Читать интересную книгу След в океане - Александр Городницкий

За долгие годы плаваний на военных гидрографических судах я на всю жизнь проникся глубочайшим уважением и любовью к морским офицерам, людям героической, но чаще всего совсем не романтичной, как все мы считали в детстве, в том числе и я, мечтавший когда-то сдуру о военно-морском училище, а весьма прозаической и неблагодарной профессии. Полная зависимость от вышестоящего начальника, порой изрядного самодура, круглосуточная занятость то «боевой», то «политической» подготовкой, возня с личным составом своей «боевой части», за который отвечаешь головой, и все это — при осознании бессмысленности своих трудов. Нашим-то офицерам еще хоть повезло, — они регулярно плавали в океане, а вот большинство боевых кораблей значительную часть времени вообще проводили «у стенки», так что мальчишеские мечты о «дальних странах и океанах» для большинства молодых офицеров так и не осуществились. Разочарованным в жестокой реальности военно-морской службы пути «на гражданку» практически уже не было. Недаром среди наших офицеров была популярна грустная шутка: «Залезть на тигра легко, но как с него слезть?» Почти все они рано обзавелись семьями, но всю жизнь практически жили в отрыве от них, — даже когда корабль стоит у стенки в родном порту, офицерам далеко не всегда удается ночевать дома. Все это, вместе с нищим бытом и «режимностью» семейного существования в полузакрытых военных городках типа Балтийска или Североморска, часто приводило к личным и семейным драмам и даже трагедиям.

Вместе с тем, меня всегда привлекал открытый прямой дух корабельного офицерского коллектива, чуждый всякой показухе, фальши и любой лжи, их мягкий доброжелательный юмор, полная готовность немедленно помочь товарищу и, конечно же, любовь к морю, которую не могли вытравить никакие невзгоды. А бесконечные крутые и поучительные морские истории, соленый и сочный фольклор кают-кампаний! Найдя в моем лице благодарного слушателя, мои морские приятели охотно «заливали» при мне разнообразные невероятные истории, которые, как оказывалось впоследствии, имели по большей части вполне реальную основу.

Рассказывали, например, об одном незадачливом капитане III ранга, к которому приехала из провинции в Кронштадт рожать жена. Решив не связываться с родильными домами, он повел беременную жену гулять в парк к причалу возле Усть-Рогатки, где так же, как и в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, каждый день в полдень стреляет пушка. Бравый капитан, ничего не сказав жене, подвел ее близко к пушке. Пушка выпалила, и жена тут же родила ему наследника.

Большая часть «баек» обычно имела детективно-сексуальный характер.

Командиром «Крузенштерна» тогда был Павел Васильевич Власов, старый и, по-видимому, опытный моряк, но «высших женских курсов» явно не кончавший и владевший, как говорили «строевым, матерным и русским со словарем». Помню, уже при возвращении в Балтийск, еще на рейде, к нам на борт прибыли таможенники для досмотра. Закончив свою работу, они пришли в кают-компанию на обед. Как раз в тот момент началась швартовка судна, и швартующий нас буксир, неудачно потянув за буксирный конец, чуть не вырвал носовой кнехт на полубаке. При этом с мостика по всей судовой трансляции раздался такой виртуозный мат Власова, что обедавшая таможенница поперхнулась супом, и пришлось вызывать врача. Из всех английских слов, дававшихся ему с трудом, он запомнил только одно — «эбаут». «В нем что-то родное звучит», — объяснял он мне. И во всех случаях при встречах с англичанами говорил «эбаут». Спросят его бывало, например, какова длина вашего судна — метров сто? Он отвечает: «Эбаут». Гости довольны, кивают. «А сколько вы уже плаваете в океане, месяца четыре?» «Эбаут», — отвечает он. И опять все в порядке.

Примерно год спустя, во время второго похода на «Крузенштерне», мы зашли на английскую военно-морскую базу в Гибралтар, и командующий базой контр-адмирал сэр Томас Бест пригласил командира экспедиции и командиров судов, среди которых был и Власов, на званый обед, где роль переводчика пришлось играть мне. Когда подали черепаховый суп, и лакеи, стоявшие сзади, налили какую-то прозрачную жидкость из графина в плоские бокалы, поставленные перед нами рядом с обычными рюмками и фужерами, Павел Васильевич, схватив своей крепкой волосатой рукой бокал, сказал: «Переведи — за мир и дружбу», и, крякнув, выпил. Адмирал начал что-то смущенно говорить по-английски. Смысл его слов, которые я переводить командиру не стал, состоял в том, что это не вино, а виноградный соус, который доливают в черепаховый суп.

В другой раз, в Центральной Атлантике, где вокруг судна все время сновали акулы, какой-то умник объяснил Власову, что капитан, который съест сердце акулы, становится бесстрашным на всю жизнь. Сразу же после этого началась настоящая кампания по ловле акул, к которой активно подключились наши офицеры. Наконец у какой-то отборной акулы было вынуто сердце, его то ли сварили, то ли поджарили, и вестовой на специальном блюде на глазах у всей команды понес его в командирский салон, куда были приглашены помощники, и где на столе ожидала закуски бутылка «Столичной». Не прошло, однако, и пяти минут, как из салона выскочил командир с багровым лицом и кинулся к фальшборту. Зная, что его никогда не укачивает, я был немало удивлен его бурной реакцией на акулье сердце. Так ему и не удалось стать бесстрашным капитаном.

Вместе с тем, он пару раз выручал меня из довольно критических ситуаций. Дело в том, что у меня почему-то с первых дней пребывания на «Крузенштерне», сразу же не сложились отношения с нашим замполитом.

У замполита были свои непреложные правила. Он считал, например, что рядовые моряки и старшины могут читать только балтийскую многотиражку «Страж Балтики», где все изложено специально для них. А вот центральные газеты — «Правду» или «Известия», они читать не должны, потому что могут кое-чего там и не понять. Поэтому центральные газеты должен им комментировать и объяснять он сам. Что касается офицеров, то они могут читать и центральные газеты самостоятельно. А вот вольнодумные издания вроде «Литературной газеты» не имеет права читать уже никто, поскольку от них можно ждать разных идеологических диверсий.

С самых первых дней, как только мы появились на «Крузенштерне», наш замполит почему-то начал подозревать во мне опасного вольнодумца.

Поводом для этого послужило мое явное сопротивление его приказу не появляться на верхней палубе без головного убора, а также покидать ее всякий раз, когда мы встречаемся с военными судами — «чтобы не нарушать строгого облика военного судна своим распущенным видом». Кроме того, я возражал, хотя и безуспешно, против необходимости сидеть каждый понедельник на занятиях по марксистской философии, наивно ссылаясь на законченный институтский курс этой науки. Конфликт с замполитом, чреватый для меня потерей загранвизы, еще обострился после того, как по его приказу судовая трансляция с утра до ночи беспрерывно на полную громкость передавала одни и те же, безумно всем надоевшие за полгода плавания, песни с нескольких затертых пластинок. Среди прочих была там особенно опостылевшая мне лирическая песня на слова Михаила Танича «Девушки сидят на подоконнике — обнявшись, вполголоса поют». В конце песни говорится, что девушки ее «оборвут, не кончив, и со смехом побегут с ребятами в кино, и уходит песня грустным эхом через запотевшее окно». Песня эта, крутившаяся много раз на дню, обрыдла нам особенно, но замполиту она нравилась, и просьбы ставить ее пореже успеха не имели.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});