что создание еврейского государства не предусматривает немедленный и тотальный сбор всего еврейства диаспоры, а представит собой лишь «поселение небольшой части народа в Эрец-Исраэль», — что будет с материальными трудностями большинства народа в странах рассеяния? Мы должны признать, говорит Ахад-ха-Ам, что основание государства решит материальные трудности не в массовом порядке, а только в отношении
части народа. Для тех, кто переселится в Эрец-Исраэль, создание государства будет решением вопроса, но участь тех, кто на первых порах останется в диаспоре — а этот период может затянуться на время жизни одного или нескольких поколений, — по-прежнему будет зависеть от экономического и социального положения в странах их проживания. Если создание еврейского государства и даст что-нибудь тем, кто не будет в нем жить, то этот вклад может иметь лишь духовный характер; решать экономические проблемы в странах диаспоры еврейское государство не в состоянии. Поэтому следует рассмотреть вопрос, облегчит ли сионизм духовные трудности подавляющего большинства еврейского народа, остающегося, по меньшей мере на первое время, за пределами Эрец-Исраэль[32].
Ахад-ха-Ам согласен с выводом Нордау, в соответствии с которым духовный аспект еврейского вопроса на западе и востоке Европы неодинаков. Как это ни парадоксально, утверждает Ахад-ха-Ам, но сионизм самим фактом своего существования может с большей легкостью разрешить проблему именно на Западе. Западный еврей, далекий от еврейской культуры, но вместе с тем отчужденный от общества, в котором он живет, в самом факте создания еврейского государства найдет решение проблемы утверждения своего национального Я. В выражениях, где чувствуется предвидение того, чем явилось полвека спустя государство Израиль для многих евреев Запада, Ахад-ха-Ам говорит:
«Если бы (в Эрец-Исраэль) было воссоздано еврейское государство, такое же, как государства других народов, со всеми их обычаями и заведенными порядками, то он (западный еврей) смог бы жить среди своего народа полной и цельной жизнью, находя у себя дома все то, что сейчас видит у других и что как будто дразнит его, ускользая из рук. Правда, не все евреи смогут оставить насиженные места и переселиться в свое государство; но уже само существование еврейского государства вернет честь и оставшимся в диаспоре, так что коренное население не будет более презирать их и гнать, словно низких рабов, только и дожидающихся, чтобы усесться за чужой стол. И, устремляясь так за этой мечтой, он (западный еврей) вдруг ощущает в глубине души, что и сама идея государства, хотя оно еще не создано, уже снимает с него девять десятых его тягот: есть место для общественной работы, для политических страстей, он может дать волю наклонностям своего сердца, не унижаясь пред чужими; он чувствует, что при помощи этого идеала дух его стряхивает с себя груз унижений и человеческая честь возвращается к нему без особых усилий и безо всякой помощи извне. И тогда он предается этой мечте со всем жаром своих чувств, дает волю воображению, взлетающему ввысь и парящему над действительностью и ограниченностью человеческих сил; ибо ему нужно не достижение идеала — самое стремление к нему уже достаточно для избавления его от нравственных терзаний, чувства внутреннего унижения; и чем выше, чем отдаленнее идеал, тем сильнее может он возвысить душу…»
Иначе обстоит дело в Восточной Европе. Среди евреев этого района существует, согласно Ахад-ха-Аму, проблема еврейства, а не проблема евреев. Здесь речь идет об общей беде, а не индивидуальной; здесь под вопросом стоит не тождество отдельных евреев, а коллективное Я еврейства. Ибо то, что произошло на востоке Европы, — это не выход евреев из гетто: здесь это выход еврейства из гетто. Традиционная жизнь в гетто позволяла еврейству существовать в рамках еврейского мира, так что между еврейским и нееврейским обществами сложилось определенное равновесие, основанное именно на замкнутости евреев. Но современное развитие культуры, захватившее и народы Восточной Европы, хотя и разрушило еврейский изоляционизм, однако не допускает и отождествления евреев с общей культурой. Культура нашего времени «облачается в каждой стране в национальный дух ее народа, и всякий чужак, приближающийся к ней, должен оставить свою самобытность и раствориться в господствующем большинстве». Если на Западе вызов еврейскому существованию бросает либерализм, то в Восточной Европе этот вызов брошен ему национальными движениями нееврейской общественности, грозящими поглотить самостоятельную жизнь еврейства с того момента, когда рухнули стены гетто.
Этот вызов обязывает еврейство Восточной Европы создать себе новый центр самоопределения, который не может более находиться внутри изолированной еврейской общины гетто; этот-то центр восточноевропейское еврейство и стремится найти в Эрец-Исраэль.
«Еврейство стремится вернуться к своему историческому центру, чтобы жизнь обрела естественные формы, чтобы можно было развивать и совершенствовать свое национальное достояние, приобретенное до сих пор, продолжая таким образом и в будущем вносить в сокровищницу рода человеческого великую национальную культуру, плод свободного труда народа, живущего своим духом, как это было в прошлом. С этой целью оно может до поры до времени удовлетвориться малым и нуждается пока не в суверенном правительстве, а в создании на родной земле надлежащих условий для своего развития: соответствующего еврейского сообщества, которое будет беспрепятственно трудиться во всех областях культуры от земледелия и ремесел до науки и литературы. Такой коллектив, собравшись мало-помалу, со временем превратится в центр нации, в нем воплотится во всей чистоте ее дух, разовьется всесторонне и достигнет наивысшего совершенства. Из этого центра дух еврейства достигнет и всей обширной «периферии», всех общин диаспоры, оживляя их и поддерживая их общность и единство. И вот, когда национальная культура в Эрец-Исраэль достигнет такого уровня, мы сможем быть уверенными в том, что она сама выдвинет таких людей, которые будут готовы, в подходящий момент, основать там и государство — не просто государство евреев, а подлинно еврейское государство».
В этих словах Ахад-ха-Ама о «духе народа» можно обнаружить явные отклики культурно-исторической концепции Гердера и Гегеля, полагавших, что создание государства — это венец культурных ресурсов нации: государство не создается декларацией или чудесами дипломатии. Государство, созданное подобным способом, без должной подготовки культурносоциальной основы, которая является исключительным историческим носителем государственной жизни, непременно окажется эфемерным. Ахад-ха-Ама не покидает ощущение, что государство, какое предвидит Герцль и которое будет создано путем чисто дипломатических комбинаций, будет лишено фундамента, культуры и корней, и жизнеспособность его будет ограниченна.
Государство Герцля, утверждает Ахад-ха-Ам, возможно, и будет «государством евреев», но не «еврейским государством»[33]; а ведь именно к созданию еврейского государства стремится Ахад-ха-Ам. Поскольку значительная часть народа еще долгое время будет оставаться за пределами еврейского государства, даже когда оно будет создано — а до этого пока еще далеко, — обновленная Страна Израиля должна