крепко стиснутые зубы воздух втянул — рана на голове отозвалась острой, жгучей болью.
— Редрик…
Ну вот. Разбудил. Лисса уже на постели сидела и на него смотрела. В голубых глазах — тревога и грусть.
— Лисса… я… не хотел будить тебя.
— Выпей вот, — вскочила, с верстака в углу котелок прихватила и ему полную ложку уже трясущейся рукой ко рту подносила. — Отвар укрепляющий.
Положил свою руку поверх ее. Вздрогнула — Редрику только и оставалось надеяться, что не от отвращения, — но руки его не сбросила и в сторону не отвела. Послушно глотнул густое травяное варево.
— Благодарю.
— Огневика пришлось за травами нужными отправить. — Проворно вскочила с постели, едва допил, вернула котелок на верстак, потом к Редрику обернулась, сплела пальцы. — Как голова? Болит? Я ведь не сильна в лечении, только и помню, что тетушка Ирда про тебя сказывала, как лечила, когда… когда… — осеклась, свела брови, губу нижнюю прикусила, словно о сказанном пожалела, и умолкла. — Есть хочешь? Огневик на огне мясной бульон держит. Наваристый получился и вкусный. Он каждый день свежий варил. Только и ждали, когда в себя придешь.
Устремилась к дверям, взметнулась юбка алого платья, но Редрик хрипло выкрикнул:
— Постой!
Замерла.
— Еще немного со мной побудь. Ежели не сильно тебе надоел, — скривил краешек рта. Не привык, чтоб за ним ходили, как за младенцем неразумным. В постели хворым не лежал, почитай, с того самого дня, как прежний хозяин вулкана его с горы своей погнал.
Лисса помедлила чуть, потом кивнула. Подошла ближе, села на краешек лежака.
— Но поесть тебе все же надо. Ты несколько дней лежал словно мертвый.
— Позже, Лисса. День-то какой сейчас?
— Ежели с той ночи считать, как ты тут остался, то вечер четвертого. Огневик заходил, сказал, через три четверти часа Отец-Солнце на покой уйдет, — затараторила, перескакивая с одного на другое. — Хорошо, что тут лежанка есть, а то мы бы тебя и вдвоем с Огневиком не дотащили, да и… — Протянул руку, накрыл ее пальцы, сжал, заставив на полуслове умолкнуть.
— Благодарю тебя, Лисса. Знаю, что могла бы оставить меня с разбитой головой и никто бы за то не осудил.
— Ты меня из костлявых рук Старухи-Смерти тоже отнял. Я не забыла. Да и неужто хозяина вулкана так легко убить можно? — хмыкнула и поерзала, будто на колючем чем сидела.
— Убить не просто, но выздоравливал бы долго. Тело-то глупое, что ему… Гораздо хуже с духами злыми, что разум пытают. Ты духов тех прогнала.
Вздохнула глубоко. Так, что платье на груди натянулось. Засмотрелся. А она заметила. Понял по тому, как щеки вспыхнули.
— Ты Весту звал… — сказала и примолкла тотчас. — А потом уж меня…
Губы сжал в линию. Не привык лишнее болтать. А себя запросто так не переделаешь, как ни пытайся. Но и так же знал, что сейчас молчать не следует.
— Я ведь любил ее, Лисса, — произнес глухо, будто в горле что слова держало, не давало им на волю вырваться.
— Не нужно, Редрик, — покачала головой, но он продолжил.
— Ты ведь тоже Торвина своего любила.
Кивнула только. А Редрику, повстречай он этого Торвина, захотелось тому нос расквасить.
— А любовь, она такая. Кого ты в сердце впускаешь, уж оттуда ни за что не исчезнет. Найдет укромный угол, да там и останется.
— Сердце человеческое, оно большое, Редрик, — заметила Лисса мягко. — И любви там много помещается. И к людям, и к миру вокруг, и к богам.
Кивнул медленно, размышляя над ее словами.
— Много-то много, да только иной кто возьмет да и больше остальных места займет, — проговорил задумчиво. — Мы с Вестой росли рядом, соседями были. С малых лет друг дружку знали. А когда ее и моих родителей хворь болотная унесла в один год, решили дальше вместе держаться. Вдвоем завсегда легче. Клятвы друг дружке дали, что в срединный майский день супругами станем. — Умолк и устремил взгляд в стену, вспоминая, как Веста ему рубаху вышитую подарила. Думал, ежели умрет, то в свадебном даре ее. Рубаху ту потом, после того, как к горе сунулся, выбросить пришлось, так обгорела да кровью заляпалась.
— Не успели? — услышал робкое.
Взглянул на Лиссу. Та широко раскрытыми глазами на него смотрела, словно не веря, что он будто старая бабка разболтался. Ну да ежели уж начал, надобно продолжать.
— День жребия настал. — Свел брови, заново проживая тот день. — Судьи дочка вытянула его. Это уж я после узнал. А отправили к чудовищу из-под горы Весту.
— А ты как же?
— Старосте пришлось меня в остроге запереть. Но до того успел немало кулаками помахать, из судьи признание выбил, — усмехнулся невесело. — Впятером едва скрутили. А уж когда из острога выпустили, поздно было.
— Тетушка Ирда сказывала, ты к горе ходил.
— Ходил, — подтвердил, — да без толку. Хотел чудовищу из-под горы отомстить. За Весту, за всех девиц погубленных. Взял меч, что для воина одного выковал. Решил: ежели такова моя участь, пусть хозяин вулкана меня убьет. А жить мне больше незачем. Дурень… — осекся. Снова увидел Весту. Ветер лентами золотыми в ее косах играл, в глазах голубых небо отражалось.
— И хозяин вулкана прогнал тебя?
Хмыкнул Редрик.
— Веста ко мне вышла и уходить велела. Сказала, что меня и не любила никогда, а в хозяине вулкана обрела свое счастье. Выжила она после ночи у Изначального Огня.
— Неужто? — Лисса ахнула тихонько и пальцы к губам прижала.
Редрик кивнул.
— Почему — не спрашивай, то мне не ведомо.
— Не стану. А дальше что было?
— После и само чудовище из-под горы явилось.