Читать интересную книгу Всегда начеку - Сергей Смирнов

— Я как считаю? Вот люди машину делают. Сколько труда! И вдруг кто-то один подвел, плохую деталь сделал — и лопнула машина. Так и в обществе. Иду по улице. Радуюсь. Люди кругом, улыбки, тишина, покой. Это, если хотите, самая большая для меня радость. И вдруг в эту жизнь врывается преступник, ломающий чужие души, крадущий счастье. Ненавижу! С тех самых пор, как отец рассказал мне про того бандита с кожкомбината... Поначалу я скованно себя чувствовал, все боялся даже явного хама задеть, обидеть — ведь, думаю, человек же! Бросить все, уйти хотел. А кому-то надо же?

Выходит, не по одной «отцовской линии» пришел в милицию Григорий Пономарев.

Тогда что же, ненависть ко всякому злу привела его сюда?

Нет, любовь! Любовь к людям, к жизни, к добру.

* * *

Сибирский тракт. Он выбегает прямо из города, с улицы Декабристов. Окраина Свердловска. Шоссе в аэропорт, левая сторона. Шестой, седьмой и восьмой километры шоссе — зона участкового уполномоченного Октябрьского райотдела милиции Свердловска Григория Пономарева. Поселки — Сибкарьер, Путевка, ДОКа, тубсанаторий. Сосновые боры, коса леса, березовая роща, лента шоссе.

Три километра советской земли охраняет капитан милиции. Три километра тишины...

Георгий Халилецкий

МАЙОР ШЕВЧЕНКО, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Несколько страничек об одной жизни

Случилось так, что перед тем, как писать эти заметки о моем новом знакомом — майоре Шевченко из угрозыска, я перелистывал Виссариона Белинского. И вот у него-то, в одной из статей, попались мне на глаза такие строки:

«Во всяком человеке — два рода недостатков: природные и налепные; нападать на первые бесполезно, и бесчеловечно, и грешно; нападать на наросты — и можно, и должно, потому что от них можно и должно освободиться».

И вдруг все, что рассказывал мне сам Шевченко, что услышал я от других и увидел собственными глазами, — все это в какое-то одно мгновение стало по местам и осветилось тем внутренним светом, при котором литератору остается лишь одно: брать в руки перо и писать, писать, писать...

Тогда-то и легла на бумагу

Страничка первая

Интригующая завязка, ила кое-что о детективах. — Почему Шевченко не любит некоторых романов. — Происшествие на кладбище. — Детектива не будет!

Все это действительно могло бы послужить завязкой захватывающего романа. Представляете, загадочно исчез труп ночью, с кладбища! В течение какого-нибудь получаса...

Но дело в том, что майор Шевченко недолюбливает детективную литературу, и тут я целиком его союзник. Я даже мысленно вижу, как он морщится, прочитав эти первые строчки: кладбище, таинственность... Экая чушь!

Уж очень там, в этих книжках, все запутанно и неясно. А под конец, словно бы это загодя запланировано, все окажется такой нестоящей ерундою, что даже обидно. Но это ненастоящая, кажущаяся запутанность. Еще и первых страниц не прочтешь, а уже знаешь: следователь конечно же будет проницательным и мудрым человеком. А преступник — простаком и подонком. И добро непременно восторжествует над злом. И суд вынесет свой справедливый приговор.

А устало улыбающийся герой начнет собираться домой, сладко потягиваясь и мечтая вслух, как он завтра наконец-то отправится с сынишкой за город, на долгожданную рыбалку: сколько раз откладывалась эта злополучная рыбалка! Тут еще в самый бы раз порассуждать о том, какая рыба как клюет; но в эту минуту, за полстранички до окончания, раздастся настойчивый телефонный звонок, начальство справится о самочувствии, потом попросит заглянуть на минутку. И... пиши пропало! Можно начинать следующую книжку приключений.

Собственно, в этом нет выдумки: так оно часто и бывает. Но уж очень обидно, что детективные сюжеты как хорошо укатанный асфальт.

А в жизни — в реальной жизни, не в придуманной, — к великому сожалению, далеко не всегда так. И оперуполномоченный уже с первых своих шагов иной раз становится перед такой загадкой, что и не знаешь, с какого конца-края к ней подступиться. И простаков-преступников за двадцать с лишним лет работы Шевченко что-то не встречал. Напротив, чаще всего это народ хитрый, осторожный — кроме разве птенцов-юнцов, попавшихся впервые на какой-нибудь глупости. Не-ет, опытный правонарушитель — он, глядишь, так заметет следы, так все наперед предусмотрит, что потом, когда все-таки попадется, сидишь напротив него на допросе, глядишь и недоумеваешь: «И как это столько хитрости и коварства может гнездиться в такой узенькой черепной коробке?!.»

