Увы, слишком цивилизованные камбрийцы не умеют читать знаки. Для них мерсийцы сегодня выглядят чужаками. Никто здесь не оценит беличий плащ на плечах короля, как и старинную фибулу в виде кабаньей головы. Вот разве ушастая! Эта должна знать. Помнить беличью мантию Аттилы, волчьи одежки готов, медвежьи накидки норманнов… Белка и вепрь — звери Тора. Знаки чести и власти отца богов. Сегодня король Пенда показывает — он ни перед кем не склонит головы, но будет прям и честен, как Тор, которому кладет жертвы.
Когда–то вожди–иклинги предпочитали родство с медведем. Книжникам великий зверь нередко кажется неуклюжим недалеким увальнем… сильней не ошибиться! Хитер, непредсказуем, любознателен. Таков его бог — Вотан, таковы поэты и вожди грабительских походов, таковы дружины саксов и норманнов. Они придут, снесут все до основания и перепоют мир наново, под себя.
Перепоют… уже доводилось слышать, как Тора называют сыном Вотана, что вепря отдали Фрейру, словно домашнюю свинью!
Снесут — если не встать у них на пути. Человек трудящийся равно презренен для разбойника и поэта. Они любят повторять, что пот льет лишь тот, кто слишком труслив, чтобы взять чужое, а потому будет принужден отдать все, что пожелают храбрецы. Не понимают, насколько доставшееся тяжко дороже доставшегося легко, оттого так удивляются, когда клыки вепря вспарывают им брюхо. Мало кто из зверей может посмотреть в глаза медведю и сказать: «Ты не пройдешь к моим детям… в крайнем случае мы умрем вместе. Понял? Теперь посмотрим, не тонка ли твоя кишка!» Яростный вепрь, да. Но и росомаха, у которой голова никогда не идет кругом, тоже. А в этом краю одна есть — легка на помине!
Немайн не нуждается в шкуре на плечах, чтобы разглядеть ее зверя — с белого лба отброшена темно–медная ость, треугольные уши приподняты кверху. Она христианка, а потому рядится в шерсть, выбеленную Солнцем, как оголенные кости. Росомаха в овечьей шкуре… ей нравятся такие шутки.
— Привет, — говорит, будто расстались час назад, — мы с сестрой к королю идем. Вместе — уместно?
Что решит король? Выход неплохой, никому не обидный, но тоже значащий. Если явиться не просто одновременно, а вместе, как одно — выйдет, что Камбрия и Мерсия уже перемешались: город сиды, как ни крути, часть Камбрии. Но если Немайн придет вместе с англами, получится, что мерсийцев от бриттов она не отличает… Это мысли посла. Что думает король?
— Друг рядом уместен всегда, — говорит Пенда.
Вот так. Просто, без рассуждений о богах и королевствах…
И пусть у встречающих голова болит о том, как и сколько раз дуть в фанфары, тем более, их тоже — двое. Рядом с Гулидиеном его будущий тесть, король Риваллон, отец храброй и своевольной Кейндрих. Грузно развалился в кресле, на плечах — радуга, как положено местным королям: в одежде не меньше семи цветов. Встанет ли навстречу? Последние годы ноги плохо служат королю, хотя править ему это не мешает. Седина и морщины оправдывают носилки, и неправду Риваллон высматривает прямо с мягкого кресла. На пирах его под руки не водят, да когда пенятся полные пивом чаши всегда можно сказать, что в ноги ударил хмель. В ноги — не в голову!
Теперь дело иное. Каждый шаг определяет будущее королевства. Пошатнешься — все королевство закачается. Обопрешься на посох — порадуешь дружину, но обидишь ополчение. Позволишь вести себя под руки — покажешь, что уже не с тобой и говорить… Проще — сидеть, а гости — пусть обижаются, если посмеют. Сами пришли! Иные из прежних королей так и умирали — выпрямившись на троне, с мечом, привязанным к руке.
