Читать интересную книгу Современная австралийская новелла - Дональд Стюарт

Трамвай, покачнувшись, двинулся прочь, но кондуктор еще успел высунуться из дверей, сказал:

— Море в том конце, папаша. Да ноги не промочи.

Капитан зашагал по длинной сизой дороге.

Повеяло соленым дыханием моря. «Ну, еще немного, — сказал он своим усталым ногам. — Только одолеем тот холм».

Дома остались позади, перед ним выросли дюны. Птицы взмывали ввысь, кружились в безумном небе, казалось, манят белые пальцы…

И вот он на гребне дюны, и оно открылось — море!

Солнце отражается в волнах, катится к нему по мокрому песку, ближе, ближе, прямо к ногам Капитана. Он шагнул навстречу, в самое солнце…

— Солнце! — громко сказал он. — Сердцу холодно, согрей.

Над головой пронзительно кричали птицы.

Море дышало, море вздымалось, падало к его ногам, а когда оно отступало, вода, журча, нашептывала ракушкам о былом, о несчетных минувших днях. Наконец-то он снова пускается в плаванье! Он ликовал, всей грудью вдыхал вольный воздух и ждал мига, который возвысит его до бессмертия. Он и море, равно совершенные, блистательные, — он столь же недоступен боли, невесом, и пусть его снова швыряют бури, пусть ласкает влюбленный ветер, пусть увлекает за собой, волею луны, прилив и мчит к солнцу, и он вплывет в самое солнце легким, неслышным золотым лучом.

Его подбрасывало на волнах, вертело, кренило, пока мир вокруг не замер навеки, и Капитан застыл между пучиной и небосводом. Неотторжимо…

— Какой-то обломок, с корабля, наверно, — сказала девочка и отбежала. На берегу простерлось нечто распухшее, полузасыпанное песком. Волна лениво лизнула худую бледную руку.

— Ой, — тихо сказала девочка.

Слабый ветерок тронул ветви прибрежных деревьев, что-то шепнул ей…

— Ой, что ж это…

Она с плачем бросилась бежать по зыбкому белому песку. Прочь от плеска, от моря — назад, в город.

Перевод В. Болотникова

Мэри Тейчен

Мудрость познания

Поездка была долгая и тяжкая. Временами на черных асфальтовых дорогах трясло ничуть не меньше, чем на пыльных, в выбоинах проселках, — кабина пробиравшегося сквозь ночь автофургона то и дело подпрыгивала-.

Девушка надорвала кожуру спелого банана.

— Бананчик хотите?

— Чего? Не слышу!

— Бананчик хотите?

— А как же. Только очистите мне сами, ладно?

Вот уже третий раз за время пути повторялся между ними этот однообразный разговор.

Водитель был добродушный человечек в замасленной, пропахшей бензином рубашке. Пассажирку свою, ловившую попутку, он подобрал на дальней окраине Сиднея; та простояла больше часу на обочине дороги, тщетно протягивая палец — машины проносились мимо. И как же она была благодарна, когда огромное многоколесное чудище одышливо запыхтело и, громко втянув воздух, остановилось перед нею, а из кабины выглянуло дружелюбное лицо водителя!

— Вам куда? В Мельбурн?

— А вам куда? — настороженно осведомилась она.

— В Мельбурн.

— Отлично. Я с вами.

Девушка подхватила свои пожитки, аккуратно сложенные в мешок из-под пшеницы. Водитель наклонился и взял у нее мешок.

— Осторожней, там пластинка!

— Будет полный порядок, детка.

И он переложил мешок в маленькую кабину.

Она прикинула высоту подножки, с разбегу вскочила на нее и плюхнулась на сиденье рядом с ним. И вот уже фургон ползет дальше, медленно, милю за милей одолевая свой невеселый путь… Она проснулась оттого, что в глаза ей ударил яркий, флуоресцирующий свет, и часто заморгала.

— Вы уже почти на месте, — ухмыльнулся водитель.

— Который час?

— Половина второго. Ночевать где будете?

— У друзей. Тут у меня где-то есть адрес.

И она стала рыться в своем мешке.

— А что там у вас за пластинка?

— Другу в подарок.

— И вы тащили ее из самого Квинсленда?

— Да.

— Можно было в Мельбурне купить, знаете ли. А так — только лишние хлопоты.

— Нет, — возразила она твердо. — Мне нужно отдать ее сразу, как только я его увижу.

Водитель понимающе кивнул. Фары встречной машины на миг высветили его профиль.

Улицы Карлтона были погружены во мрак и безмолвие, и хриплые жалобные завывания огромного автофургона эхом отзывались в проулках, вибрировали в старых трубах домов и перебудили всех спящих животных в округе.