Впрочем, и хитрость и осторожность, они у преступника — как бы это выразиться? — скорее звериные, от инстинкта, чем человеческие, от ума. Но ведь задача оперативного работника легче от этого не становится. Уж кто-кто, а он-то, Шевченко, знает: зверь в тайге иной раз так обведет, что только присвистнуть от изумления остается. Это сейчас уссурийская тайга победнела на зверя: леспромхозы появились, линии электропередач протянулись. А двадцать лет назад там, дома, под Спасском, где-нибудь за Калиновкой, в Тигровой пади, где и медведь, и кабан, а то и сам владыка-тигр не были диковинкой, Шевченко, исходив по таежным тропкам не одну сотню километров, всякого насмотрелся. Такие в этой глухой таежной чащобе попадались загадки, такие открывались кровавые трагедии, что, будь он литератором, вроде любимого Арсеньева, на десять томов хватило бы.

Ему тогда доставляло истинное удовольствие разгадывать хитроумные увертки зверя, идти по полуразмытому росяному следу, терпеливо, часами подстерегать добычу, — между прочим, в какой-то мере это потом предопределило его решение пойти работать в уголовный розыск.

Но об этом особый рассказ, и он еще впереди. А пока, я чувствую, надо вернуться к истории этого загадочно исчезнувшего трупа. Вот как все это тогда произошло.

...В тот день Шевченко впервые дежурил по своему отделу в краевом управлении милиции. Дня за три до этого его только-только перевели из Ленинского райотдела, — может, знаете, на Гайдамаке, во Владивостоке? Тоже веселое было местечко, — как говорится, не заскучаешь. С работниками краевого управления он действовал в контакте чуть ли не каждый день, многие операции были проведены сообща, — так что знакомиться не понадобилось. Встретили его как своего; Егоров, с которым он особенно подружился, потискал его, помял, воскликнул дружелюбно:

— Ох, и длиннющий ты, брат! А что такой худой? Жинка плохо кормит, что ли?

— Не в коня корм, — отшутился Шевченко. И, тотчас посерьезнев, спросил вполголоса:

— Работы много?

— Хватает, — подтвердил Егоров. — Я уж забыл, когда нормально дома спал. Все больше где-нибудь в районе. Кулак под голову — и смотри голубые сны...

— Пока через пятнадцать минут по тревоге не подымут, — вставил кто-то из присутствующих, и все рассмеялись. Шевченко тоже рассмеялся: ему не нужно было объяснять, что такое жизнь оперативного работника.

— Да вот погоди, первый раз отдежуришь — сам поймешь что к чему, — заверил его Егоров.

Однако, вопреки его предсказанию, дежурство проходило спокойно, из районов не было ни одного тревожного звонка: звонили два-три раза, но все это была текущая, рабочая информация. «И с чего бы это Николаю Петровичу понадобилось холода на меня нагонять?» — удивился Шевченко. И тут позвонили снова. На этот раз из шахтерского поселка Тавричанка.

— Убита девушка. По-видимому, изнасилование. Труп обнаружен на кладбище, случайно.

— На месте происшествия кто-нибудь есть? — справился Шевченко.

— Так точно. Старший оперуполномоченный Хасаншин.

— Пусть ждет нас. Едем.

Вызвать машину, экспертов, проводника служебно-розыскной собаки — дело нескольких минут. Шевченко застегивал пальто на ходу. Он знал: с последним движением пальцев придет мгновенная собранность. Начальник уголовного розыска Иван Зиновьевич Коробейников, старый, опытный чекист, под руководством которого Шевченко начинал когда-то свою службу на Сахалине, называл это шестым чувством оперативного работника: чувством профессионализма. «У нас служба — как электричество, — говаривал он тогда. — Ни на сомнения, ни на сборы нам времени не дано. Щелкнул выключатель — свети!»

Апрельский вечер встретил теменью и сыростью. С моря дул холодный ветер. «Баллов шесть, не меньше», — по военной своей привычке мысленно отметил Шевченко, поднимая воротник пальто. И почему-то подумал о Хасаншине, которого ни разу даже в глаза не видел. Под таким ветром, в темноте, на кладбище. Не позавидуешь!..

Ехали молча. За чертой города, за двадцать восьмым километром, высокие деревья дачного пригорода отступили, началась полоса редколесья, и тогда вверху, где-то над деревьями, обозначилась полоска неба с одиой-единственной голубой звездочкой. Машину потряхивало на неровностях дороги, и звездочка то взлетала, то падала. Шевченко глядел на нее и думал: сколько же это вечеров и ночей он уже вот так мотается по слепым дорогам, на ощупь, — дождь ли, туман ли, — пока другие спят в теплых постелях?..