Судья объявляет открытым выездное судебное заседание.
Сбруев, за минуту до этого прикованный к «ситроену», теперь подходит ближе к подсудимому. «Похоже, что вся моя вчерашняя работа — фьюить, насмарку», — думает он, отмечая болезненную красноту кожи у носа и на лбу Рахманинова, глухую затравленность его взгляда.
— Расскажите, как все произошло с момента попытки въезда машины в гараж, — говорит судья и закашливается.
— Я подошел, — едва слышно бубнит Рахманинов, пережидая кашель. — Поздоровался... Мурадов спросил, откуда я взялся. Я объяснил. Потом я сказал, что мне нужна машина дня на два. Он ответил: «Больше ничего не хочешь?» Я сказал: «Больше ничего». Он говорит: «Машина мне самому нужна. Завтра обещал кое-кого подвезти». И оттолкнул меня. Я догадывался, кого ему надо подвезти. Возил он всегда одну и ту же...
— Кого же? — перебивает судья.
— Это неважно, — говорит Рахманинов.
— Это наше право решать, что важно, что нет.
— Я не могу сказать при его жене.
— Хорошо. Мы еще вернемся к этому. Что же вы ответили на отказ Мурадова?
— Я сказал, что он подвезет кого угодно через два дня, потому что меня надо выручить. Он засмеялся: «На мели, значит?» Я наврал, что у меня что-то случилось. Сейчас не помню что. Кажется, что жена собралась рожать.
Родион наблюдает за подзащитным. Краска залила его лицо, уши, открытую шею, он совсем распахнулся, как будто на дворе лето и нестерпимо печет солнце.
— У меня вопрос к подсудимому, — выступает вперед обвинитель.
Родион видит мощные плечи Мокроусова, холодный огонек ума за безоправными стеклами и понимает, что ему, Родиону, придется нелегко.
— Значит, уже при первой просьбе к Мурадову о машине вы прибегли ко лжи? — спрашивает прокурор.
— Да.
— И все это для того, чтобы только покатать свою жену и ее друзей?
— Только для этого.
— Продолжайте, — говорит судья Рахманинову.
— Потом мы заспорили с Мурадовым... Он стал меня оскорблять... Я сказал, что без машины все равно не уеду... — Фразы вдруг перестают выныривать из памяти Рахманинова, он все не найдет нужного слова. — Потом... он сказал, чтобы я убирался с дороги, и стал садиться в машину.
Родион краем глаза замечает вдали Олега. Тот переговаривается с охраной, хочет подойти ближе. При его появлении лицо Ирины Шестопал вздрагивает. Видно, уже не надеялась.
— Продолжайте. — Судья придерживает шарф рукой. — Что случилось после того, как Мурадов въехал в гараж?
— Я уже сказал, — снова как-то весь оплывает Рахманинов. — Я плохо помню детали. Я был не в себе.
— И все-таки попробуйте.
— Он замахнулся ломиком, хотел отогнать меня, мы сцепились, я попытался вытащить его из машины. Сказал: в последний раз прошу — дай мне машину, а то хуже будет. Он стал обзывать. Я ударил его, потом... я не помню... я же говорю.
— Позвольте, — снова высовывается из-за спины судьи обвинитель. — Вы сказали, что избивали Мурадова не для того, чтобы добыть машину?
— Нет.
— Для чего же?
— Заткнуть ему глотку!
— У меня все! — Мокроусов что-то записывает в книжечку.
— Разрешите? — Родион продвигается чуть вперед. — Рахманинов, покажите, где происходила драка?
— Здесь... — Никита тычет на место в центре гаража.
— Каким же образом избитый вами очутился в том углу?
— Я его туда оттащил.
— Он был без сознания, когда вы его тащили?
— Да.
— А когда уезжали, вы понимали, что оставляете человека в тяжелом состоянии?
— Нет. Я думал, что оттащил мертвого.
— Значит, вы решили, что убили его? Что он мертв?
— Да.
— Ясно. У меня пока все.
— Пойдемте в гараж. — Судья прижимает шарф к подбородку. — И вы, товарищ эксперт, — поворачивается он в сторону Мазурина. — И вы, — приглашает он Шестопал и Мурадову. — Подсудимого пока отведите подальше. — Судья делает знак конвою.
Рахманинова отводят шагов на пять и ставят спиной к гаражу.
В гараже темно, в беспорядке свалены банки, канистры. Подвесная полка болтается на одном гвозде и вот-вот сорвется.
— Подойдите ближе, — говорит судья Мурадовой. — А вы, — обращается он к Шестопал, — опишите позу Мурадова.
— Здесь, в углу, — показывает Ирина Васильевна, — он лежал свернувшись, поджав ноги, как будто спит...
