовать себя не хуже, а потому, отправляясь за кордон на отдых или в командировку, казны не щадили. Короче, «остров коммунизма», завхозом которого был Николай Ефимович, требовал немалых расходов на содержание.
В безмятежные доперестроечные времена миллионы рядовых партийцев исправно платили взносы, 114 партийных издательств и 81 типография безотказно передавали ЦК всю огромную прибыль, и, что самое главное, не существовало четкой границы между партийными и государственными финансами, а потому предшественникам Н. Кручины не надо было ломать голову над тем, где бы раздобыть деньжат. Ему же досталась другая доля.
Перестройка сильно проредила партийные ряды, газеты и журналы взбунтовались, — число данников ЦК неуклонно сокращалось, зато все больше появлялось людей, которые во всеуслышание подвергали сомнению десятилетиями внедрявшуюся в общественное сознание мысль о том, что «народ и партия едины». Дело дошло до невиданного и неслыханного: от партии потребовали финансового отчета. Николай Ефимович Кручина стал первым в истории управделами ЦК, которому пришлось держать публичный ответ о доходах и расходах КПСС.
Конечно, он волен был как угодно дозировать количество правды в этом ответе, поскольку у общества еще отсутствовала возможность его проверить, но сам факт открытого вмешательства «посторонних» в самую интимную сферу деятельности ЦК говорил о том, что в прежнем комфортном режиме партии уже не жить.
В ведомстве Кручины не было людей, которые знали, как можно жить по-другому, и поэтому возникла идея о привлечении специалистов из «боевого отряда партии» — КГБ. Так у Николая Ефимовича появились новые подчиненные — офицеры разведки, отлично разбирающиеся в хитростях западной экономики. В их задачу входила координация экономической деятельности хозяйственных структур партии в изменившихся условиях. Проще же говоря, они должны были научить партию быстро делать большие деньги и надежно их прятать.
Уроки пошли впрок. Партия стремительно обезличивала свои миллиарды при посредстве специально создаваемых фондов, предприятий, банков, здшифровывала заграничные счета, формировала институт «доверенных лиц», этаких карманных миллионеров при ЦК. Все это гарантировало стабильный и анонимный доход в условиях самых экстремальных, вплоть до жизнедеятельности в эмиграции или подполье. Словом, у Николая Ефимовича Кручины имелись все основания быть довольным результатами работы.
Но с треском провалившийся путч нанес сокрушительный удар по КПСС. Кучка