Тонкие, почти нереальные черты лица старого Ханса исказились знакомой болью.
— Я не могу… Мой дар — дар предсказания… Он не может повредить Вертизелю. Я могу только предсказывать новые смерти, — горько прошептал старец. — Зачем вы снова пришли ко мне…
— Мы знаем, знаем это, о мудрый Ханс, — выступил вперед молодой каретник. — Но сделай милость, погадай нам опять… Может, на этот раз высшие силы откроют, кто сможет избавить нас от этого богомерзкого колдуна.
— Или кто умрет следующим… — прошептал старик.
— Погадай нам, пожалуйста, о мудрый Ханс, — склонил лысеющую голову портной.
— Не отнимай у нас надежду…
— Но я гадаю каждый день, и вижу только кровь… Кровь наших родных и друзей…
— Но ты же сам говорил, что когда-нибудь ты сможешь увидеть наше избавление от проклятого колдуна!
— И что если мы пропустим его, другого шанса у нас не будет! А вдруг это будет скоро? Сегодня или завтра?..
— Хорошо, — согласился старец. — Садитесь у стены…
Танцующие, переплетающиеся змеи синего и красного дыма заполнили комнату, повторяя в воздухе символы и руны, начертанные углем на полу. В ноздри ударил пронзительный запах чего-то серого, шевелящегося, что курилось в треножнике в середине декаграммы. Старик вынул из медной шкатулки на столе белый кожаный мешочек, достал из него крошечную щепотку какого-то порошка, и бросил по одной крупинке на каждую из трех свечей вокруг Печати Прозрачности. Тут же вверх, до выжженного до черноты потолка, выметнулось темное пламя, в ноздри ударило серой и корицей, и старик, осторожно, но твердо, положил на Печать обе руки, правую поверх левой, и уставился в неведомые миры незрячими глазами.
Поначалу выражение лица его не менялось, но вдруг, содрогнувшись всем телом, как будто от удара молнии, волшебник прохрипел: «Чужестранец!.. Серый!.. Кот!.. Избавление!..», и упал замертво.
— Мудрый Ханс!
— Старейший!
— Силы небесные, он умер!
— Нет, он дышит!
— Откройте окно — ему нужен свежий воздух!
— Я отнесу его на кровать…
— Что с ним?
— Он что-то Видел!
— Что-то, что поможет нам!
— Он сказал «чужестранец» — наверно, это будет кто-то издалека.
— А что означает «серый»?
— И «кот»?
— Вы тоже это слышали? А то я подумал было, что, может быть, ослышался…
— Ничего, наберитесь терпения — он очнется и сам нам все объяснит.
— Ну, что, мастер Керли, как он?
— Ему лучше?
— Пока нет, мастер Силл. Но, может быть, через полчаса…
Но старец не пришел в сознание ни через полчаса, ни через час, и тогда, оставив с ним мастера Хупса — главу гильдии цирюльников — горожане невеселой толпой направились в трактир.
* * *
— Иванушка, смотри, там вон, слева, город, кажется, какой-то.
— Где?.. А, ну да, город. Городишко, вообще-то, я бы сказал. А что ты предлагаешь?
— Я предлагаю там заночевать, — пожал плечами, удивляясь несообразительности друга, Волк. — Тем более, дождь, вон, опять собирается…
Царевич повернул голову в том направлении, в котором указывал Серый, и присвистнул. — Ничего себе — дождь! Там целая гроза идет!
— В этом я с вами сейчас целиком и полностью согласен, — быстро подтвердил снизу шершавый голос. — Заночевать в городе — прекрасная мысль.
— А куда мы тебя денем, если в город пойдем? — почесал в затылке отрок Сергий. — На нас же вся деревня будет пялиться, если мы потащим тебя на себе!
— Должна же быть в жизни справедливость, — как бы между прочим многозначительно заметил ковер.
— Что-то расхотелось мне в этом городе ночевать, — как бы между прочим многозначительно заметил Иван.
— Вы могли бы положить меня в сумку — все-вместимку, — все осознал, и сразу выступил с конструктивным предложением Масдай.
— В сапог, то есть.
— А ведь и верно шерстяная душа говорит! — хмыкнул Серый. — Давай и в самом деле попробуем — только подожди, пока спустимся!
Высмотрев ровное местечко у городских ворот, пока стража то ли спала, то ли гуляла где-то, лукоморцы приземлились, быстро скатали своего тканого друга, после краткого «Краббле, Криббль, Круббле» оказались с абсолютно пустыми руками, и уже налегке вошли в незнакомый городок.
— Да куда же они тут все подевались-то! — в который раз громко возмутился отрок Сергий. — Времени, наверное, одиннадцати нет, а у них кругом все как повымерло! И ставни на окнах закрыты! И фонаря ни одного! Даже собаки молчат! Ну и городишко. Не удивлюсь, если тут и постоялого двора никакого не окажется, и ночевать нам придется в фонтане.
