Читать интересную книгу Пластуны Его Величества - Алексей Волков

Глава двадцать восьмая

Отец Александр встал рано. Он вообще не привык нежиться в постели. В отличие от того же Воздвиженского, сейчас свернувшегося, словно котенок, клубком, и продолжающего спать с самым невинным видом.

Студент, что с него возьмешь?

За ночь монах все для себя решил, и осталось лишь выполнить задуманное. Утренние молитвы, как всегда, искренние и самозабвенные, лишь укрепили Александра в принятом решении.

– Вы куда, батюшка? – в отличие от молодого помощника, Мюллер, хоть и не спавший большую часть ночи, открыл глаза и теперь следил за сборами монаха.

– Пройдусь, – односложно пробасил Александр.

– Кангара возьмите, – посоветовал профессор, поднимаясь. – Тут заблудиться легко.

– Бог выведет, – отец Александр взял тяжелый посох.

Вообще-то, здоровый монах в нем абсолютно не нуждался, в пути обходился без него, да и зачем он, когда едешь на лошади, но иногда пользовался для солидности.

– Вы же языка не знаете, – напомнил Мюллер.

Батюшка поневоле задумался. Иногда ему удавалось обрести понимание, словно не существовало языковых барьеров, как, например, в случае с исцелением раненного, но там обстоятельства были чрезвычайными. Порою же приходилось ломать голову, пытаясь понять ответы, как не было уверенности, что поняли его самого.

Конечно, кое-какие слова и обороты отец Александр уже усвоил, он вообще оказался на редкость способным к другим языкам, но по здравом размышлении имеющегося словарного запаса показалось маловато. Есть вещи, которые порою трудно растолковать даже своим соплеменникам, тут же, как ни крути, у людей был не только иной язык, но и иной жизненный опыт, иные взгляды, воспитание, словом, работа предстояла крайне сложная, с самого начала, и помощь отнюдь не являлась лишней.

Благо, Кангар тоже вошел в число неофитов. Знаний ему пока не хватало, пусть батюшка и наставлял его в свободное время, но веру проводник уже обрел, принял таинство Крещения, и теперь мог считаться помощником в нелегкой службе отца Александра.

– Вы правы, Карл Иванович, – признал правоту Мюллера монах.

Вообще-то он редко слушал кого-нибудь, но тут подсказка пришла очень кстати. Осталось по хозяйски заглянуть в соседнюю комнату, где вместе с казаками ночевал проводник, тем более, там уже тоже проснулись, и осталось лишь позвать Кангара с собой.

Так они и вышли с постоялого двора – единственный священник на Зенграбе и один из обращенных им местных жителей.

– Вставайте, поручик, – Буйволов потряс гвардейца за плечо.

Тот что-то недовольно пробурчал, однако глаза открыл и, обнаружив рядом начальство, немедленно сел.

– Который час?

– Скоро полдень, – отозвался из другого угла комнаты Кречетов. – Мы вам дали отоспаться после трудной ночи, однако дела. Мы приглашены к мейру Джаваду. Так что, форма одежды – парадная.

Может, полковник и обошелся бы без гвардейца, но переговоры обещали быть долгими, а в таких случаях важно точнее понимать друг друга. Иногда даже разговаривая на одном языке, люди умудряются в одни и те же слова вкладывать абсолютно разные понятия. Что же говорить о совершенно разных диалектах?

Сам Кречетов был уже облачен в мундир при орденах и золотых погонах, конечно, не так, как положено, скажем, при визите к Государю, однако большинство вещей осталось при основной экспедиции, и еще счастье, что с собой было взято хоть что-то.

– Умыться дайте, – попросил Бестужев.

Поручик чувствовал, что лицо у него откровенно заспанное, явно не соответствующее визиту к местному правителю.

Мимоходом пришлось пожалеть об отсутствии денщика, но тут уж ничего не поделать, да и плох офицер, который не в состоянии сам привести себя в порядок. Вон, вошедший Мюллер и тот выглядел, будто собрался на прогулку по Невскому или на лекции к своим студентам. Только до Невского было далеко, а единственный студент вместо теоретического курса сейчас проходил практические занятия. Сразу по многим предметам, включая те, которые не заявлены ни в одном академическом курсе.

– Кстати, Карл Иванович, батюшка не пришел? – поинтересовался между делом Кречетов. – Было бы неплохо включить в делегацию и его, как представителя церкви.

– Не появлялся, любезный Андрей Владимирович, – привычно поправил пенсне профессор. – Должно быть, склоняет на свой страх и риск аборигенов к вере.

– Случайно, не побьют? Вопросы религии очень тонкие, тут легко случайно перейти грань, за которой сочтут богохульником со всеми последствиями.

