Читать интересную книгу Денис Давыдов - Геннадий Серебряков

Выйдя из Москвы через Калужскую заставу, все еще внушительная, более чем стотысячная армада Наполеона устремилась вперед, нацеливаясь проложить свой путь через богатые, покуда не затронутые войной южные русские провинции. Двигалась она неторопливо и тяжело, до предела отягощенная награбленным добром, которое везли в нескончаемых обозах и терпеливо влачили на себе.

Весть об оставлении Бонапартом Москвы Денис Давыдов узнал лишь 16 октября, поутру, от пленных, захваченных возле сел Козельска и Крутого. С какой целью двинулась французская армия во главе с императором и какое держит направление, разузнать от них толком не удалось.

Вслед за этим появившиеся со стороны Вязьмы крупные неприятельские силы начали уверенно и нагло теснить партизанские пикеты. Давыдов с отрядом вынужден был отступить с намерением держаться вблизи юхновской дороги, по которой осуществлялась его связь с главною квартирой.

Утром 20 октября обстановка наконец более-менее прояснилась.

Давыдов с удовлетворением читал только что полученное уведомление дежурного генерала:

«Неприятель при Малоярославце 12 числа был разбит, потерпел великий урон в людях и потерял 16 орудий. Граф Тышкевич взят в плен.

Армия неприятельская от вчерашнего дня отступает, по дошедшим известиям, через Боровск, Гжать и Смоленск; наша кавалерия его преследует. Действия вашего отряда теперь могут быть значительны, для чего его светлость приказал немедленно отправить два полка от генерала Шепелева к вам36 в полном уверении, что вы употребите все средства на уничтожение неприятельских обозов и нанесете ему всевозможный вред. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов идет с шестью полками казаков в Гжать...

Генерал-адъютант Коновницын.

№ 250

Октября, 16 дня, 1812 г.».

Глаза Дениса разгорелись от добрых вестей. Он отлично понимал, сколь важна и знаменательна для армии и для всей России победа, одержанная при Малоярославце. Эта виктория наглухо закрыла Бонапарту путь в южные богатые области и поворотила его на старую, до конца разоренную им самим же Смоленскую дорогу, где ему, судя по всему, придется ох как худо!..

На радостях Денис сразу же предпринял ночной поиск к Смоленской дороге. Выступив около полуночи, партизаны за два часа перед рассветом были уже у места. Все пространство большака оказалось запруженным неприятельскими фурами, телегами, каретами, артиллерийскими палубами, среди которых в полном хаосе двигались конные и пешие, обремененные тяжелой поклажей и готовые скорее расстаться с жизнью, чем с наворованным добром.

С криками «ура!» и пальбою казаки и гусары ударили в эти хищные вражеские толпы. Началась сопровождаемая великой паникой неистовая сеча. В ход пошли сабли, пики, пистолеты. То тут, то там с яркими красноватыми вспышками и громовым грохотом рвались подожженные ящики с пушечными припасами, что еще более усиливало смятение французов.

Разгром продолжался до той поры, пока на дороге не появились густые, уходящие в туманную даль ряды неприятельской кавалерии. За ними размеренно и твердо, высоко вскинув над собою красные, как цветущие маки, султаны и вороненые штыки, шла старая гвардия Наполеона, посреди которой, как обычно во время похода, двигался и сам французский император.

Прервав побоище, партизаны отхлынули от большака под хмурую сень сырого ольшаника. Отсюда, из-за переплетения темных наволглых ветвей, Давыдов отчетливо видел и заляпанный грязью тяжелый дормез Бонапарта, запряженный шестернею лоснящихся от дородства лошадей, с восседающими на козлах мамелюками в коротких красных поддевках и белых чалмах. Видел и мелькнувшее в окне, показавшееся ему серовато-бледным и отечным лицо Наполеона в низко посаженной на лоб столь знакомой маленькой темно-серой шляпе.

К удивлению Дениса, преследовать его отряд французы не кинулись. Несколько кавалерийских эскадронов, выехав в сторону, начали было строиться в боевой порядок, но потом почему-то вдруг оставили свою затею и влились в колонны отступающих войск. Давыдов после этого осмелел и, в свою очередь, решил не отставать от французов и лихими наскоками тревожить неприятеля перед взором самого Наполеона.