Девушка занервничала.

— Если можно, остановите на этом углу, дом я найду.

— Да я вас, знаете ли, до самой двери могу довезти, — ответил водитель.

Но так все бы завершилось чересчур гладко и как-то унизительно. Девушка вдруг почувствовала, что стыдится этого фургона, который с такой бережностью, с такой верностью доставил ее к месту назначения.

— Может, мне погудеть — пусть знает, что прикатила его любовь, а?

И водитель лукаво ухмыльнулся.

— Не надо, — бросила она поспешно и спрыгнула на мостовую. Потом, задрав голову, подозрительно его оглядела. Он рассмеялся, запустил мотор, с силой захлопнул дверцу.

— Еще увидимся, лапочка.

И металлическое чудище неуклюже уползло.

Теперь она была одна-одинешенька.

Что же это будет? От волнения у нее взмокли ладони, желудок отяжелел, словно она наглоталась сырой глины. Веки набрякли, опустились, и ей почудилось, что черная полоса дороги чуть сдвинулась.

В доме, номер которого значился у нее на бумажке, было оживленно — ритмичная музыка модной пластинки, громкий смех. Старый такой, двухэтажный, с выгоревшей краской и разбитым окном, он стоял в ряду домов, примыкавших друг к другу. Через перила балкона перегнулись несколько человек, и среди них юноша лет двадцати с небольшим: на шее — ожерелье из яблочных семечек, в руке — стакан с пивом.

— Что там, в мешке? — весело спросил он.

Девушка вскинула глаза:

— Моя злющая мачеха, — холодно бросила она.

Он ухмыльнулся.

— Волоки ее наверх.

— Я ищу одного человека… — начала было девушка, но ей помешали: какого-то молодого джентльмена стало выворачивать, и рвота полилась на кусты живой изгороди под балконом.

— Входи-ка ты лучше в дом, — крикнул ей кто-то. — Не то вымокнешь до нитки.

Громкий смех на балконе. Девушка с благодарностью приняла приглашение, но с верхнего этажа никто не спустился, чтобы встретить ее, и, когда она очутилась в полутемном коридоре, у нее почему-то было такое чувство, будто она вошла без спроса.

Вдоль стен в зеленоватых винных бутылках горели свечи, а в комнате, на другом конце коридора, в огненно-красном свете мелькали в такт музыке яркие балахоны, изношенные джинсы, босые ноги, и слышно было серебристое позвякивание колокольчиков, прикрепленных к запястьям и лодыжкам танцующих. Музыка перекрывала шум голосов, но вот кто-то рухнул на проигрыватель. Раздался возмущенный крик, потом другой, такой же сердитый, в ответ. Мужчина и женщина начали браниться между собою, и, пока они честили друг друга на все корки, шум в комнате стал понемногу стихать.

В коридор спустился с балкона тот самый юноша в ожерелье из яблочных семечек и взял ее мешок.

— Входи же, — сказал он.

— Я… Право, не знаю… М-м-м… Я ищу одного человека…

Но он ушел, не дослушав, и она нехотя последовала за ним.

Вся компания посмотрела на возникшие в дверях фигуры. То не был пристальный или хотя бы заинтересованный взгляд, скорее в нем была отрешенность, с какою лениво жующие коровы взирают на птичек, усевшихся где-нибудь поодаль на изгороди.

Перебранка прекратилась на миг, потом вспыхнула снова, с еще большей свирепостью.

— Ты откуда, рыбонька? — крикнул кто-то, обращаясь к девушке.

— Из Квинсленда, — напряженно прозвучало в ответ.

Слова эти как бы послужили сигналом — вечеринка вдруг опять забурлила вовсю: один заорал, что Квинсленд — полицейский штат, другие захрюкали и забегали вперевалку, изображая свиней;[14] третьи затянули песни протеста и бунта.

Между тем проигрыватель наладили и запустили опять, перебранка стала еще яростней, и шум вечеринки с новой силой врезался в молчание ночи. Чья-то рука ухватила бутылку с кларетом, налила вина в стакан и протянула девушке.

— Ты что здесь делаешь?

— Ищу одного человека.

— Кого?

— Джона.

— Джона — а дальше как?

— Я… Ну, я не знаю, как его фамилия. Он студент. Изучает право и гуманитарные.

Отчетливо-громкий вздох.

— И это все, что тебе о нем известно?

— Конечно, если б я его увидела, то узнала бы сразу: длинные такие каштановые волосы, бородка. Всегда в синих джинсах, рубашка — из американского флага…

— Да таких — тринадцать на дюжину! — воскликнул тот, что подал ей кларет.

— Но он живет здесь.

— То есть как — здесь? В этом доме?