Владимир Петрович улыбнулся, вспоминая, сколько уже им осмотрено полей, взглянул на часы.
— Ну что ж, поедем. Любопытно сравнить распределение осадков на разных площадях.
Машины снова закружились по полевым дорогам, вышли на районный большак и помчались навстречу восходящему солнцу по прямой, как стрела, дороге, убегающей к горизонту. Справа и слева пошли поля озимой пшеницы, играющие мириадами алмазных искорок. Агроном, любуясь этим зрелищем, мысленно прикидывал, сколько даст прибавки в урожае прошедший дождь. А Владимир Петрович думал о том, как лет через пять при искусственном дождевании преобразится этот засушливый край.
Переехав балку, машины взбежали на высокий холм. Вдали виднелись строения большого села. Справа начались бахчи. Леонид Васильевич положил руку на плечо шофёра.
— Вася, остановись. Идёмте, Владимир Петрович, послушаем, что говорят колхозники.
— Любопытно. Очень важно услышать мнение населения.
Они вышли из машины и по протоптанной дорожке направились к видневшемуся шалашу. Старый колхозник — сторож бахчи — ещё издали узнал агронома и сразу же стал делиться впечатлениями.
— Чудеса какие-то! Два месяца стояла сушь. Рост на полях прекратился. А тут вчера ночью ни с того, ни с сего — дождь из ясного неба. А гром-то какой грянул, ой-ой-ой…
— А разве это плохо, Афанасий Андреевич?
— Да кто говорит, плохо. Посевы ведь ожили. Вон как листва на бахче повеселела. Не о том говорю. Шестой десяток доживаю, но такого не видел, чтоб в чистом небе гроза была. Может, вы объясните?
Леонид Васильевич кивнул на Владимира Петровича.
— Этот учёный всему виновник. Объясните, Владимир Петрович, что за громы и молнии запустили вы в небо.
Когда Владимир Петрович закончил рассказ о проведённых опытах, старик заключил:
— Так мы и думали, что неспроста разразилась эта небесная суматоха. Да и в газетах писали о такой же небесной комедии где-то в соседних местах. Ну, стало быть, думаем, и в наших местах кутерьма сродни той. Так оно и выходит…
Он помолчал немного, потом добавил, с уважением посматривая на учёного:
— Вот бы такую машину для колхоза купить. Где нужно, там бы и потрусил дождиком.
— Скоро, Афанасий Андреевич, скоро, — ободрил его агроном, — если не в колхозе, то в районе будем иметь такую машину. Вот проверят её в работе и передадут заказ на завод.
— Чего ж проверять-то? Своими глазами видели — действует за моё почтение. А дождик-то какой! Как голубая слеза: прозрачный да холодный.
Побеседовав с говорливым сторожем бахчи, проверив степень увлажнения почвы в нескольких местах, они возвратились на станцию. Эшелон уже был готов к отправке. Секретарь райкома встретил Владимира Петровича новостью.
— Вам телеграмма, Владимир Петрович, — сказал он, подавая бланк с жирным красным грифом «Правительственная».
Пробежав телеграмму, Владимир Петрович улыбнулся:
— Ещё одна генеральная репетиция…
Василий Ефимович заглянул в телеграмму и воскликнул:
— Вот это да! «На южной границе «Мёртвой степи» запустить пятью ярусами по сто снарядов от 10 тысяч метров до предельной высоты…» Представляю, себе, какой там гром великий грянет!
Владимир Петрович осмотрел состав, ещё раз попрощался с Василием Ефимовичем и поднялся на подножку вагона. Поезд медленно тронулся, застучали колёса на стыках рельс, и вскоре последняя платформа вышла за семафор. Донёсся прощальный гудок, и состав растаял в синеве вечерних сумерек.
Поезд уходил на юг, к конечной станции, прижавшейся к Базальтовым горам. В этот вечер журнал наблюдений Владимира Петровича пополнился ещё одной записью.
…«Ливневый дождь, перемещаясь с севера на юг, захватил площадь шириной в 300—400 километров. Количество осадков в центре циклона достигает 25 сантиметров — больше, чем достаточное для разового орошения любых сельскохозяйственных культур».
Окончив запись, Владимир Петрович закурил папиросу и задумался над тем, какое действие произведёт такая бомбардировка стратосферы зимой в зоне продолжительных снегопадов и метелей… «Что она вызовет, — думал он, — дождь, снег или град?»
ГЛАВА XV
НОЧЬ ВОЛШЕБНОГО СВЕТА
Наблюдая за подвыпившей компанией, Ярусов про себя думал, насколько каждый из них подл и ничтожен. И в нём проснулось мальчишеское озорство, хотелось пощекотать нервы этих бездельников, зло подшутить над ними. Но спохватившись и посмотрев на часы, он учтиво извинился перед занимавшими вместе с ним столик дамами и вышел в фотолабораторию.
