чертогам! Произнесут новое имя, Маат!!! И твое царство станет иным!!! — Маат закрыла лицо руками и стала меняться. Медленно потом все быстрее, превращаясь в женщину в высоком головном уборе с золотой коброй на лбу, одетую в синюю тогу с серебряным орнаментом. Белое лицо с высокими скулами капризными губами. Длинные брови. Огромные миндалевидные черные глаза. Тонкие изящные руки. Она села на трон. Посмотрела мне в лицо. Да, конечно… Кто же еще? Нифертити. Самая прекрасная женщина с начала времен.
— Оставь мне мое царство, мечник! –
— У меня есть имя, Маат! — Грохот рассыпающихся торосов. Шторм с шипящими огромными волнами окружал золотой трон Маат и был готов поглотить его без остатка.
— Мастер! Мечник Хартленда. Проводник, ищущий утерянное. — Сердце внезапно перестало отбивать бешеный ритм. Шторм постепенно успокаивался, превращаясь в высокую зыбь, лизал подножие трона Маат. Рассыпавшиеся лепестки вытаяли из воздуха и вернулись на место. Подул ледяной ветер, и озеро стало быстро затягиваться блестящим панцирем. Новые торосы поднялись вокруг золотого лотоса и сдвинулись, словно строй мечников.
— Хорошо, Маат. Но ты должна помнить. — Невозможное происходило снова. Раз за разом. Теперь уроки получали первородные боги, и это было важно. Я выровнял дыхание. Подобрал слетевшие с плеч доспехи, надел и подрагивающими пальцами затянул на них ремни. — Все тропы ведут от чертогов Гуанганапа к твоим чертогам, Маат. Но, если некому будет их искать, то зачем ты и Гуанганап будут нужны этому миру? Этому или тому, который, может быть последует за этим? Никто не назовет тебя по имени и не будет его помнить. Стоит ли это твоей гордыни? — Маат молчала, молчала долго, и мне показалось, что она не произнесет больше ни слова.
— Зачем ты пришел ко мне, мечник? Только ли за тем, чтобы разрушить мое царство? — Маат никогда не видела гнева Хартленда, и похоже было на то, что она пришла в ужас от его силы. Силы слабых, беспомощных, смертных людей, которыми первородные боги никогда не интересовались.
Меня трясло. Пальцы дрожали, и я с трудом вновь овладевал своим телом голосом и мыслями. Если кто то и забывал о гневе Хартленда, то я знал, что это и помнил. Много миль прошло от желтых болот на север после того как Хартленд гневался впервые. Слишком много. Слишком многие приходили покорять его. Теперь у Хартленда были силы способные уничтожить не только Терру, но и все вселенные, которые были до и будут после. Не уцелеют ни кварцевые сады Ши, ни домик из тысячи глаз Хрустальной Эо. Даже Гуанганап вряд ли вспомнит свое имя. Солнце погаснет и ни один голос не произнесет — «меня зовут». Я расправил плечи. Глубоко вдохнул и вернулся из гнева. Я едва не погубил Терру, остановившись в дюйме от абсолютной и безмерной пустоты, в которую гнев Хартленда, мог превратить все, к чему прикоснется.
— Я принес тебе маки, Маат. — Голос был совершенно чужим, но я был верен тропе, и мне нужно было идти дальше. Я достал из сумки холст, собрал с него маки, которые нарисовала Гала и протянул не особо ровный букет богине. Она протянула руку. С удивлением приняла цветы и поднесла их к лицу.
— А они на самом деле красивы. — Маат смотрела на маки Галы и трогала их полупрозрачные лепестки. Чьи это следы, мечник? — Мне становилось снова холодно. Ветер, злой колкий вперемешку со снегом пронизывал насквозь. Я убрал ладонью внезапно наросший иней с бровей и подбородка. Доспехи покрылись стеклянной наледью, и я почти не отличался от замерших фигур, которые снова окружили меня.
— Это следы Галы. — Ладони совсем замерзли, и я попытался дыханием отогреть их. Не получилось. Я потрогал кошелек с жемчугом. Если будет совсем плохо — я, наверное, попробую спрятаться в одной из них. Там где лето и светит жаркое солнце. Успею ли до тех пор, пока не замерзну совсем?
— Ты увидишь ее снова? — Маат поднесла букет к лицу.
— Нет, Маат. По легенде идущего впереди я паду на тропе, ведущей к твоим чертогам.
— Жаль… Я сделаю ей подарок и хотела, чтобы она об этом знала…
— Какой, Маат? — Маат задумалась и посмотрела мне в лицо.
— Если ты идешь впереди, то она ждет идущего следом… — Я не нашелся что ей ответить. — Он будет красив как Гала и упрям как ты. До моих чертогов добирается не каждый. — Если бы она знала, до каких чертогов я уже добирался, то позволила бы ей родить пятерых как я, причем, всех сразу.
— Значит ли это, что ты простила своего мужа, Маат? — Маат улыбнулась и склонила голову на бок.
— Он страдал? — Я вспомнил осыпающуюся в черные струи собачью голову Гуанганапа.
— Более чем, Маат.
— Хорошо, Мастер. Ты прав. — Было ли когда — ни будь иначе? — мелькнула в голове навязчивая мысль.
— Мы снова будем вместе. — Маат, зарылась лицом в маки.
— Но… — Вот этого, «но» я боялся больше всего. Боялся просто потому, что никогда не было иначе. Не обошлось и в этот раз. — Тиамати покинула нас. — Я кивнул. Мне ли было не знать этого? — Тебе стоит поторопиться и найти ее. — Она пожала голыми молочно белыми плечами. — Иначе, нам с мужем придется начать все сначала.
— Маат! Эо остановила предопределение! — Маат удивленно посмотрела мне в глаза.
— Это не важно, мечник. Здесь время для Терры еще не началось. — Да, как же я мог забыть об этом? Ведь все что произойдет на севере, произойдет только после того как что-то произойдет здесь на юге. Среди голубых торосов на льду стеклянного озера и в серых тенях, ведущих черными лабиринтами пропастей к чертогам Гуанганапа. Я был в том месте, где начинаются все тропы предопределения.
— Как быстро мне нужно найти вашу дочь, Маат? — Маат коснулась розовым ногтем лепестков букета. — Пока живы эти маки, мечник. Зачем нам ждать дольше? — Маат посмотрела на меня уставшим взглядом. Медленно, словно ее заставляли делать это насильно, превратилась в женскую фигуру из желтой меди, которая светилась так, что на нее было больно смотреть. Трон Маат вытянулся вверх треугольными челюстями. Спрятал богиню внутрь и погрузился в воду. Лед был совершенно прозрачным, и я долго смотрел, как ярко пылающее пятно быстро опускается на дно стеклянного озера.
Я осмотрелся. В голове творился сущий кавардак. Где искать Тиамати я совершенно себе не представлял. Я почти превратился в сосульку среди этой ледяной пустыни. И куда бы я ни пошел — идти было мили и мили годы и годы. Останутся ли маки живыми до тех пор, пока