— Причем тут фонтан?
— Притом, что вон он — на площади впереди. По-моему, единственное не запертое строение в этой большой деревне.
— Если там площадь, значит, поблизости должен быть и трактир. Я читал. Во всех книгах так говорится.
— Ну, если в книгах говорится… — неодобрительно пробурчал Волк, но шаг, тем не менее, ускорил.
— Смотри, вон, видишь — сквозь ставни вон того серого дома пробивается свет, а над входом какая-то доска — наверно, это он и есть.
— Ща проверим.
Серый дом, при ближайшем рассмотрении, действительно оказался трактиром, доска над дверью — вывеской, и друзья не преминули воспользоваться гостеприимством этого заведения, или, точнее говоря, тем, что здесь за гостеприимство сходило.
Едва они ступили на порог, головы всех посетителей мгновенно повернулись к ним, а разговор прервался. Если вообще он был в этот вечер. Один из угрюмых мужчин тут же вскочил с места и захлопнул за ними дверь. Лукоморцы почувствовали себя в ловушке.
«Будь дипломатичен», — шепнул царевич. Серый кивнул и дипломатично положил руку на рукоять меча.
«Не нагнетай напряженность,» — уголками губ посоветовал ему Иван. — «Может, они против нас ничего не имеют. Может, у них просто траур какой-нибудь. Улыбайся. Пойдем, сядем за стол у камина».
Не успели они занять места, как один из молчаливой компании поднялся и подошел к ним.
— Чего подать?
— А вы хозяин? — проявил чудеса сообразительности царевич. — А что у вас есть?
— Картошка с тушеным в белом вине мясом с трюфелями и пряностями, эль, портер, красное вино.
— Мне картошку, мясо и эль.
— А мне мясо, картошку с пряностями… и молоко, — сделал заказ Серый, покривившийся, почему-то, при слове «пряности».
Трактирщик, не сказав ни слова, ушел. В зале воцарилась спугнутая было тишина.
— Сидим как на поминках, — процедил Волк. — Может, спросим у этих, что тут у них за праздник?
— Мда-уж. Я, кажется, на кладбище компании повеселее встречал, — покачал головой озабоченный Иванушка. — Может, у них беда какая? Может, им наша помощь нужна? Только это надо как-то поненавязчивей разузнать.
И, не обращая внимания на вытаращенные в безмолвном «Не смей!» глаза Серого, царевич повернулся в пол-оборота к горожанам. Приготовленная дипломатическая речь при одном взгляде на их лица засохла в мозгу, и тогда Иван, не придумав ничего более ненавязчивого, наклонился к ногам одного из соседей и поднял на колени пушистую серую кошку.
— Киси-киси-киси-кысь, — почесал он ей под горлышком.
По трактиру пронесся всеобщий вздох. Обиженно звякнула разбитая тарелка. Перевернутая кружка, плеснув на прощание элем, отправилась незамеченной под стол.
Выстрелило, осыпав Ивана фейерверком искр, полено в камине.
Кошатина вывернулась, и лениво оставив на запястье руки, ласкающей ее, четыре красные ниточки, утекла в темный угол.
— Чужестранец.
— Серый.
— Кот.
— Избавление!
В мгновение ока лукоморцев окружила толпа взволнованных бюргеров.
— Это он!
— Это они!
— Кошка! Это кот!
— Серый! Серый кошка!
— Это знак!
— Избавление! Старик обещал!
— Скорее! Пока нет двенадцати!
— Это было предсказание дня!
Анонимные, не терпящие возражения руки ухватили царевича и поволокли к выходу.
— Э-эй, вы чего? Вы куда? Поставьте его на место! — Серый рванулся на помощь другу, но, получив по затылку чем-то мягким, но увесистым, тяжело опустился на пол.
Ивана уже несли мимо фонтана.
— Что случилось? Кто вы такие? Куда вы меня тащите? — тщетно пытался он вырваться. — Где мой друг? Где Сергий? Вы что — с ума ошалели? Отпустите меня немедленно!
— Не волнуйся за своего друга, чужестранец — его задержали для его же блага. Это предсказание касалось только тебя.
— Мы должны успеть до полуночи!
— Только ты сможешь победить Вертизеля, да будет проклят тот день, когда он родился!
«Предсказание? До полуночи? Победить?» — военным маршем прозвучали для Иванушки эти слова. Где-то вдалеке королевич Елисей приосанился, подбоченился, и, подкрутив молодецкий ус, устремил взор, полный одобрения и поддержки, на другого лукоморского витязя — Ивана-царевича. «То-то славной будет сеча!» — ухмыльнулся он и смачно сжал свой пудовый кулак.