Читать интересную книгу Король терний - Марк Лоуренс

Ледяной ветер пронизывал насквозь. Мы почувствовали его особое зверство, взобравшись на пологий склон. Пока бежали и лезли вверх, разогрелись, а здесь враз остыли и обессилели.

Ветер давил стеной, и мы с трудом продвигались вперед — разрозненная толпа, — не соблюдая строя и званий. Сейчас снег ослеплял, снежинки, как крошечные осколки стекла, не прилипали к камням. Снеговая граница сверкала и блестела, она была очень близко. Белизна скрывала впадины и выступы, творя однообразие, которое тянулось до самого перевала Голубой Луны, заваленного снегом и бесполезного для беглецов, и далее до горного пика Ботранг, и далее до небес.

Я догнал Макина — лицо серое, сам пошатывается. Он посмотрел на меня, просто бросил взгляд, будто устал так, что голову повернуть не может. И с трудом говорил, дыхания не хватало, но брошенный в меня взгляд сказал, что мы сдохнем на этих склонах. Возможно, на следующем хребте, возможно, чуть выше, среди снегов, где наша кровь ляжет алым узором на белом.

— Поддержи меня, — сказал я. Сил у меня осталось самая малость. — У меня есть план.

Я надеялся, что у меня есть план.

От холодного ветра мое лицо окоченело. И только правой стороне, на которой Гог оставил шрам, было комфортно. Исковерканная плоть все время горела, словно частица огня Гога нашла там себе место и осталась. Я ощущал лицо как твердый монолит: стоит снова заговорить, и монолит растрескается. Я наслаждался передышкой. Я стал положительным, найдя крохи комфорта. Иногда эти крохи — единственное, чем ты вынужден питаться.

За спиной послышались крики. Самые нерасторопные дозорные соединились с самыми быстрыми солдатами Стрелы.

Я опустил голову, сосредоточив внимание вначале на одной ноге, затем на другой, вдыхал порцию воздуха, чтобы выдохнуть и освободить место для следующего вдоха. Своим видом Макин выражал готовность отступить в закрытое и одинокое место, в которое мы попадем, если будем продолжать вкапываться. Чуть глубже, и вдруг ты в аду.

Снег принял меня неожиданно. Вначале «тамп-тамп-тамп» по камням, а затем беззвучное движение сквозь глубокую белую пыль. Потребовалось, может быть, всего четыре шага, чтобы уйти от голой скалы в снег по колено.

Сотня шагов, и мои ноги окоченели, как и лицо. Я недоумевал, неужели я умираю по частям, а не сразу, как это обычно бывает.

Снежное поле начало нас убивать. Торить тропинку в снегу — тяжелый труд. Следовать по дорожке, протоптанной двумя сотнями людей, легче. В результате естественного отбора самые выносливые из армии Стрелы шли за нами по пятам, более слабые все еще топтались в узкой долине значительно ниже снеговой границы.

— Вон туда, вверх! — Я показал на место, неразличимое на фоне безграничной белизны. Шкатулка жгла бедро. Я ускорил шаг, Макин теперь тащился где-то позади. — Вон туда, вверх! — Я не знал, почему туда, но я был в этом абсолютно уверен.

Я взял шкатулку в руку и побежал, легкие наполнились кровью, а может быть, мне так казалось.

Я споткнулся, но не о камень. Все камни глубоко погребены под снегом. То, обо что я споткнулся, было длинным и твердым и лежало близко к поверхности.

«Метла», — промелькнуло у меня в голове, когда я падал. Шкатулка клацнула, и моя голова заполнилась чем-то новым. Хорошо забытым старым.

27

ДЕНЬ СВАДЬБЫ

Клан, и шкатулка открывается. Воспоминания переносят меня назад в Реннатский лес, и я стою среди могил и дикорастущих цветов, распустившихся под ярким весенним солнцем.

— В любом случае, мое сердце расположено к хорошему человеку, — говорит Катрин.

— Кто? — спрашиваю я.

— Принц Оррин, — отвечает она. — Принц Стрелы.

— Нет, — сквозь зубы цежу я. Я ничего не хочу говорить, но говорю. Я не хочу выказывать интерес, проявлять какую бы то ни было слабость, но все мои планы срываются — в чем, в чем, а в планировании я силен.

— Нет? Ты возражаешь? Хочешь сделать предложение? Твой отец — мой опекун. Тебе следует отправиться к нему и с ним обсудить это дело.

Так не должно было быть. Ни одна из женщин не делала со мной такого. Ни Серра, которая направляла меня, почти как бестолкового ребенка, ни продажная Сэлли, ни служанки замка Ренара, ни придворные дамы, ни скучные жены дворян, ни хорошенькие деревенские девушки, ни те, которых братья подбирали на дорогах и делили между собой, — ни одна из них.

— Я хочу тебя, — говорю я. Выдавливаю слова с трудом, неловко.

— Как романтично, — говорит Катрин. Ее презрение больно ранит. — Я нравлюсь тебе только внешне.

— Не только, леди, — отвечаю я.

— Ты бы мог убить Сарет? — спрашивает она. На мгновение мне кажется, что это просьба. Насколько я помню, я ей не нравился.

— Возможно… моему отцу она нравится? — Я не говорю «любит»; он на это не способен. И я не лгу. Если бы потеря Сарет причинила отцу боль, то да, возможно.

— Нет. Думаю, Олидану никто не нравится. Даже представить себе такое не могу. Хотя он смеялся в тот день, когда ты убил Галена, — говорит Катрин.

— Я мог бы убить Сарет в том случае, если ты ошибаешься или пытаешься ее защитить. — Не знаю, почему, но я не могу ей лгать.

— Возможно, ты говоришь правду. Мой отец мало находил в этом мире того, что его бы не разочаровывало.

Она делает несколько шагов, приближается ко мне, но ее взгляд становится еще более отдаленным. Я ощущаю ее аромат — сирень и белый мускус.

— Ты ударил меня, Йорг, — говорит Катрин.

— Ты собиралась меня зарезать.

— Ты ударил меня вазой, которая принадлежала моей матери… — Ее голос звучит отстраненно. — И разбил ее.

— Прости, — говорю я. Странно, но мне действительно жаль.

— Я не для этого была рождена. — Катрин что-то ищет в складках своего платья для верховой езды из коричневой замши. — Я никогда не хотела быть призом, за который принцы вступают в схватку, или чревом для вынашивания их потомства. Все к черту. Ты бы хотел быть призовой наградой? Или заниматься только тем, чтобы рожать и растить детей?

— Я не женщина. — Мои губы замирают, удерживая вопросы, или, вернее, новые образы, которые рисуются в моей голове.

Я вижу, как она извлекает нож из складок юбки. Длинное лезвие, способное проникнуть сквозь щель в броне врага, с которым вы сошлись вплотную, но только не такое прочное. Оно может сломаться, если противник резко повернется, и не попадет ему в сердце. Я не должен был этого видеть. Я должен видеть ее глаза, губы, грудь… и я вижу это и сверх того, что не предполагается видеть.

— Разве я не могу желать большего? — спрашивает она.

— Мы свободны в своих желаниях. — Я продолжаю наблюдать за ней. Взгляд то и дело возвращается к ножу. Ее глаза меня не видят. Думаю, она не знает, что делают ее руки: правая сжимает рукоятку ножа, левая лежит на животе: пальцы расставлены и напряжены, словно она что-то хочет вырвать изнутри.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});