Всем было понятно и без перевода — смертники. Последний звонок смертников родным. Иракский Мухабаррат — вел спецкартотеку, в которой отмечал лиц, потенциально способных стать смертниками, за ними — велась постоянная слежка.
— Откуда?
— Все из разных мест. Но направление одно — район Рустамия.
— Откуда?!
Удивление было понятно. Рустамия — считается спокойным и богатым районом, там, среди прочего — Национальная военная академия. Террористы — так близко к подобным заведениям не селятся, не рискуют
— Так точно, Рустамия.
— Курсантов Академии планируется привлечь к мероприятиям по оцеплению и проверке документов — пробасил полковник Красин
Все правильно. Это — первичная работа, она требует много неквалифицированных, но надежных и честных рук. Как у нас курсантов полицейских, военных училищ все время на обеспечение дергают — так и тут.
И если найдется несколько уродов, которые сознательно пропустят группу террористов во внутренний периметр — может произойти большая, очень большая беда. А в голову каждого не заглянешь. Кто чем живет — знает один лишь Аллах…
— Взять под наблюдение — решил Куприянов — провести контрразведывательную проверку. Поставьте скрытые камеры.
— Открыто.
— Я сказал — скрытые, б…! — психанул полковник, который четвертый день держался на лошадиных дозах кофеина.
— Проверку — открыто? — переспросил иракец
— А… это — да. И жестко. И посмотреть, кто рыпнется… Павел Константинович?
— Да?
— Что по группе Музыканта?
Группа Музыканта — напрямую ВОШ[69] — не подчинялась.
— Пока — ничего?
— Пока?!
Полковник ФСО дал понять, как его это раздражает — но потом перешел к следующим вопросам….
Два дня спустя
Выезд из города
Белый, бронированный ЛандКруизер — притормозил перед многоуровневой развязкой, построенной совсем недавно на северо-востоке Багдада в рамках строительства БКАД. Она разводила три дороги — кольцевую, на Баакублу и только строящуюся — новую, напрямую к иранской границе, через Мандали. Параллельно ей — строилась новая ветка железной дороги.
Одетый по местному здоровяк — вышел из ЛандКруизера и подошел к Камазу, стоявшему на обочине. Машина была по новой местной моде белоснежной, ослепительно белой — белая кабина и белый, блестящий кузов — рефрижератор. В таких машинах, в жару — возили многие продукты питания, молоко, мороженое.
Здоровяк постучал в дверцу — три раза. Дверь открылась, ему сбросили лестницу — небольшую, алюминиевую.
— Что тут у нас? — спросил Красин, поднимаясь в рефрижераторный кунг, оснащенный по последнему слову техники.
На экране — был виден какой-то компаунд, точнее — небольшая группа домов в стороне от какого-то иракского поселения. Белая машина — стояла у ворот.
— Идрис Сабаави. Его опознали на выезде из города. Выпускной курс.
— Где это?
— Муктадия. Провинция Дияла.
— Там есть покрытие?
Вопрос немаловажный — где нет сотового покрытия, боевиков обычно не было. Им тоже нужна была связь — а никакой другой у них не было.
— Да, заряженное.
Заряженное — означало, что помимо обычного, на вышке стоит и специальное оборудование.
— И?
— Ноль.
Это могло означать как то, что в доме никого нет, так и то, что в доме толпа боевиков, которые знают как опасен сотовый и вытащили СИМ-карты из него.
Черт…
Красин, которому поручили разобраться с этим делом в порядке «общественной нагрузки» — был зол и весьма опасен
— Что с этим… Сабаави? На него что-то есть?
— Первичная проверка ничего не дала. Вы знаете, в академию просто так не принимают. Копаем дальше.
— Но телефон он догадался выключить, верно?
— Да. Телефон он догадался выключить…
Красин ударил кулаком по стене рефрижератора. Матово светились экраны мониторов, передавая данные с маленького поселения на окраине Муктадии…
— Копайте дальше…
Второй раз — Красин приехал ближе к вечеру. Темнело, кроваво-красное солнце садилось в пески где-то за спинами. Назойливо грохотал патрульный вертолет.
На сей раз — ЛандКруизер возглавлял колонну из нескольких внедорожников. У Красина — в руке была папка, перечеркнутая красной чертой.
— Удалость найти мать Сабаави — без вступления сказал он, поднимаясь в благословенную прохладу центра слежения — ей показали фото сына в военной форме. Она его не опознала.
