Лишь к вечеру сэр Остин Гавенмор, потерпев сокрушительное поражение, возвратился в замок. Он взбирался на крутые каменистые склоны, преодолевая переполнившиеся от ночного ливня ручьи и протоки, гнал коня по бескрайним равнинам. Там, где прежде рыцарь искал лишь тяготы войны, чтобы испытать себя, теперь он жаждал обрести самую желанную награду: спокойствие.
Но все его старания были тщетны. Запах растоптанных копытами скакуна полевых цветов был лишь жалким подобием благоухающего аромата кожи Холли. Ветер, терзающий его волосы, проникая сквозь влажные локоны, прикасался к его затылку так же, как старались сделать это пальцы Холли. В его ушах звучали отголоски тихих сдавленных стонов Холли, которые срывались с ее уст, когда ее девственное лоно раскрывалось, принимая супруга.
Остин так и не узнал, были ли то стоны радости или боли, ибо у него не было ни времени, ни желания выяснить это.
Едва сдержав готовое вырваться ругательство, Остин остановил жеребца у недостроенной наружной стены. И человек и животное были взмылены и буквально падали от изнеможения. Остин надеялся, что ему удастся безумной скачкой изгнать из крови неуемный голод по Холли, но теперь он пришел к выводу, что существует только один способ сделать это. К ненасытной жажде примешивалось отчаяние. Он вдруг подумал, боялся ли его дед подниматься по этой винтовой лестнице, зная, что каждая ступень приближает его к вечному проклятию.
Остин проехал мимо могилы матери, не почтив ее память даже мимолетным взглядом. На него нахлынули непрошеные воспоминания о тех днях, когда он с триумфом возвращался в Каер Гавенмор, тогда даже безумство отца не могло омрачить радость от очередной победы на турнире или в кровавой схватке, где ему представилась возможность показать себя достойным воином. Челядь, высыпавшая во двор, размахивала зелеными и красными платками, празднуя победу господина как свою собственную.
Призрачные отголоски приветственных криков достигли слуха Остина. Он вскинул голову, гадая, не было ли тому причиной надвигающееся сумасшествие. Но нет, вот он прозвучал опять — торжествующий одобрительный крик.
Остин пришел в полное недоумение. Со времени разоблачения маскарада Холли в Каер Гавенморе было мало причин для радости, тем более сродни тому восторгу, который охватил дворовых людей в тот вечер, когда их господин представил им свою неказистую жену. При воспоминании об этом на чело Остина упала тень.
Он окинул взглядом крепостные постройки, но из-за крыши недостроенной привратной башни в сгущающихся сумерках смог увидеть лишь полоску цвета слоновой кости, трепещущую у углового зубца. Странно, подумал Ос-тин, прищурившись и вглядываясь пристальнее. Он что-то не припоминал, чтобы в том месте стену украшала горгулья. Его глаза широко раскрылись от изумления, когда означенная горгулья, заметив его, пробежала по стене и скрылась за каменной трубой.
Охваченный любопытством, Остин подстегнул жеребца, поспешив въехать во внутренний двор. Там собралась восторженная толпа. Когда слуги увидели своего господина, радостные крики переросли в приветственный рев.
Весельчак-пасечник хлопнул проезжающего мимо Остина по ноге.
— Доброе вино стоит того, чтобы подождать, пока оно созреет.
Какая-то старуха, игриво подмигнув, прошамкала:
— Передайте вашему удальцу мои поздравления.
Остин не имел ни малейшего понятия о том, кто такой этот тип Флагшток, и его нисколько не радовал тот переполох, который проходимец устроил в его замке.
Остин спешился, и к нему сразу же кинулся веснушчатый мальчуган, принимая поводья.
— Сэр, когда вы ее разрежете, вы мне не дадите один кусочек? Мамка говорит, если я положу его под подушку, это укрепит мою м-м-мужскую силу.
Совершенно сбитый с толку, Остин посмотрел туда, куда указывал пальцем мальчишка, и увидел на самом высоком зубце развевающийся, словно вымпел, квадрат цвета слоновой кости.
Восторженные крики собравшихся смолкли, сменившись напряженной тишиной.
Вдруг Остин с ужасом понял, что это не вымпел, а простыня, и тонкое льняное полотно хранят на себе бесспорный след невинности его невесты. Остин пошатнулся, чувствуя, как вся до последней капли кровь схлынула с его лица, а затем, обжигая жаром, прихлынула обратно.
Он был посвящен в рыцари десять лет назад — достаточно долгое время, чтобы знать: эта безобидная с виду тряпка, трепещущая на ветру, не белый флаг капитуляции, а открытое объявление войны.
24
Остин взбежал по винтовой лестнице. Мгновение он колебался, не сбить ли засов ударом ноги, но решил не тратить силы на такие пустяки. Однако он все же позволил себе отшвырнуть в сторону деревянный брус и пнуть дверь так, что она, распахнувшись, с грохотом ударилась о стену. И лишь тогда Остин осознал, что совершил страшную глупость и вошел безоружный и без доспехов прямиком в стан врага.
Холли же скрыла прелести своего тела под длинным платьем из изумрудно-зеленой парчи, шитой золотом. В ямочке ее белоснежной шеи кровавой слезой сверкал большой рубин. На плетеном поясе, которым была перетянута ее стройная талия, висел флакон для благовоний в виде золотого шара, усыпанного бриллиантами. Она накинула на отросшие кудри сетку из тончайшей золотой нити, но волосы отказывались смириться с неволей и выбивались непокорными локонами.
Холли стояла у окна, ослепительно красивая и такая изящная, что Остин едва сдержался, чтобы не пасть на колени к ее ногам, вручая ей свое сердце и душу.
Взглянув на безукоризненную внешность жены, Остин болезненно ощутил, что сам одет в пропитанную потом рубаху, а влажные волосы его растрепаны. Стиснув кулаки, с вздымающейся от едва сдерживаемой ярости грудью, он, вероятно, казался ей настоящим дикарем. И вчера вечером он ничем не попытался развеять такое представление о себе. По всей видимости, теперь Холли укрепилась во мнении, что все валлийцы набрасываются на своих жен, точно жеребцы, покрывающие по весне кобыл.
Разъяренный и пристыженный собственной грубостью, Остин, избегая смотреть на жену, обвел взглядом тонкие восковые свечи, накрытый на двоих стол у очага, застланный льняной салфеткой, круглую лохань, над которой поднимались струйки пара, арфу, прислоненную к положенным на полу подушкам.
Роскошную кровать, хрустящие белоснежные простыни и маняще откинутое покрывало из соболей.
Остин зажмурился, сообразив, что его жена заручилась помощью могущественных союзников. Похоже, случившееся вчера ночью превратило ее из принцессы в королеву, которая сразу же принялась распоряжаться в его замке из запертой башни.