Читать интересную книгу Северные амуры - Хамматов Яныбай Хамматович

В Петербурге в доме молодого князя Волконского Кахым встречал друзей Сергея Григорьевича, просвещенных, свободолюбивых, горячо желавших блага своему народу. Они уважительно отнеслись к башкиру Кахыму, не важничали, говорили при нем откровенно, не раз заявляли, что беспокоятся не только о русском крестьянстве, но и о судьбах всех малых народов государства. Как много почерпнул от них — талантливых, глубокообразованных — Кахым, научился совсем по-новому рассматривать историю и быт башкирского народа, понял, что без образования башкиры не воспрянут.

В густом лесу, в оврагах темнело рано, а лошади измотались, вытаскивая тарантас из трясины, и когда ямщик сказал, что пора бы и на ночлег в ближней деревушке, Кахым согласился.

Деревушка была небольшая, аккуратная, на возвышении, прогреваемом солнцем. На улицу с пастбища втекало, с мычанием, с блеянием, стадо. Хозяйки суетились, зазывая своих буренок, овечек, коз:

— Хау-хау!

— Кезе-кезе!

— Держи теленка, говорю, держи! Прилипнет к матке и высосет молоко!

Со дворов несло душистым дымком. Двери домов распахнуты настежь. На летних кухнях под казанами пылают дровишки, женщины варят корот, салму, зашумели басовито и самовары.

Девушки, возвращаясь с родника с полными ведрами на коромыслах, бросали потупившись любопытные взгляды на молодого офицера в тарантасе, на урядника в седле и, вдруг прыснув, закрывали рты концами пестрых головных платков.

Стоявший у ворот мужчина радостно и испуганно воскликнул:

— Да это же Кахым-турэ!

«Что за чудеса? И здесь прослышали!..»

— Где? — крикнул сосед из-за плетня и затрусил к калитке.

— В тарантасе. В сопровождении урядника и казаков.

Филатов жадно ловил взоры девушек, охорашивался, подкручивал усы.

Ямщик свернул к пятистенному дому старшины аула.

После обильного угощения, за которым Кахым, по обыкновению, подробно рассказывал о ходе войны с французами, не скрывая, что враг еще силен, отвечал на вопросы набившихся в горницу мужчин, спрашивал о подготовке новобранцев к походу. Казаки и урядник Филатов улеглись тут же на полу, на кошме. Кахыму постелили на нарах. В доме было душно, и он вскоре, поняв, что здесь не уснуть, поднялся, накинул бешмет и вышел, огляделся во дворе и влез по лесенке на дощатую крышу амбара, где на ворохе сена могуче храпел его ямщик.

Ночная тишина уже плотно окутала деревню — во дворах, в избах ни звука, ни стука, ни вскрика. И скотина уснула в хлевах, лишь изредка заржет лошадь, скачущая с путами на передних ногах на лугу за огородами. Звезды ясные, крупные, хрустального блеска, что за блаженство лежать на благоухающем разнотравьем сене, вдыхать сладчайший, как шербет, воздух, любоваться величественным небесным куполом!.. Чу, долетел затаенный шепот, Кахым привстал, вгляделся — да, у заплота парень и девушка слились в нерасторжимом объятии.

«Она клянется, что никогда его не забудет, сохранит и любовь и верность, а джигит успокаивает любимую нежными словами и поцелуями, говорит, что вернется невредимым с помощью Аллаха после войны и тотчас справит свадьбу… Нелегко расставаться, а еще труднее верить, что уцелеет в огне сражений. Наверно, они решили, что я приехал в аул для того чтобы забрать с собою призывников в кантон. И мне тоскливо покидать жену и сына. Хоть бы на миг заскочить, глянуть глазком и умчаться в Нижний!.. Нет, это лютое страдание и мне, и Сафие, и Мустафе, лучше уж послать с нарочным письмо, подарки из оренбургских лавок. А неотвратимый день отъезда все ближе и ближе… У войны свои законы, беспощадные, и надо им подчиняться!»

На рассвете Кахым растолкал ямщика, спустился и поднял строгим командным голосом казаков и урядника. Филатов позволил себе поворчать: дескать, можно бы и не торопиться, если объезд кантонов закончен благополучно.

Старшина хотел и утреннее чаепитие превратить в пир, но Кахым его властно оборвал, велел убрать со скатерти кумыс, казы и мясо:

— Налегке куда проворнее и лошади, и люди!

