— Ты так мило изображаешь астматическую утку. Ты так по мне соскучилась? Меня не было всего несколько часов.
— Да, я скучала по тебе. — Я вспоминаю Криса за обедом и вздрагиваю. — Не могу дождаться, когда мы снова увидимся.
Он, должно быть, услышал что-то не то в моем голосе, потому что он напрягся.
— Что случилось?
— Господи Иисусе, как ты можешь читать мои мысли по телефону?
Он прорычал мое имя. Теперь включен режим босса. По крайней мере, он отвлекся от Германии. Я тяжело вздыхаю и опускаюсь в кресло пониже.
— Мой обед с Крисом состоялся.
Тишина потрескивает. — Я хочу потребовать, чтобы ты мне все рассказала, но не хочу быть любознательным засранцем. Если ты скажешь, что мы должны сменить тему, мы так и сделаем.
Мне нравится, что он прямо говорит то, что думает, и в то же время уважает мои желания.
Обдумывая, как ответить, я решаю, что моя запутанная личная жизнь — это последнее, с чем ему сейчас нужно иметь дело, когда он в другой стране пытается найти лекарство от болезни, которая пытается его убить.
— Мы не разговаривали с тех пор, как расстались. Он просто хотел... — Чтобы меня похитили бандиты. Я прочищаю горло перед тем, как соврать, так что, надеюсь, это звучит более правдоподобно. — Проверить, все ли в порядке.
После еще одной трескучей тишины Джеймс говорит: — Он все еще любит тебя. Увидеть меня в твоей квартире, должно быть, было нелегко для него.
Я подавляю в себе воспоминание о том, как Крис признался мне в любви в мужском туалете, и спрашиваю слишком громко: — Почему ты думаешь, что он все еще любит меня?
Голос Джеймса становится поглаживающим, мягчайшей, самой теплой лаской.
— Как он может не любить? Ты самая совершенная женщина, о которой только может мечтать мужчина, Оливия. Ты — сокровище.
Мое сердце продолжает делать странные вещи. Странные, извилистые гимнастические движения. Я сглатываю, дышу неглубоко, позволяя себе сидеть с его красивыми словами.
— Ты ничего не говоришь.
— Просто наслаждаюсь талантом твоих сценаристов. Боже, эти парни хороши.
Я слышу голоса на заднем плане. Мужские голоса. Мужские голоса, которые говорят не по-английски... но и не по-немецки. Я не знаю немецкого языка, но он очень отчетливый, и это точно не он.
На самом деле, это звучит очень похоже на экзотический язык, который я слышала — или представляла, что слышала — от Джеймса, который бормотал мне на ухо, когда я переживала эпический оргазм.
Я прислушиваюсь к звуку шагов, пока голоса не стихают и не исчезают на заднем плане. Либо мужчины отошли от Джеймса, либо он отошел от них.
Его голос хриплый, он говорит: — Я оставил еще кое-что для тебя в квартире. Поищи в левом ящике комода в спальне.
Мое любопытство разгорелось, я встаю и иду в спальню. В ящике комода нахожу квадратную черную коробку, перевязанную красной лентой. — Ты купил мне еще один подарок? — спрашиваю я, тронутая. — Когда ты успел все это спрятать?
— Открой.
— Позволь мне положить телефон на секунду, чтобы я могла использовать обе руки. — Я кладу телефон на комод и нетерпеливо развязываю ленту, затем поднимаю верхнюю часть коробки. Когда я вижу прекрасные золотые и бриллиантовые серьги с ожерельем, сверкающие на белом шелке, я ахаю.
Срань господня. Они, должно быть, стоят целое состояние.
Я перевожу дыхание и снова поднимаю трубку. — Джеймс, это ожерелье потрясающее. А эти бабочки... Я никогда в жизни не видела таких красивых сережек.
Он смеется, восхищенный трепетом в моем голосе. — Это не ожерелье и серьги, дорогая. Вынь их.
Не ожерелье и серьги?
Смущенная, я поднимаю одну из бриллиантовых бабочек и обнаруживаю, что они прикреплены к цепочке собственными деликатными цепочками. Маленькие золотые зажимы украшают спинки. Когда я поднимаю бабочку выше, с шелкового ложа разматывается большая часть тонкой цепочки, и тогда я понимаю, что на конце цепочки также есть бабочка с маленьким золотым зажимом.
Все это образует форму буквы Y, с золотым кругом размером с четверть в центре, к которому прикреплены три цепочки.
Я держу его и смотрю, пытаясь понять. — Я не понимаю.
— Подумай, дорогая. Где я мог бы использовать три маленьких зажима на твоем теле?
Мои глаза широко открываются, а голос повышается. — Думаю... не на пальцах ног?
— Где-то в более чувствительном месте, — пробормотал он, его голос был теплым.
Наверное, не на мочках ушей и не на кончиках пальцев. Я сглатываю, начинаю потеть.
— Надень это и пришли мне фото.
— Я понятия не имею, как надевать эту штуку. Я могу что-то повредить. Кроме того, я не разбираюсь в технологиях. Я даже не знаю, как пользоваться этим телефоном.
Если я думала, что это снимет меня с крючка, я ошибалась. У Джеймса все под контролем.
— Телефон активируется голосом, и мой номер уже запрограммирован в нем. Просто наведи его на себя и скажи: "Сфотографируй и отправь Джеймсу". Давай, попробуй.
Я держу телефон на расстоянии фута от лица и повторяю его указание. Раздается малейшее электронное позвякивание, и все. Экран остается абсолютно черным. Я подношу телефон обратно к уху. — Откуда мне знать, что это сработало? Я ничего не вижу на своей стороне!
— Потому что у меня есть фотография, где ты шмыгаешь носом ко мне, вот как. Кстати, у тебя отличная прическа. — Он снова переключается на властный режим, его голос становится темным. — А теперь раздевайся, надевай бабочек и присылай мне мои фотографии.
— Гм... да, мне придется отказаться от этого, Ромео. Если мои обнаженные фото когда-нибудь просочатся в сеть, мой издатель бросит меня, как горячую картофелину.
— Ты же знаешь, что я никогда не показал бы твоих фотографий никому другому.
Горячая собственность в его тоне заставляет меня улыбнуться. — Да, я знаю. Но телефоны имеют неприятную привычку взламываться.
— Этот телефон не взломать. Все, что ты мне отправляешь, зашифровано шифрами, которые невозможно взломать.
Когда я делаю долгую паузу, удивляясь, откуда у него телефон, который невозможно взломать, он небрежно отвечает: — У меня есть приятель, который производит их для правительства.
— О. Круто. Погоди, это значит, что правительство может шпионить за мной с помощью этой штуки?
Он хихикает. — Им не нужен телефон, чтобы шпионить за тобой.
— Мне от этого не