— Я не обнаружил в архиве негатива нужного снимка, — пояснил фотограф, — пришлось переснять копию.
Добавив ещё пару кредиток фотографу и получив снимки, Ярусов закрылся в своём номере.
Долго и внимательно рассматривал Ярусов заинтересовавший его снимок офицера-иностранца, не то итальянца, по внешности, не то испанца, по мундиру, но не мог прийти ни к какому выводу. Так, склонившись над фотокарточкой и думая, он подрисовывал мягким карандашом штатский костюм вместо военного, стараясь узнать незнакомца по штатской одежде. Точно электрический ток, пробежала в сознании догадка.
— Таберидзе! — почти вскрикнул Ярусов и пугливо оглянулся на входную дверь.
Сомнений не оставалось. Это был он, агроном-цитрусовод Таберидзе, в мундире офицера испанского легиона.
На другой день Ярусов снова начал разглядывать фотоснимки. Дорисовав по памяти костюм, в котором он в последний раз видел Таберидзе, он широко улыбнулся, думая: «Это, безусловно, он, Таберидзе… Но кто с ним в компании, на кого эти люди работают?»
Он занялся пристальным изучением другого снимка, припоминая, с кем из знакомых ему лиц схожи эти подвыпившие физиономии.
— Ба-а-а! — удивился Ярусов. — Да это же начальник АХО института ЦАВИ и его супруга Фаина Григорьевна — заведующая библиотекой института. Но как мог этот снимок попасть в «Лесную каравеллу», ведь начальник АХО никуда не выезжал за последние пять лет? Где они сфотографированы, за чьим семейным столом? — Постой, постой, — оказал он громко, — а брюнет-то на втором снимке совсем не тот, не Таберидзе, хотя и похож. Кто же это?
Напрасно Ярусов напрягал память. Он не знал в лицо Эмиля Фирсун. А на фото был именно он. Но и Фирсун не смог бы объяснить, как этот снимок попал в «Лесную каравеллу». Хотя, хорошенько вспомнив, под тяжестью неопровержимых улик, он мог бы сказать, что плёнка, на которую им были засняты чертежи инженера Споряну и «серебряная свадьба» начальника АХО института ЦАВИ, была продана им разведцентру «ОСТ».
Не придя ни к каким выводам о личности жгучего брюнета, Ярусов спрятал снимки, составил подробный текст шифровки и, взяв бланки радиограмм, напечатал на дорожной машинке шифровку, потом телеграмму-шутку, предвкушая её воздействие на ресторанную компанию. Телеграмма-шутка гласила:
«Лесная каравелла», Юлиану Тамманису. Ровно семь часов пулковскому 21 июня слушайте важную передачу девятнадцать пять десятых. — Редакция».
Спустившись вниз, Ярусов положил телеграмму в руку коридорного вместе с долларовой бумажкой и объяснил, кому вручить. Присев к одному из столиков и не скрывая приподнятого настроения, Ярусов небрежным жестом подозвал официанта, заказал бокал вермута, продолжая наблюдать за компанией Юлиана. Минуты через две коридорный появился в зале и произнёс нараспев:
— Юлиану Тамманису, молния!..
Весь зал настороженно обернулся, наблюдая за нетерпеливо скользящим взглядом Юлиана Тамманиса. Пробежав депешу, редактор порывисто встал и громогласно объявил:
— Господа, дорогие дамы! Сенсация, важная сенсация… — Он громко прочитал вслух текст телеграммы и, обведя зал наполеоновским взглядом, важно опустился в кресло, добавив многозначительно: — Скоро услышим новости.
Ярусов посмотрел на часы: по пулковскому времени, было без десяти семь.
Через несколько минут компания Юлиана, а по её примеру и весь зал наполнил бокалы. Предложил своим собеседникам тост за предстоящую сенсацию и майор Ярусов.
Часовая стрелка приближалась к цифре 7. В зале установилась напряжённая тишина. Все следили за часами.
Наконец полилась мелодия их боя. Все поднялись с бокалами в руках. Стоял с бокалом в руке и улыбающийся Ярусов, чувствуя себя в этот момент именинником. Он с волнением ожидал, думая: «Сейчас, через секунду…»
Под сводами «Лесной каравеллы» полились звуки далёкого джаза. Собеседники Тамманиса переглянулись, пожимая плечами. На второй минуте мелодия бравурного джаза утихла и раздался отчётливый голос диктора: «Внимание! Внимание! Говорит…»
И вдруг слышимость пропала. Вперемежку с грозовыми, всё нарастающими разрядами удалось разобрать ещё несколько слов: «…испытание двигателей… двадцать тысяч километров… одним центнером топлива…»