Ночью на привале при зыбком свете костров, которые раскладывали теперь впервые без опасения перед врагом, он сделает в своем походном дневнике отрывистую, короткую, но весьма примечательную и памятную для себя запись:

«...Во время сего перехода я успел, задирая и отражая неприятельскую кавалерию, взять в плен с бою сто восемьдесят человек и двух офицеров идо самого вечера конвоевал императора французов и протектора Рейнского союза с приличной почестью».

На следующее утро, отвернув от большой дороги снамерением сократить себе путь и выйти в другом, неожиданном для неприятеля месте, Давыдов с отрядом переправился через речку Осму и двинул на Славково. И здесь вдруг встретился опять со старой гвардией. Не мешкая, завязал драку. Французы открыли ружейный огонь и даже начали пальбу по партизанам из пушек. Зашевелилась и неприятельская кавалерия. Перепалка длилась целый день, то нарастая, то несколько примолкая. Видимого успеха вроде бы не было. И Денис посчитал даже, что день этот пропал для него чуть ли не впустую. Однако вскоре ему удастся случайно перехватить одного из курьеров, посланных начальником штаба Бертье к корпусным командирам. Из французского циркуляра за его подписью Денис узнает, что Наполеон с главными силами своей армии готовился в этот день внезапно ударить по русским войскам. Появление давыдовского отряда спутало Бонапарту все карты. Он отменил контрнаступление, которое могло обернуться для главных наступающих сил немалыми потерями.

Вечером 26 октября Давыдов с отрядом двигался по направлению к Дубовищам.

Нудные холодные дожди наконец прекратились. И разом потеплело. С избытком напитавшаяся влагой земля запарила почти по-весеннему и оделась туманом. В этом тумане всадники плыли словно в парном молоке.

Впереди глухо стукнули выстрелы. Должно быть, аванпостные казаки, следующие впереди отряда, с кем-то схватились.

Давыдов с кавалерией на рысях устремился вперед. У маленькой деревушки, сиротливо приткнувшейся к дороге, в зыбкой туманной пелене увидел своих аванпостных казаков, окруживших французов. Пленные оказались лейб-жандармами и в один голос стали кричать, чтобы их отпустили, поскольку их дело не воевать, а присматривать за войсками. Привыкнув, должно быть, к всеобщему повиновению, они держались самоуверенно и нагло.

— Вы вооружены, вы французы, и вы в России; следовательно, молчите и повинуйтесь! — круто урезонил их Давыдов.

Лейб-жандармы сразу жезаметно пообмякли и с готовностью начали рассказывать о расположении своих войск. От них Давыдов и узнал, что совсем неподалеку находится корпус Бараге-Дильера, весьма сильный и боеспособный. Значительная часть его, составленная из двух тысяч человек пехоты и нескольких полков кавалерии под общим командованием генерала Ожеро, занимает соседнее село Ляхово, остальные войска сосредоточились в Язвине.

— Ну, что ж, утро вечера мудренее, — рассудил Давыдов и приказал партизанам располагаться на ночлег.

Едва запалили костры, слабо мерцавшие в тумане расплывчато-округлыми желто-красными пятнами, как с дороги, по которой партизаны только что проследовали, послышались голоса, перезвон упряжи, а затем и радостные клики. Оказалось, что это подошли, незадолго перед тем соединившись вместе, поисковые партии Фигнера и Сеславина. Через несколько минут Давыдов на правах хозяина радушно принимал дорогих и желанных, так кстати объявившихся гостей и сердечно обнимал обоих уже прославившихся своими многими громкими подвигами лихих партизанских командиров, которых знал еще но турецкой кампании и по обоюдной дружбе их со своим двоюродным братом Алексеем Петровичем Ермоловым, к коему и тот и другой были привязаны всею душою.

Фигнер и Сеславин служили по артиллерии в одних и тех же капитанских чинах, храбро воевали, а после занятия Москвы французами, получив под свое начало войсковые отряды, по примеру Дениса Давыдова направились в неприятельский тыл партизанить. И оба совершали чудеса храбрости.

Об Александре Самойловиче Фигнере, потомке древней немецкой фамилии, поселившейся в России еще при Петре I, было известно, что он, в совершенстве владея французским, польским, немецким и итальянским языками, по обыкновению своему переодевался в неприятельскую форму и без страха направлялся в места, занятые французами, объявлялся на бивуаках или во вражеских маршевых колоннах и, добыв нужные сведения, возвращался как ни в чем не бывало к своему отряду. Сказывали, что, в крестьянской одежде он несколько раз пробирался в захваченную неприятелем Москву и искал способа встретить и убить Наполеона, для чего носил под армяком тщательно припрятанный кинжал.