Но Риваллон — встал. Тяжело навалился на плечо дочери. И так, с отстраненным лицом человека, терпящего острую боль на каждом шаге, идет навстречу гостям. И в этом нет слабости.
Есть — завещание.
Пусть дальняя родня видит: без толку бунтовать королевство, кричать, что мужчина справится лучше. Кейндрих уже правит. Она водила армию в победоносный поход, и даже если где–то ошиблась по свойственной молодости горячности — не важно. Главное, земли приросли, верные награждены, соседи дружественны. Что дочь сама справится с правлением, без помощи мужа–диведца. Теперь этого хватит, а на то, чтобы смириться с грядущим объединением, понадобятся годы. На худой конец, Дивед и Брихейниог вновь разойдутся, поделенные между отпрысками единого королевского рода МакДесси. Теперь — единого.
Немайн пожалела, что решила идти вместе с англами. Могла бы и подождать! Одна — заявилась бы простецки, по старой дружбе. Позволила бы себя за уши потягать, устроила бы сеанс одновременного рева с Кейндрих. Глядишь, лесная ревнивица и решила бы, что с ушастым ужасом можно ужиться — пока живет в другом городе, а заглядывает только мать проведать да подарки передать. Увы, королевская дружина выстроена, словно для смотра, слух терзают фанфары. Под ногами пружинит покрытая холстами трава. Рвет глотку глашатай. Первой, по чину, должны поименовать Анастасию, но звучат два имени, и уши, как ни держи, сами прижимаются к голове.
— Немайн и Анастасия, Святые и Вечные, верные Христу Господу, Самодержицы, Августы и Великие императрицы римлян!
Известие о взаимном признании август до Кер–Мирддина добралось всего за несколько дней до корабля. Гулидиен МакДесси тогда едва успел поприветствовать невесту… и наблюдал, как любимая из голубки обращается соколицей: яростной и мало соображающей. Сразу брякнула:
— Заколдовала ушастая римлянку! Берегись ее, любимый мой! Она же до тебя добирается!
Никакие резоны не доходили. Да, и римлянку заколдовала, и в соборе Кер–Сиди у всех был морок… даже у патриарха, в алтаре!
— Ты ирландка, — напомнил Гулидиен, — ну, вспомни, чему тебя в детстве учили. В «Разрушении дома Да Дерга» было что? Немайн, когда ее попросили имя назвать, соврать не смогла. Спрятала настоящее среди трех десятков поэтических. Зато со временем они забавляться умеют… И любят.
Достаточно немного подумать — и станет ясно, как трехтысячелетняя сида, не умеющая лгать, превратилась в девятнадцатилетнюю римскую августу. Если она может сделать так, что человек попросту не родился… не могла ли и подкинуть себя саму? Скажем, вместо мертворожденного младенчика. Это в Камбрии любой умеет опознать подкидыша! А тут и уши прятать не пришлось…
Римляне не приняли слишком странную, решили заточить. Выбралась. Вернулась. Нашла новую семью. Тут ее догнало измененное прошлое. Может, и отыграла бы назад, но то ли не получается пока, то ли Анастасию не желает бросать одну. Ее–то ведь тоже вытащила! Как? Спросить легко, понять ответ — трудно.
Но как же ей не нравится титул! На каждом слове уши сердито прижимаются, потом падают к плечам. Недовольна, но молчит! Дает возможность исправить ошибку… Что не так? Глашатай неделю старался, зубрил императорский титул. Ни в словечке не ошибся… Что ж не так? Стоп! Точно, летая в небесах, забыли про кочку под ногами. Единственную землю, на которой рыжая и ушастая властвует не на словах. Родителей — приемных и родных в Камбрии не различают. Старинное правило — не могут быть королями да королевами те, кому за ними положено присматривать! И что делать принимающей стороне? Разве что — самому исправить:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});