Читать интересную книгу Революция (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Из заднего авто выскочил гвардеец имперской охраны и рысью кинулся к остановившемуся лимузину Его Императорского Высочества, чтобы отворить дверцу. Александр, ступив блестящими сапогами на бетон летного поля, ничем не выдал неприязни к техническим ароматам. Теперь он был без пяти минут царь всего – и российской авиации в том числе. Не гоже воротить нос!

Михаил Георгиевич поспешил навстречу, братья коротко обнялись. Старший оценил легкий летный костюм Михаила:

– Замерзнуть не боишься?

– В том и прелесть изобретения, брат. Внутри аэроплана тепло, даже когда поднимается высоко – за облака, километра на три. Может и больше, но человеку там дышать тяжко. Это не боевой аппарат. Для пассажиров. Но и в армии должен сгодиться – командующего подвезти, гонца с секретным донесением. Раненых.

– Раненых престало в санитарной части лечить, – возразил старший, кисло рассматривая аэроплан. – Эх, Миша… Ты весь в отца. Магией владеешь, а все тебе железки нужны. Какой-то там гусеничный трактор «Сокол» по французским чертежам, аэроплан этот странный. Во сколько он станет казне?

– Этот – ни во сколько. Создатель его – грузинский княжич. Отец его нанял инженеров из Киевского института, они помогли довести замысел до воплощения… Вот, полюбуйся. А лучше поднимись со мной в воздух. Поймешь, что пятнадцать тысяч за каждый, это если в серию запускать, совсем не много. Тем более часть сразу за кордон продадим – сам-два, не дешевле.

– Опять… Словно папу наяву слышу. Все деньгами мерил, – Михаил Георгиевич сделал протестующий жест, но брат упорно гнул свое. – Не коммерсант ты! Не купец, не заводчик. Ты – великий князь. Лет тебе скоро сорок пять. Не наигрался в железные игрушки? Теперь послушай. Аэропланы, пушки, всякие бронированные игрушки кайзер построит не хуже чем мы. А то и лучше! Европа, брат. Нефти и, стало быть, бензина ему мало. Но выкрутится, купит. Чем мы сильны? Не железом, а силой духа русского. Осененными. Как только германский мерзкий замок взорвался, у нас появился всесокрушающий перевес!

– Уверен?

– Конечно, брат. Отец сделал большую ошибку, распустив гвардейские полки из Осененных. Они – основа боевого духа для армии! За благородными одаренными простецы всегда шли в бой – с песней и без страха. На том столетиями Русь стояла!

– А последнюю войну выиграла большими морскими пушками, чья стрельба наводилась через радиотелеграфические станции на аудионах, – возразил Михаил.

– Но только потому, что в немецком тылу орудовал наш герой, Осененный Федор Юсупов-Кошкин. Я вот думаю… Императорский университет в Москве на Воробьевых горах – стоит ли в его честь назвать? Целый дворец, от князя Юсупова казне отошедший?

– Можно.

– Во-от! Сам признаешь, насколько важно, чтоб авторитет великих Осененных России возвеличивался с каждым годом. Мы – столп российского общества, другие нравственно-духовные опоры ему не нужны. Вспомни всех великих литераторов, художников прошедшего века. Все как один – Осененные!

– Левитан! – подсказал Михаил.

– Иудей, принявший крещение. Дар, несомненно, у него был. Но как бы отец признал Осененным еврея? Никак невозможно. Грузина, татарина – куда ни шло, но христопродавца… В общем, дорогой мой братец, на тебя от души рассчитываю. Вернем Русь к истокам! Их два: православие и магический дар, коим Господь наделяет лучших подданных императора, а именно – российское дворянство. Возвращайся в Санкт-Петербург. Работы полно! Разная шваль агитирует за так называемый «прогресс». За равноправие, ты представляешь, простецов и Осененных! Без твоей помощи никак не обойтись.

На приглашение полетать на аэроплане конструкции Картвели Александр даже не удостоил ответом. И так понятно.

Через день Михаил узнал, что в отставку подал Брусилов – в знак протеста в связи с озвученными будущим царем реформами армии. А еще из-за германофильства, начинающегося с обратного переименования столицы на немецкий манер. С ним ушли еще несколько генералов, ветеранов Германской войны.