— Черт…
Сказать было нечего. Да и что тут говорить. Война тут перевернула с ног на голову, бывает и не такое.
— В связи с особой опасностью принято решение зачистить это гнездо немедленно. На вас — наблюдение и координация, вам в прикрытие оставляю экипаж. Ориентировочно — на четыре ноль — ноль следующего дня.
— Понял.
Полковник повернулся и вышел в стремительно сгущающийся за бортом мрак.
На следующий день
Окраина Муктадии, Дияла
Несколько пикапов и внедорожников — стояли в темноте, в тени большого, строящегося промышленного здания на самой окраине. Здание не охранялось…
— Готовы? — полковник, уже надев бронежилет, проверял свой автомат. АК-12СН,[70] ствол — девятка, заканчивающийся длинным, интегрированным глушителем — самое то для уличных боев и штурма зданий.
— Так точно.
— Бес, что?
— Все окей… — Бес простучал по клавиатуре титанового ноутбука и закрыл крышку — картинка есть…
Картинка была и еще какая. Данные с БПЛА, кружащего над районом — передавались на этот ноутбук, а уже с него — на укрепленные на руках спецбраслеты, к которым крепились… самые обычные гражданские мобильные коммуникаторы. Благодаря техническому прогрессу — даже частные структуры получили такие возможности, какие десять лет назад были далеко не у всех военных…
Полковник щелкнул по своему коммуникатору — картинка моментально всплыла, засветилась, но через пять секунд погасла — нечего выдавать себя светом. Можно было и вовсе закрыть коммуникатор — мягкой крышкой на липучке с магнитом…
— Есть. Вперед не суйся. Ты наши глаза.
— Понял.
Полковник повернулся к остальным.
— Работаем в парах. Без лишнего шума. Всех, кто внутри — давим конкретно, санкция есть. Все поняли?
…
— Двинули.
В отличие от американских штурмовых групп, предпочитавших передвигаться колонной — русские выдвинулись к зданию перебежками, по обе стороны улицы прикрывая друг друга. Каждый из них — мог видеть друг друга благодаря нарисованному на спине номеру — номер был нарисован специальным маркером, след от которого виден только в ПНВ. Еще одним опознавательным знаком — была повязка на рукаве — они разных цветов, в зависимости от команды, в которую входит боец, и тоже видны в ПНВ.
Полковник дал команду «Стоп». Все замерли, тихо опустившись на землю.
Экран. Красин переключил экран на данные от БПЛА, барражирующего над объектом. Чисто. Движение есть. — но точно такое, какое бывает в жилых районах. Какие-то мелкие тварюшки на земле. Людей нет.
Можно идти. Все пока что просто — проще некуда. Но нужно идти.
Полковник показал — вперед.
Двое — создали перед забором из своих тел живую лестницу, один — набросил поверх забора толстенное стеганое одеяло — тут обычно поверх забора есть гвозди или битое стекло. Одеяло — позволит быстро и бесшумно перебраться через забор.
Первый — в несколько секунд взобрался по живой лестнице, перевалился через стену, упал вниз, сразу же встал на колено, настороженно отслеживая легким пулеметом все происходящее. Через пару секунд — рядом с ним оказался второй, он перебросил назад легкую и прочную веревочную лестницу, укрепленную кевларовыми нитями. По ней — один за одним перебрались и другие…
Прикрывая друг друга, тронулись вперед, двумя колоннами. Щитов не было, поэтому — впереди пулемет, он должен при огневом контакте с противником — выиграть время, чтобы дать остальным залечь и открыть ответный огонь. Второй автомат смотрит на сорок пять влево, третий вправо на столько же, четвертый — прикрывает хвост — на шесть часов, как говорят в НАТО. Колонны две, пусть и короткие — чтобы заставить врага, если он здесь есть — распылить свои силы.
Достигли здания — тихо, без единого слова, без единого лишнего движения, тем более — без единого выстрела. Полковник подал сигнал к перестроению — и все перестроились, в единую штурмовую колонну, прижимаясь к стене. Для тех, кто мог бы это видеть, это выглядело бы красиво — почти как балет. Те, кто это делает в реальности — знают, что за этим литры пота, пролитые на тренировках и крови, пролитой в поле. Этот «боевой балет» дался ценой десятков, сотен жизней, потерянных в безумной войне. Войне, которая идет уже сорок лет и не видно в ней ни конца ни края.