чашку с кофе, напускная веселость слетела с Ариана. Улыбка погасла. Стало страшно взглянуть на часы, и сердце защемило от тоски. Отодвинув чашку, девушка потянулась к его ладони, и их пальцы тут же переплелись.
— Знаешь, если бы не то несчастье, случившееся в Сиренево двадцать лет назад, сегодня я назвал бы своей женой тебя, не Аделину. Ты была бы моей с детства, потому что предназначалась мне судьбой… — негромко сказал он и прижался губами к ее холодным пальцам.
— Значит, мой дед разрушил не только жизнь моей матери, но и мою тоже, — пододвигаясь ближе к нему, сказала она. — Но что толку сейчас думать об этом? Какой смысл в сожалениях? Не хочу я омрачать эти мгновения. Ты за короткий срок открыл для меня целый мир, помог обрести себя! Подарил мне любовь и мечты.
— Я хотел бы превратить их в жизнь и исполнить все свои обещания, — сказал он.
— Давай не будем о грустном, — улыбнулась она, проведя пальчиками по его щеке и губам, не отрывая взгляда от его глаз.
Над Москвой занимался холодный рассвет, когда Ариан остановил авто у ворот родительского особняка. Машина замерла, а от Юлькиной решимости не осталось и следа. Она посмотрела на парня — в огромных глазах отражались растерянность и боль. В его же глазах ожидание сменялось надеждой, а потом и болью. Его глаза молили ее не уходить…
А над городом рождался новый день, пробиваясь розовыми лучами рассвета сквозь тяжелые сизые облака. Сон, которым была эта ночь, таял. Реальность врывалась в их мир.
Ариан собирался что-то сказать, удержать ее, но девушка, быстро расстегнув ремень безопасности, вышла из машины, хлопнув дверцей, и направилась к воротам, кусая губы и чувствуя, как внутри разрастается отчаяние. Услышала, как за спиной хлопнула дверца машины, и, не сдержавшись, Юлька обернулась. Ариан стоял рядом с автомобилем, глядя ей вслед. Она сделала еще несколько шагов к воротам, а потом развернулась и побежала к нему. Он подхватил ее на лету, а она обхватила его шею руками, прижавшись щекой к его щеке. Вот так, не размыкая рук, они стояли несколько минут, потом Ариан опустил ее на асфальт и склонился к ней. Юля обхватила ладонями его лицо и первая прижалась к его губам…
Звук открывающихся ворот заставил обоих вздрогнуть и оторваться друг от друга. Юлька высвободилась из его объятий, отступив на шаг, но все еще не могла отвести от него глаз. А потом, будто о чем-то вспомнив, вытащила из сумочки этикетку, сорванную с бутылки шампанского.
— Я бы очень хотела, чтобы это было настоящее заявление о разводе, — медленно произнесла она и разорвала ее. — Эта ночь закончилась, Ариан. И все закончилось… — сказала она, бросая клочки бумажки на асфальт.
Отвернувшись, Шарапова зашагала к распахнутым воротам.
В солнечном свете октября парк в Сиренево, ослепительно золотой и багряный, казался просветленным. Немой торжественностью веяло от вековых деревьев и в то же время каким-то странным смирением.
По вечерам и в выходные, когда уезжали рабочие, в парке и усадьбе воцарялась первозданная тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев под ногами, теньканьем синицы да чириканьем воробья. Но стоило только замереть, и слуха касался другой звук, едва различимый и непривычный, вызывающий удивление и восторг: дуновением ветерка с веток с легким шуршанием, похожим на космическую музыку, осыпались листья. А лица то и дело касались паутинки бабьего лета.
Имение стало единственным местом, способным примирить Юлю с действительностью. Она убегала в усадьбу и могла часами гулять по дорожкам и аллеям, замирать на лавочке, глядя на небо, просвечивающееся сквозь золотую листву. Или, сидя на ступеньках Большого усадебного дома, прижиматься к колонне и чувствовать, как боль и отчаяние, одиночество и страх немного отступают, позволяя дышать. Она и раньше ощущала некую силу, исходившую от Сиренево, притягивающую ее, теперь же, когда этому было объяснение, противиться ей не имело смысла. Она любила это место, чувствовала неразрывную связь с ним. Ее душа оживала здесь, а за ней старое кладбище, от которого почти ничего не осталось, старинный альбом с фотографиями, которые могли рассыпаться в руках, и история семьи Четвертинских.
А дома ждала бабушка, так и не оправившаяся после смерти деда, которая безмолвно просила прощения каждый раз, когда их взгляды встречались. Юле тяжело было это выносить. Хотелось бежать из деревни без оглядки, и она в сотый раз жалела о своем решении получать образование заочно. Завидовала подружкам, которые учились на дневном стационаре и приезжали домой только на выходные. Ей нужно было отвлечься, сменить обстановку, привести свою жизнь в некоторое равновесие. Ведь так много всего произошло, все смешалось. Ариан, Матвей. Воспоминания о первом она вызывала в памяти снова и снова, боясь хоть что-то упустить или забыть. И все так же любила, в глубине души раскаиваясь о своем столь поспешном решении. О другом же старалась вообще не думать, будучи уверенной, что они никогда не встретятся.
Правда, которая открылась ей весной, стала непреодолимой стеной. Она отдалила ее и от родных, и от подруг, заставив замкнуться в себе. Немой вопрос в глазах тетушки, красноречивое молчание Шурки и Катьки. Наверное, чтобы все прояснить, следовало обо всем рассказать, а она не могла. И снова убегала в усадьбу, чтобы дать волю чувствам и слезам, а дома ради бабушки и родных приходилось притворяться, улыбаться, заниматься привычными делами, просто жить, хоть порой на это уже не оставалось сил.
Глава 17
Чудесный майский вечер опустился на землю, и снова буйство весны радовало каждый день.
Юля подперла щеку рукой и, снова отвлекшись от конспектов, смотрела в окно. Розовые лучи предзакатного солнца растворялись в воздухе, подсвечивая облака на горизонте и стекла в окнах деревенских хат. В воздухе разливался терпкий аромат цветущей черемухи и диких слив. Желание отбросить в сторону конспекты и книги и выйти из комнаты с утра не покидало Юлю.
Девушка слишком устала от этой сумасшедшей гонки, которой жила последние четыре года. Сейчас все уже позади, оставалась самая малость, а сил не было. Она сама загрузила себя, четыре года назад так было проще, так было нужно… Но Юля чувствовала, что выдохлась. В издательстве начала брать все больше переводов, и они стали куда сложнее, чем в первый год сотрудничества. При этом никто не отменял домашние дела и сессии, к которым необходимо готовиться. Она вышла на финишную прямую. Госэкзамены были уже позади, осталось лишь защитить диплом. Издательство не раз предлагало ей официальное трудоустройство, и