— Вы подтверждаете это описание? — обращается судья к Мурадовой, когда рассказ Шестопал окончен.
— Да, — говорит она, бледнея.
Судья смотрит в бумагу.
— С описанием милиции совпадает. Теперь приведите подсудимого, а вы, — обращается судья к Мазурину, — ответьте на вопросы, связанные с дракой за машину и угоном.
В гараж вводят Рахманинова.
Он показывает место, где произошло избиение, угол, в который оттащил бесчувственного Мурадова.
— У вас есть вопросы к подсудимому?. — оборачивается судья к Мазурину.
Тот кивает.
— Когда Мурадов пытался въехать в гараж, — Мазурин запинается, лицо становится напряженным, — ворота были полностью открыты?
— Да, наверно, — удивляется Рахманинов. — Одну половину он обычно подпирал ломом.
— А если не подпереть, можно было въехать в гараж?
— Не думаю, — мямлит Рахманинов, — бок обдерешь.
— Вы не помните, когда Мурадов повредил дверцу машины?
Рахманинов поднимает голову, в упор рассматривает Мазурина. Его куртку на «молниях», круглую, апатичную физиономию, мощные плечи.
— Не припоминаю, — отворачивается он.
— У меня пока больше нет вопросов, — говорит Мазурин.
Родион прикидывает, куда гнет Мазурин.
— Рахманинов, значит, вы утверждаете, что драка происходила вот здесь у дверцы? — задает он вопрос подсудимому.
— Да, со стороны руля... — бубнит Никита.
— Почему вы в этом уверены?
— Мурадов пытался въехать в гараж... я ему не давал, он оттолкнул меня, въехал. Наверно, тут он в воротах и ободрал все... — Чувствуя, что говорит не то, Рахманинов замолкает.
— Значит, вы вспомнили, что дверца была повреждена при въезде в гараж? — уточняет судья.
— Да. Думаю, что так.
— Объясните суду, почему вы так считаете?
— Я держал ворота, не давал подпереть одну створку ворот ломиком. Он решил так въехать. Когда понял, что помял машину, совсем взбесился...
— Разрешите вопрос к подсудимому, — подходит Сбруев ближе к Рахманинову. — В какой момент вам удалось овладеть ключами и вывести машину из гаража?
— После того, как с Мурадовым было кончено.
— Скажите, — продолжает Сбруев, — где хранил Мурадов железный ломик, которым подпирал дверь?
— Под сиденьем.
— Под правым или левым?
— Под правым, там, где пассажир.
— Спасибо. У меня больше нет вопросов.
— Товарищ Мазурин, — судья обходит машину и становится со стороны руля, — вы можете описать поподробнее, что надо было сделать Рахманинову, чтобы отнять машину у Мурадова, завести мотор и уехать?
Мазурин мнется. На круглом волевом лице снова проступает краска. Ему не по себе в центре внимания, среди чужих людей.
— Рахманинов пытался отнять у Мурадова ключи, овладеть рулем еще до въезда Мурадова в гараж. Есть системы, у которых ключи вынимаются при остановке двигателя, без поворота, а здесь надо повернуть полтора раза. — Мазурин подходит поближе к машине и начинает показывать. — Мурадов въехал, сильно помяв при этом машину. Затем, уже в гараже, Мурадов выскочил из машины... Ругань, затем драка... — Мазурин замолкает.
— Мы вас слушаем, — подбадривает эксперта судья.
— Очевидно, Мурадов был уже без сознания, когда Рахманинов вывел машину из гаража...
— Значит, и вы полагаете, что повреждение машины — дело рук самого Мурадова?
— Да.
Наступает тишина. Слышно, как поскуливает овчарка за фургоном.
— Разрешите вопрос к подсудимому? — голос Сбруева кажется чересчур звучным, громким.
— Если можно, короче, — недовольно соглашается судья, — а то мы и так очень затянули.
— Хорошо. Вы уверены, что Мурадов сам выскочил из машины?
— Уверен.
— Драка началась сразу же, как только он вышел?
— Нет, не сразу.
— После чего же она началась?
— Разрешите минутку. Соберусь с мыслями. Сейчас... я вспомню. — Он в изнеможении прислоняется к стене.
Длинная пауза.
— Хорошо... — подумав, говорит судья. — Товарищи, пятиминутный перекур! А вы обдумывайте... — бросает он уже на ходу Рахманинову.
Все, кроме конвоя, расходятся.
Мазурин мнет сигарету и не спеша направляется прикуривать к своей машине. По дороге он наталкивается на Олега.
— Ну как гонки? — спрашивает тот. — Кажется, вы говорили — последние?
— Завтра, — мрачно бросает Мазурин, — если интересуетесь, приходите на ипподром в десять утра. — Он всматривается в Олега. — Приглашаю серьезно, хотя успехов особых для себя не жду.