Его губы прильнули к моей шее, после чего он так привычно-ласково шепнул мне в ушко:
– Я все так же люблю вас, Эмма. Вы станете моей женой? Поднимите ваше личико, чтобы я смог поцеловать вас и увидеть ответ в ваших глазах.
Я послушно подняла голову и дрожащим голосом спросила:
– А ваша невеста? Что с ней стало?
– Я свободен от данного обещания и могу располагать собой по вашему желанию.
Больше мне ничего не было нужно слышать, и некоторое время мы только целовались со всей жадностью, какую вызывает пятилетняя разлука между истинно любящими людьми. Немного успокоившись, он подхватил меня на руки и уселся со своей ношей на диванчик в углу библиотеки.
– Так вы станете моей женой? – Уильям пытливо взглянул мне в лицо.
– Вы женитесь на мне после тех слов, которые я сказала вам при нашем расставании?
– Когда я ехал сюда, я ожидал встретить холодный прием. Но ваши глаза сказали, что вы не совсем равнодушны ко мне, и если не любите меня, то, по крайней мере, рады избавиться от одиночества. А мне довольно и этого. Вы повзрослели и теперь знаете, чего хотите от жизни и от любви, а я надеюсь со временем завоевать ваше сердце надежнее, чем в прошлый раз.
– Почему же вы ждали так долго? Я осмеливалась мечтать, что вы приедете поддержать меня после моей утраты. – Мне все еще не верилось, что я могу снова обнимать его и смотреть в любимые глаза.
– Я был уверен, что вы с вашей щепетильностью не позволите мне говорить о любви, когда срок вашего вдовства был еще столь ничтожен. Я и теперь еще не вполне верю, что вы не гоните меня, дорогая фея.
Когда герцог назвал меня этим милым прозвищем, я не могла сдерживаться долее и залилась слезами.
– Простите меня, Уильям, я обидела вас и солгала вам. Все эти годы я не переставала любить вас одного, как ни старалась погасить эту привязанность доводами рассудка.
Он взял меня за подбородок и повернул к себе.
– Это правда? Почему же вы обманули меня? Если у вас были причины расстаться со мной, вы могли открыть их мне, не опасаясь осуждения или неприязни. Не напрасно я не хотел верить вашим словам, стараясь прислушаться к вашему сердцу!
– Позже я открою вам причину, а сейчас я хочу просто наслаждаться вашим обществом, любимый мой.
Остаток дня мы провели, почти не разговаривая, осыпая друг друга страстными ласками, но не переходя определенных границ. Я не хотела изменять памяти мужа в этом доме, а Уильям, как и прежде, разделял мои чувства. Вечером я долго не могла уснуть и была уверена, что и он так же ворочается на постели в гостевой спальне. С трудом преодолев желание вскочить и побежать к любимому, я принялась строить планы на будущее. Он теперь свободен (надо только узнать у него всю правду), я же достаточно долго находилась в трауре для того, чтобы вступить в новый брак, хотя и рисковала вызвать пересуды. Неужели мы поженимся и будем всегда рядом друг с другом? Неужели преодолены все обиды и разочарования, и впереди нас ждет только взаимная нежность и доверие?
Я уже отвыкла радоваться за себя, ограничиваясь радостью за друзей и родных.
Глава 31
Я проснулась в шесть часов утра в состоянии, близком к истерике. Всю ночь меня мучили кошмары, и сейчас мне казалось, что возвращение Уильяма мне только приснилось. Кое-как одевшись, я выскочила из спальни с растрепанными волосами, переполошив слугу Уильяма, который мирно лежал на диване перед его комнатой. Слава богу, значит, все произошло на самом деле. Слуга Уильяма сказал, что его господин обычно поднимается рано и отправляется на прогулку, так же он поступил и сегодня.
Я накинула плащ и без шляпки выбежала на улицу.
Мне пришлось немало побегать, прежде чем я нашла Уильяма около своего любимого грота. Увидев меня в таком состоянии, он тут же увлек меня в грот и усадил на скамью.
– Что с вами, милая? Что-то случилось, может быть, ваш сын нездоров?
Я перевела дух и прижалась щекой к его плечу.
– Нет-нет, ничего не произошло. Просто мне показалось, что ваше появление – всего лишь сон, и я хотела найти вас и убедиться в вашей полной реальности, – надо же, я опять могу иронизировать!
– Сколько раз подобные сны оказывались для меня горьким разочарованием! – Герцог вздохнул и принялся развязывать мой плащ. – Эмма, я больше не могу сдерживать свои желания, я не спал почти всю ночь, думая о том, что нахожусь под одной крышей с вами и не могу ласкать вас.
– Я совершенно не хочу, чтобы вы сдерживались, – прошептала я, прижимаясь к нему всем телом…
В дом мы возвращались, смеясь, и даже суровая физиономия миссис Добсон не смутила нашей радости. После завтрака мы устроились в библиотеке, и Уильям сказал, что хочет познакомиться с моим сыном, которого рад будет назвать своим. С трепетом я велела привести мальчика, прикидывая, как сказать Уильяму о его отцовстве. Я не собиралась теперь ничего скрывать от него, не боясь задеть честь графа. Уверена, граф Дэшвилл при своей правдивости одобрил бы мое решение.
Уильям был очень ласков к ребенку, а малыш, будучи лишен обычной детской застенчивости, смело подошел к нему.
– Какой чудесный малыш, и так похож на вас, дорогая, что я уже полюбил его, – сказал Россетер, когда ребенка увели. – Сколько ему лет?
– Третьего октября исполнилось пять, – ответила я, предоставляя Уильяму шанс догадаться самому.
– В октябре? Но… чему вы улыбаетесь, Эмма? Ответьте мне, неужели я смею надеяться… – Голос его прервался, а вид был такой обескураженный, что в другой, менее трогательной ситуации я бы не удержалась от смеха.
– Это и есть причина нашего расставания, Уильям. Простите меня, но я не хотела тогда, чтобы вы знали о будущем ребенке.
Он схватил меня за руки:
– Эмма, так Эдвард мой сын? И вы столько лет скрывали от меня это? Как это жестоко!
– Выслушайте меня, любимый, прошу вас, – робко начала я, стараясь не расплакаться. – Мой ребенок должен был носить фамилию Дэшвилл, я не могла допустить, чтобы кто-нибудь догадался о том, что его отец не граф. А вы могли бы не сдержать себя и натворить какие-нибудь глупости…
– Вы правы, я потребовал бы развода и немедленно женился на вас!
– Невзирая на помолвку? Нет, Уильям, я жалею, что огорчила вас, но я выполняла свой долг перед мужем.
– Ваш муж? Он о чем-нибудь догадывался?
Настала пора открыть правду про мой брак, и я сделала это, рассказав все с предельной откровенностью, за исключением событий, случившихся на маскараде.
Уильям, казалось, не обратил внимания на пробел в моем рассказе, продолжая изумляться и переходя от поношений графа к сочувствию его искалеченной жизни. Он признал наконец, что графа можно оправдать, но корил меня за скрытность так долго, что только поцелуи и другие ласки смогли успокоить его и уверить в том, что я испытывала гораздо большую боль, не только потеряв его, но и взяв на душу грех отвратительной лжи.