– Вроде, пока обходилось, – заметил Мюллер.

– Пока – не значит всегда. Только великомученика нам не хватало, – вздохнул полковник. – Впрочем, горцы довольно терпимы к чужим взглядам.

– Не только терпимы, – улыбнулся вернувшийся в комнату умытый Бестужев. – Помяните мое слово, господа – скоро нам придется закладывать здесь храм. И станет тогда отец Александр сперва архиереем, а там, глядишь, и патриархом прежде этого мира, а затем и всех прилегающих.

– Интересно, а наш батюшка имеет на это право? – заинтересовался Мюллер. Подобно абсолютному большинству людей, он слабо разбирался в церковной иерархии и в возможностях того или иного лица. – Мне кажется, это прерогатива более вышестоящих деятелей.

– Но Карл Иванович, все вышестоящие остались в прошлом, – напомнил Кречетов. – Сейчас мы одни, и вправе самостоятельно решать любые задачи.

Напоминание было грустным. Одно дело – чувствовать за собой поддержку великой страны, и совсем другое – оказаться в одиночестве перед лицом незнакомого и не совсем понятного мира, а перед тем, как решать, надо прежде поставить конкретные задачи. Что вообще предстоит делать в нынешней ситуации? И вообще, может ли Кречетов что-то приказывать, или каждый вправе действовать сам по себе?

На последний вопрос ответ у полковника был. До последней возможности удерживать людей вместе, тем более, они сами не возражали против этого.

– Ладно, поехали, – отрезал не желающие уходить мысли полковник. – Посмотрим, до чего мы сумеем договориться?

В коридоре шедший последним Бестужев наткнулся на Элизабет. Женщина как раз выглянула из комнаты, будто поджидала соответствующего момента, и теперь без малейшего стеснения прильнула к поручику.

– Не здесь же… – прошептал чуточку смущенный офицер.

Как-то непривычно было для гвардейца выставлять напоказ свои отношения с женщинами.

– Почему? – улыбнулась Элизабет.

Вид у нее был довольный, а голос звучал настолько нежно, что поручику захотелось позабыть про службу и остаться с ней. Но, увы, долг всегда важнее.

– Неудобно, Лиза. Люди смотрят и все такое…

– Ну и что? – не поняла женщина.

В каждом обществе – свои нравы, и то, что в одном считается недопустимым, в другом естественно и не вызывает ни замечаний, ни, даже, внимания окружающих. Подумаешь, не такое видали!

Хорошо, что свои деликатно проследовали дальше, а аборигены как раз не показывались. У них нравы совсем иные, подобных вольностей они определенно не понимали.

– Отправляемся к мейру, – тихо поведал Бестужев. – Как раз посмотрим, что можно сделать.

– А я думала, ты останешься, – в тоне Элизабет прозвучали нотки разочарования.

– Очень хотел бы, но не могу, – женщина продемонстрировала в постели такое, что поручик был не прочь повторить все еще – и много раз. – Без меня там не обойтись, а дело прежде всего. Надеюсь, управимся быстро.

Ему вдруг захотелось пригласить Лизу куда-нибудь в приличное место, только где найти последнее в Барате? Восток. Тут изначально не принято водить женщин по злачным местам, да и злачных мест в привычном гвардейскому офицеру смысле отнюдь не имелось.

– Но… – с придыханием начала Элизабет.

– Ничего страшного. Пока пообедаешь, пока немного отдохнешь, а там и я вернусь, – попытался успокоить ее Бестужев. – Я же мужчина, а у мужчины обязательно должны быть дела.

– Ты этот… – женщина не сразу вспомнила слово. – Шовинист. В законченном виде. Все люди равны вне зависимости от пола. И дела в равной степени могут быть как у мужчин, так и у женщин.

– Слово-то какое, – хмыкнул поручик.

– Василий, если хочешь стать своим в цивилизованном обществе, то запомни: в обычной жизни даже разделять людей по какому-либо признаку недопустимо, – наставительно произнесла Элизабет. – Даже обращаться к каждому надо одинаково – мист во избежание дискриминации.

– Не понял, – поручик замотал головой, и на его лице уже не было ни тени улыбки. – Это что – притворяться? Женщины ведь, пардон, не станут мужчинами от формы обращения.

Чуть было не ляпнул более наглядно и проще на тему, что именно и у кого должно отрасти, но привычно сдержался в обществе дамы. Разговаривал бы с мужчиной – не церемонился бы.

В ответ глаза Лизы полыхнули таким огнем, что поручик едва не рассмеялся.

– Ты что, считаешь нас людьми второго сорта?