И вот завели бубенцы дорожную песенку, всклубилась пыль за колесами, до самого Оренбурга ехали без привала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Остановился на этот раз Кахым не на постоялом дворе, а у тестя.

Бурангул, теща и вся родня отнеслись к Кахыму не только ласково, что было бы естественно, но и подобострастно, и это его покоробило. Причина выяснилась быстро. После ужина тесть пригласил к себе зятя в угловую горницу-кабинет, усадил в кресло, сказал таинственно, словно посвящал Кахыма в бунтарский заговор:

— Князь Григорий Семенович тобой не нахвалится. Долго со мной о тебе разговаривал… Из кантонов-то ему докладывали, как ты там наводил порядок. Быть тебе генералом и со временем армией командовать — это подлинные слова князя.

— Ну уж и генералом! — хмыкнул смущенный Кахым.

— Да, да, князь так и сказал: будет с годами генералом. А сейчас тебе надо незамедлительно мчать в Нововоздвиженскую крепость.

— Да разве оттуда джигиты еще не ушли?

— Значит, не ушли. И прямым маршем веди сотни в Нижний. К своим ты уже не заедешь, не получится.

— Возьми к себе, кайным[38], Сафию и внучонка на зиму, — попросил Кахым.

— Говори с тещей, а я лично согласен, но меня ведь не будет дома — ухожу на войну! — гордо произнес Бурангул и выкатил грудь колесом, будто уже надел портупею с саблей.

— А как же Девятый кантон?

— Да что Девятый кантон! Остались старики и калеки. Подмели железной метлою всех джигитов. А я к службе годный! Лицом в грязь не ударю!

Зять засомневался, что разбаловавшийся на легких хлебах начальник кантона Бурангул в жаркой сече не ударит лицом в грязь, но из приличия сделал серьезное лицо и согласно кивнул.

«Вот она, железная метла войны! Стисни зубы, терпи, держись, как впаянный, в седле, — по тебе равняются джигиты!» — сказал он себе непреклонно.

Утром Кахым пошел с отчетом о своей поездке к генерал-губернатору князю Волконскому.

23

Этим же вечером Кахым выехал в Нововоздвиженскую крепость.

Выяснилось, что со сборного пункта надо вести в Нижний Новгород полк, а не отдельные сотни. Придирчивый осмотр новобранцев сразу же выявил недостатки в снаряжении, Кахым послал сотников в аулы и кантоны за дополнительным оружием, продовольствием, потребовалась и кое-какая зимняя одежда.

Для осмотра и прощального напутствия в крепость приехал сам Волконский, хотя мог бы доверить и одному из своих помощников инспекцию и прием парада.

На просторном плацу собрались джигиты пока еще беспорядочными ватагами: земляки жались к своим, осматривали друг друга, тут же помогали привести себя в порядок.

Запела горячо, бодряще труба, послышалась зычная команда:

— На коне-е-ей!.. Стройся!

Без суеты и толкотни, с привычной молодцеватостью джигиты, с саблями у пояса, с луками за плечом и колчаном стрел на боку, с копьями у седла, вскакивали на старательно чищенных, с расчесанными гривами лошадей, держа в поводу запасного коня с набитыми продуктами седельными сумками. И каждый всадник знал свое место в строю, буквально через минуту на плацу стояли твердо очерченные, словно окаменевшие, сотни.

Глядя на бескрайнее войско, Кахым с гордостью подумал: «Когда такие соколы прилетят на фронт, не посчастливится армии Наполеона!..»

Махальщики подняли пики с пучками ярких лент, от дома коменданта крепости тронулась группа офицеров в шитых золотом мундирах, впереди неспешно рысил на плотной, но смирной лошади князь Волконский.

Кахым поводьями пустил коня вскачь навстречу князю, сильной рукой остановил, заставив копытами взрыть землю, тяжелого жеребца, отсалютовав слепяще сверкнувшей саблей, отрапортовал по уставу:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ваше сиятельство…

— Да вижу, вижу… — ворчливо сказал старик, — построены…

И поехал шагом вдоль рядов, у каждой сотни останавливал лошадь, негромко, невнятно здоровался, но джигиты были уже научены и в ответ кричали дружно, весело, мощно: «Ура-а-а!..»