установит, что все полученные травмы стали результатом вашего падения с высоты. Таков будет ваш финал, в лучшем случае.
— Господи! — с ужасом воскликнул Арнольд, по-женски заламывая ручонки в немой и от того бессильной истерике. — Что же делать?! Помогите! Умоляю!
— Даже и не знаю, что вам посоветовать, — нацепив маску ложного сочувствия, проговорил майор.
— Может мне вернуть назад рапорт? — уже чуть не рыдая, взмолился Шептицкий.
— Э, нет! — сказало хитрое начальство. — Рапорт я вам не верну. Даже не надейтесь.
— Умоляю, помогите! Сделаю все, что хотите! Только не губите!
— Все что хотите?! — пробарабанил пальцами по столу Уржумцев, как бы размышляя о дальнейшей судьбе незадачливого доносчика. — Есть тут один призрачный вариант.
— Я готов! Приказывайте!
Майор даже удивился, как за пять минут может преобразиться человек в половую тряпку.
— Вы прекрасно понимаете, что после этого инцидента, вам в любом случае не удастся восстановить свою репутацию в коллективе. Поэтому я вижу здесь только единственный выход. Ступайте сейчас к терапевту, пусть он у вас хорошенько поищет и найдет кучу всевозможных заболеваний, препятствующих вам дальнейшее прохождение службы в наших климатических условиях. Я сейчас позвоню ему и попытаюсь объяснить ситуацию. А после этого, вы подадите через меня рапорт, с просьбой о переводе в другую часть — более подходящую для вашего хилого здоровья.
— Спасибо, товарищ майор! Разрешите немедленно обратиться к врачу?! — обрадовался возможности спасти шкуру старлей.
Тот, лишь молча, кивнул, разрешая удалиться. Как только дверь за ним закрылась, майор стал срочно набирать номер амбулатории. Он не верил своему счастью. За десять минут, не прилагая никаких усилий, ему удалось избавиться от гнилого элемента, угрожавшего заразить своей гнилостностью весь вверенный ему коллектив.
Глава 10
I
24 июня 2020 г., Россия, г. Москва, улицы города
После прожарки под светом софитов, было приятно выбраться на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Как ни странно, но воздух действительно был свежим, чего от Москвы прежде ожидать не приходилось из-за огромной загазованности от транспортных выхлопных газов. Тут на руку сыграли два фактора: карантинно-масочный режим, активно продвигаемый мэром Свояниным, и утренний теракт до смерти напугавший москвичей, отвыкших за двадцать лет от уличных терактов такого масштаба. При виде выходящих из здания телецентра, водители перегородивших вход кунгов и бэтээров начали перестраиваться «по-походному». Подошли к машине, все двери которой любезно открыл один из сопровождавших спецназовцев, хоть это и не положено было делать по правилам охраны особо важных лиц. Для этого существовал специальный сопровождающий, но такого рядом с Афанасьевым не было, а признать его отныне первым лицом государства каким-то образом хотелось всем окружающим. Афанасьев поморщился от этого низкопоклонства и погрозил офицеру пальцем:
— Что я тебе, девка что ли, что за мной нужен такой уход?! Сам уж как-нибудь управлюсь.
— Положено так. Оказать уважение, значит, — не согласился с ним офицер охраны. — Вы теперь не просто генерал, а руководитель державы. Пусть все видят. Раз подчиненные оказывают уважение, стало быть, и все остальные обязаны это делать.
Валерий Васильевич не стал отвечать на отповедь офицера, а только хмыкнул и пожал плечами. Он хотел, как всегда сесть на место рядом с водителем, но сопровождавшие дружно зароптали и ему пришлось уступить. Сел сзади водителя, рядом с Завьяловым, Михайлов уселся спереди. Тронулись. Мысли суматошным роем носились в голове. Он понимал, что объявить о взятии власти, это даже не пролог к роману, а всего лишь заглавие к нему. Срочно предстояло решить кучу свалившихся на него задач. «С чего начать? За что хвататься?» — думал он, понимая, как нелегко порой приходилось его предшественнику.
— Нда… Как там у Пушкина в Борисе Годунове? «Достиг я высшей власти…»,[154] — проговорил он вслух, ни к кому не обращаясь, конкретно.
— «Шестой уж год я царствую спокойно»,[155] — неожиданно подхватил Михайлов, чем несказанно удивил своего шефа.
— Шестой год, говорите Борис Борисыч?! Боюсь, что нет у нас с вами этих шести, да еще спокойных лет. Думаю, что даже шести месяцев нет у нас в запасе. Нам бы к новому году разобраться бы с доставшимся наследством, и то — слава Богу. Так ведь не дадут, — тяжко вздохнув промолвил он, глядя на проносящиеся мимо малолюдные и от того непривычные улицы мегаполиса.
— Пиндосы? — поинтересовался словоохотливый подполковник.
— Кабы так, то это еще полбеды. Амеры хоть и сильный соперник, но глуповатый от своей же силы. С этим мы уже свыклись. Тут хуже. Доморощенные недруги гораздо опаснее внешних врагов, вот ведь в чем беда.
Помолчали. Каждый о своем. Завьялов, так тот вообще казалось, превратился в каменное изваяние. Порой складывалось впечатление, что он даже не моргает и не дышит. Зрелище было жутковатое. Афанасьев ловил себя на мысли, что непременно хочет дотронуться до его колена, чтобы ощутить под рукой не то холод камня, не то твердость железа. Такие люди всегда пугали его своей загадочностью и надмирной отстраненностью. Видимо специфика его обязанностей накладывала него свой мрачный отпечаток. Странное дело, этот сидящий с ним рядом человек, также как и его сменщики всегда мало интересовали Афанасьева. Они словно мебель или необходимый антураж, хоть и были людьми, но мало его интересовали. Сегодня утром, он кажется, впервые за все время заговорил с ним, да и то по необходимости. Ему вдруг стало стыдно, что он не замечал этого человека, в руках которого была жизнь на всей планете. А он, генерал, к своему стыду ничего не знал о нем и никогда не интересовался его бытовыми условиями, в том числе такими тривиальными, как сон и еда. Он не знал где и как питается его неизменная тень, да и питается ли вообще. Знал только, что по ночам, он или его напарники проводят время в соседних помещениях, не маяча на глазах. Если Афанасьев находился в загородном доме, то «носитель чемоданчика» занимал маленькую угловую комнатенку на первом этаже без окон, а если в московской квартире, то и вовсе в коридоре, в закутке на лестничной клетке. Вот и все, что он о нем и его товарищах знал. Валерию Васильевичу захотелось, во что бы то ни стало расшевелить этого андроида в облике человека.
— Павел Геннадьевич, — с трудом вспомнив имя и отчество одного из четырех своих операторов «судного дня», обратился он к нему, — а что вы думаете обо всем этом?
Тот слегка вздрогнул, от неожиданного обращения к нему со стороны первого лица государства и слегка зарозовев лицом