То, что Георгий создавал десятилетиями, затрещало по швам еще до коронации его сынка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А что скажет Юсупов-Кошкин? Михаил Георгиевич уже практически не сомневался, что тот – жив. Пусть не всесилен. Зато совершенно непредсказуем. Не связан обязательствами по рукам и ногам, как великий князь, что возьмешь с объявленного мертвым? Федор способен изменить любой расклад. Но в какую сторону?

Глава 21

В июньский день, когда «Фигаро», «Юманите», «Эхо» и другие газеты Франции состояли сплошь из траурных статей, посвященных кончине сильных мира сего, Европу начало отчаянно лихорадить. На смену старым монархам и князьям пришли более молодые, не столь рассчитывающие на магию предков. Начали угасать некогда могущественные партии, сколачиваться новые коалиции. Французы как одну из худших новостей восприняли отсутствие среди многочисленных некрологов и портретов в траурных рамках ненавистной рожи Вильгельма II. Выжил, мерзавец!

В целом республиканскую Францию тряхнуло меньше всего из великих европейских держав. Мало что изменилось на франко-германском фронте. Стратеги называли установившееся затишье «тактической паузой», газетчики без обиняков писали – обе стороны устали от войны, но не знают, как ее закончить достойно. После отделения Швабии германо-французская граница сократилась, линия фронта установилась по ней и по бывшей франко-бельгийской границе, практически не двигаясь. Франция качала мускулы – за свой счет, а также благодаря российской и британской помощи. Немцы заключили новый альянс с Веной: потерявшая Баварию и Швабию империя нашла взаимопонимание с другой, утратившей Мадьярию.

На фоне всеобщих потрясений Юлию Сергеевну Соколову охватило умиротворение, совершенно диссонирующее с происходящим. Она читала газеты и выбрасывала их в корзину. Федор был далеко и неизвестно где, но панический страх за его судьбу рассеялся.

Не до конца понимая природу происходящего и не веря до конца, что у нее прорезался магический дар, через три дня после начала всеобщего траура Соколова, запершись в отеле, снова достала последнюю телеграмму Федора. Бланк несколько поистрепался – Юлия Сергеевна постоянно носила его с собой, да еще демонстрировала де Пре, извлекала из конверта много раз.

Текст был прежний, четко напечатанный телеграфическим аппаратом. Давно устаревший.

Юлия вздохнула и положила листок на прикроватный столик. Прошла к зеркалу, взяла гребень и, распустив, тщательно расчесала волосы. Поправила макияж. Затем надела лучшее белье, бесстыжее, в котором так нравилась Федору – его охватывало неудержимое и нескрываемое возбуждение. Сверху накинула рубашку тончайшего шелка, просвечивающую насквозь. Снова подошла к зеркалу, пустив водопад темных волнистых волос через правое плечо.

Хороша! В самом деле. Федор пришел бы в восторг.

Она вернулась к постели. Был бы любимый рядом, наверняка оценил бы удобство широченной кровати и упругую мягкость женского тела!

Думая о мужчине, Юлия погладила себя. Закрыла глаза. Представила, что не сама, это он прикасается… По коже побежали приятные мурашки. Единственный мужчина ее жизни, ее свет, ее судьба…

И вдруг, прервавшись, резко распахнула глаза.

На немецком бланке телеграммы явственно чернели русские слова.

«В порядке. Еду в Мюнхен».

И хотя пальцы в эту секунду не дотрагивались ни до чего, Юлию скрутило, накрыло волной блаженства, беспредельного – до боли, до крика, до сладких судорог…

Наверно, горничная, убиравшаяся в коридоре, решила, что русская постоялица привела молодого и страстного любовника, с ним пустилась во все тяжкие.

Любовник был. Пусть далеко – это не помешало. Да и что за пошлое слово – любовник? Любимый!

Отдышавшись и как-то восстановив связь с реальностью, она снова взялась за телеграмму с прежним ничего не значащим текстом.

Чудо закончилась.

Юлия отправилась в ванную – принять душ и сменить влажное белье на сухое. Мельком увидела себя в зеркало: к лицу приклеилась счастливая и немного глуповатая улыбка.