но было ясно, что если покажется, будто Венгрия зашаталась, то сербская армия бросится вперед, пока же предпочитая объявить частичную мобилизацию.
Болгары, в свою очередь, вели ожесточенные подковерные консультации с представителями Бухареста, намекая на существенную военную помощь (прямую или косвенную) в обмен на возврат Болгарии Южной Добруджи. А также, в подкрепление своих слов, сообщили о решении начать частичную мобилизацию и запись «добровольцев».
Аппетиты Греции и, понятно, Черногории были значительно скромнее, но и они бросали плотоядные взгляды на север. Мой итальянский тесть пока ничего такого не заявлял, но, уступая давлению военных и элит Римской империи, отдал приказ начать переброску к границе с Венгрией нескольких дивизий и о приведении в повышенную боевую готовность частей, дислоцированных в районе Удине и Триеста.
В общем, все всё хотели, желательно сразу и побольше! Но без консультаций с моим царственным кузеном Вилли и без достижения понимания, каковы будут «красные линии» для каждой из сторон в ситуации вокруг Венгрии, спустить с цепи псов войны я не мог себе позволить. Так что мои дипломаты сейчас спешно договаривались с Берлином о месте срочной встречи с кайзером где-нибудь в Швейцарии, раз уж я оказался в Италии.
А удержать наших союзных псов на привязи было не так просто, даже невзирая на весь мой вес и авторитет на этой пацанской стрелке. И одно обстоятельство сильно подкрепляло позиции воителей. Дело в том, что известия об официальном объявлении войны и объявление всеобщей мобилизации на всей территории Венгерского королевства всколыхнули серьезные волнения в Трансильвании, местами переходящие в открытые столкновения. Неспокойно было и в других национальных частях Короны Святого Иштвана, так что определенный резон в рассуждениях румынских стратегов о том, что венгерская армия рухнет изнутри, в общем-то, был. Но посмотрим, в августе 1914 года у всех тоже был повышенный оптимизм.
Отдельно обсуждался вопрос организации встречи НРС на высшем уровне в Белграде. Это тоже была непростая задача, учитывая, что мы не шашлыки есть собирались. Так что и дипломатам, и канцеляриям монархов было над чем попотеть. Александр настаивал на проведении саммита в Белграде, а я ему обещал его организовать и провести так, чтобы…
В дверь постучались. Мой огромный кабинет в Палаццо Венеция был таких масштабов, что мне пришлось орать, чертыхаясь про себя и проклиная все на свете:
– Да!
Кого-то принесла нелегкая. Хорошо бы для разнообразия вести были хорошими.
Появился мой руководитель спецсвязи в Риме полковник князь Искандер:
– Ваше всевеличие, шифрограмма от государыни.
О, Господи! Вот за что мне это все? Чует мое сердце, что письмо просто напичкано отнюдь не просто с приветиками от супруги.
Киваю.
– Благодарю вас, Александр Николаевич. Вы свободны.
Тот отдал честь, четко, по-уставному развернулся и отправился в далекий путь на выход из кабинета.
Шифрограмма была немногословной: «Объяснись. Маша».
Я хмуро отложил лист.
И вот что? Сильно здрасьте? Что я должен отвечать и, главное, по поводу чего?
В некотором раздражении подхожу к окну. За окном Вечный город. Ох, Маша-Маша, хоть и русская уже, но истинная римлянка. Утонченная не только в моде, но и в интригах, изобретательная не только в постели, но и в плетении кружев. Всяких кружев – политических, экономических, общественных и прочих. Всегда столько слоев и смыслов, что диву даешься.
Вот фактически одной телеграммой поставила меня в раскоряку. О чем она? О Мостовской? О Мишке и Джованне? О том, что я, хотя и не планировал этот вояж изначально, потащил сыновей по всей Европе, а в самом Риме устроил шоу с днем рождения старшего сына? О чем-то еще? Или, быть может, она просто хочет, чтобы я еще раз объяснился ей в любви? Как гадать и как угадать?
Мне, конечно, со стороны могут сказать, мол, как так-то, семнадцатилетняя девочка крутит сорокалетним мужиком? Ну, крутить не крутит, на это ей ума хватает, но и не считаться с ее мнением я тоже не могу. Начиная от того, что она мать двоих моих детей, включая наследника престола, заканчивая тем, что огромная часть имперской машины завязана на нее лично. И потом, ей уже восемнадцать. Почти. Да и вообще, зачем мне дома проблемы? И в семье, и в целом.
И ведь, главное, чувствую я, что напортачил. Много где. И есть по поводу чего потребовать «Объяснись». Неоднократно. Но как угадать, по поводу чего, дабы лишнего не «объяснить».
Интересно, Аликс могла бы Николаю прислать такую изящную и утонченно потенциально опасную шифрограмму? Или устроила бы истерику на пять листов? Впрочем, какая мне, в принципе, разница.
Я распахнул настежь окно. Поздний вечер. Рим-Рим. Вечный город. Люблю я дочь твою. Всем сердцем люблю. И за душу, и за отношение, и за любовь страстную, и за ум острый. Но иной раз…
Стук в дверь. И при луне нет мне покоя.
– Да!
Нарисовался мой личный камердинер и начальник личной же тайной разведки барон Елизаров.
– Евстафий?
– Государь, в приемной светлейший князь Михаил Романов-Мостовский. Дозволите ему войти?
Нормальный поворот. Что это он ко мне на ночь глядя? Тем более без Георгия? Они же не разлей вода!
– Проси.
Через минуту пред ясны мои очи является юный дед. При полном дворцовом параде. Склоняет голову.
– Государь.
Вот Георгий бы просто сказал: «Привет, пап» – и чмокнул бы в щеку, затем плюхнулся на диван, но этот – нет, упорно не хочет именовать меня отцом. Паршивец эдакий! В кого, интересно, я пошел такой упрямый? Но зачем-то же пришел, тем более один. Тем более в форме. На ночь глядя!
– Не спится?
– Никак нет, государь.
Встаю ему навстречу и делаю приглашающий жест на диван.
– Что ж, присаживайся, рассказывай.
Мишка сел на краешек дивана и, слегка тушуясь, спросил:
– Государь, дозволено ли мне будет написать одно письмо? И не вызовет ли это какого-нибудь международного скандала? И вообще, будет ли это уместным, ведь… – Мой юный дед запнулся, явно подбирая слова.
Интересное начало.
– Кому письмо?
– Принцессе Джованне Савойской…
Он вдруг покраснел, а уши просто запылали.
О-о-, пропал боец…
– Хм, а что в письме?
Мишка совсем уж стал пунцовым.
– Ну, просто… Глупости всякие… Я потом могу показать, если надо.
Отрезаю:
– Я, Михаил, чужую личную переписку не читаю. – Ну, разве что в виде докладов разведок, ОКЖ, Департамента полиции, всяких служб безопасности и бумаг Евстафия. Но это другой случай. – Тем более не читаю личные письма своих детей. Если захочешь посоветоваться, то приходи, я всегда тебе рад.
Миша кивнул. Помолчав, тихо спросил:
– А мы долго еще будем в Риме?