Карл торопливо пошел по гравийной дорожке в сумерки, к зданию офиса.
Форестер видел, как он поднялся по лестнице и скрылся за дверью. Через несколько минут он начал терять терпение. Машины были заполнены до отказа, людям было неудобно, они ерзали.
– Заводите моторы, – сказал он первому шоферу. – Через пару секунд снимаемся.
Сам залез во вторую машину и скользнул на место водителя. Повернулся к тем, кто сидел сзади.
– Никто не видел, махал кто-нибудь с крыльца или нет? – Все покачали головами. – Черт его побери. Шевелился бы, что ли. Не сидеть же нам тут вечно.
– Подождите! – крикнула одна из женщин. – Вон кто-то на крыльце. Плохо видно.
Форестер напряг глаза. Идет Карл? Или машет?
– Он машет. – Форестер откинулся на спинку сиденья, устраиваясь за баранкой.
Двигатель второй машины взревел, она поравнялась с ними. Сверкая огнями фар, она неслась по дороге. Форестер прищурился и нажал на газ.
– Бедный парень, – пробормотал он. Машина под ним ожила. – Длинная ему предстоит неделя.
Он догнал первый автомобиль.
Стоя на крыльце офиса, Карл наблюдал, как два автомобиля медленно оставили позади здания Компании и выехали через железные ворота на главное шоссе. Было очень тихо, только стук молотков, которыми рабочие забивали окна и двери, раздавался где-то вдали.
Глава 2
– Мне-то безразлично, – сказала Барбара Малер. – Я мелкая сошка в Компании. Могу и посидеть здесь неделю.
– Может, и больше. Возможно, две. Мы же не знаем, когда они появятся.
– Две так две. Хоть три. Я здесь уже два года. Не помню даже, какие они, Соединенные Штаты.
Верн не знал, серьезно она говорит или насмехается. Девушка стояла у окна, глядя на машины за ним. В сгущающемся вечернем тумане оборудование напоминало колонны и опоры какого-то древнего здания, разрушенного внезапной катастрофой, которая оставила от него лишь эти массивные, но бесполезные основания. Они были повсюду, одни высокие, другие пониже. Бессмысленные, слепые обрубки, с которых все мало-мальски ценное давно было снято и попрятано по ящикам, хранившимся где-то еще.
Двое рабочих вынырнули из тумана и в четыре руки проволокли мимо окна что-то железное и тяжелое. Молча сражаясь с железякой, они скрылись в темноте.
Барбара повернулась к окну спиной.
– Какой сейчас сезон?
– Где?
– В Соединенных Штатах. Какое там сейчас время года?
– Не знаю. Осень? Или лето? Нет, лето здесь. Да какая разница? Это что, важно?
– Нет, наверное. А ты знаешь, что в Штатах есть люди, которые добровольно живут в Сан-Франциско?
– Почему бы им там не жить?
– Туман. – Она показала на окно.
Верн кивнул.
– Он тебя беспокоит? Странно. Ты бы не обрадовалась, если бы он исчез.
– Не обрадовалась бы?
– Да уж вряд ли. Ты знаешь, что здесь вокруг, за туманом? Городская свалка. Или чей-то задний двор. Задний двор всего мира. Сюда сбрасывают отходы со времен – даже не знаю, с каких времен. Компания тут уже давно. – Он потянулся и щелкнул выключателем. Офис наполнился бледным желтым светом потолочных ламп.
– Теперь она уходит.
– Отсюда уходит. А куда-то еще приходит.
– Правда?
– Странный ты человек. Трудно угадать, что творится у тебя в голове. Может быть, ты вообще не думаешь. По крайне мере не так, как я себе это представляю. Женщины такие.
– О да. – Барбара сделала шаг от окна. – Я скажу, что у меня на уме. Меня беспокоит не то, что мы остаемся.
– А что же?
– То, что они уходят. Все уходят на совсем.
– Что еще они могут сделать?
– Могли бы побороться для приличия.
– Четыреста пятьдесят миллионов человек – многовато для борьбы. Кроме того, надо смотреть фактам в глаза. Это китайская территория. Мы здесь не хозяева. Никаких юридических прав у нас нет. Контракты вроде нашего аннулированы сейчас везде, по всему Китаю. Наша песенка была спета, как только случилась революция. Все понимали, что они выбросят из страны любые иностранные компании. Ну, может, кроме русских. Наши дни были сочтены, еще когда взяли Шанхай. Так что не одни мы сейчас драпаем, другие тоже.
– Возможно.
– Нам еще повезло. Мы на самом юге и можем пройти через горы в Индию. А это значит, что мы по крайней мере выберемся. Некоторым на севере повезло меньше. – Верн показал рукой на стену с календарем. – 1949-й войдет в историю как плохой год для бизнеса. По крайней мере в этой части света.
– Люди из Вашингтона могли бы что-нибудь сделать.
– Возможно. Но маловероятно. Со временем ведь не поспоришь. У истории свои приливы и отливы. Азия теперь не место для западного бизнеса. Те, у кого есть хоть капля ума, поняли это много лет назад. Нынешняя каша заваривалась еще в девятисотых.
– А что тогда происходило?
– Восстание Боксеров. Так же, как сейчас. Начало. Тогда мы победили. Но временно. А теперь верх взяли косоглазые. Так что Компании придется пустить наш филиал по разделу убытков, хочет она того или нет.
– Но мы-то все равно вернемся домой.
– Хорошо было бы оказаться где-нибудь еще. Зреет гроза. Напряжение растет. Хорошо бы убраться отсюда. Мы слишком устали, чтобы и дальше поддерживать видимость движения. Для этого нужны силы. А мы здесь персоны нон грата. Непрошеные гости на празднике. На чужом празднике. Нас сюда не звали. Разве ты не чувствуешь их взглядов? Мы здесь не на своем месте.
– Это твое ощущение?
– Это общее ощущение всех, кто сейчас здесь. Мы выдохлись. Профессиональные улыбки начинают сползать с наших лиц. Так что пора нам пробираться к выходу.
– Не люблю, когда меня выгоняют.
– Мы сами виноваты. Слишком засиделись, вот нас и гонят. Уходить надо было пятьдесят лет назад.
Барбара рассеянно кивнула. Она не слушала, что говорил Верн. Она бродила по офису.
– Знаешь, без штор тут просто ужас.
– Без штор?
– Их нет. Сняли. Разве не видишь? – Офис выглядел запущенным и унылым. Штукатурка на стенах была вся в пятнах и шрамах.
– А я и не заметил. – Верн ухмыльнулся. – Ты забыла? Я никогда не обращаю внимания на такие вещи.
Барбара повернулась к нему спиной и снова уставилась в окно. За ним спустившийся с неба туман совсем скрыл величественные колонны, сделав их расплывчатыми и едва различимыми во мгле.
– Не хочешь поговорить? – спросил Верн.
Она не ответила.
– Две последние машины сейчас уходят. Не хочешь пойти попрощаться со счастливчиками?
Барбара покачала головой.
– Нет. Я вернусь в женское общежитие и приведу в порядок свою комнату. Мне только что сказали, что я остаюсь.
– Наши имена выбрали наугад, – сказал Верн. – Чистая удача. Или божественное провидение. Мы остаемся – они едут. Ну, разве не прелесть – ты и я вместе? И еще кто-то. Интересно кто? Наверное, болван какой-нибудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});