Читать интересную книгу Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Перри Мэттью

* * *

Я видел Бога на своей кухне и в других местах, поэтому я знаю, что есть нечто большее, чем я. (Для начала, я знаю, что не могу вырастить растение.) Я знаю, что вездесущая любовь и принятие означают, что все будет хорошо. Я знаю, что что-то происходит, когда ты умираешь. Я знаю, ты движешься к чему-то прекрасному.

Алкоголики и наркоманы вроде меня хотят пить с единственной целью — почувствовать себя лучше. По крайней мере, это верно для меня: все, чего я когда-либо хотел, — это чувствовать себя лучше. Когда мне было нехорошо — я выпивал пару рюмок, и мне становилось лучше. Но по мере того как болезнь прогрессирует, для того чтобы чувствовать себя лучше, требуется пить все больше и больше, и больше, и больше, и больше, и больше, и больше. Когда вы протыкаете мембрану трезвости, то тут же появляется алкоголизм и говорит: «Алё, друг, помнишь меня? Рад видеть тебя снова. А теперь дай мне столько же, сколько в прошлый раз, а иначе я тебя убью или сведу с ума». И наносит удар одержимость, которая поселилась в моей голове, и я не могу не думать ни о чем другом, кроме как о том, что я должен почувствовать себя лучше. В сочетании с жаждой это приводит только к тому, что тебя начинает плющить. А это путь в один конец: тебе больше никогда не станет лучше. Не бывает так, чтобы у кого-то были проблемы с алкоголем, а потом он бросил пить, а потом решил выпить за компанию, и все у него было в порядке. Эта болезнь никогда не останавливается, она только набирает обороты.

В «Большой книге Анонимных алкоголиков» говорится, что алкоголь хитер, что он сбивает с толку, что он могущественен… Но я бы еще к этому добавил вот что: он упорен. Как только вы поднимаете руку и говорите: «У меня есть проблема», то алкозависимость сразу на это отвечает: «Ну, если ты оказался настолько глуп, что кому-то об этом рассказал, то мне придется ненадолго тебя покинуть…»

Если я нахожусь в рехабе три месяца и думаю: «Выйду отсюда — непременно употреблю, осталось всего каких-то девять дней», то что в это время делает болезнь? Она просто барабанит пальцами и ждет тебя. В Обществе анонимных алкоголиков часто говорят, что когда вы находитесь на деловой встрече или на собрании, то ваша зависимость в это время на улице отжимается на одной руке. Она просто ждет, когда вы выйдете.

Я несколько раз находился на грани жизни и смерти и знаю, что чем ниже вы падаете, тем большему числу людей вы можете помочь (к вашему сведению, смерть находится настолько низко, насколько это возможно). Когда моя жизнь раскручена на полную катушку, вокруг меня всегда есть люди, которых я курирую, люди, которые звонят мне, чтобы я помог им наладить их жизни. Два года, с 2001-го по 2003-й, были одними из самых счастливых в моей жизни именно потому, что я тогда был трезвым, сильным и помогал людям.

Были у трезвости и другие хорошие побочные эффекты. Некоторые я знаю только по своему опыту. Было такое время, когда со мной случилось чудо: я ходил по клубам, но пить не хотел. И позвольте мне сказать вам, что в любом клубе в два часа ночи нет никого популярнее, чем трезвый парень, который подходит к незнакомой женщине и говорит ей: «Привет, как дела?» Не думаю, что я когда-нибудь занимался сексом чаще, чем в эти два года.

Но болезнь терпелива. Постепенно вы расслабляетесь и перестаете ходить на встречи, на которые вы должны были ходить. «А зачем мне тащиться туда в пятницу вечером?» И когда вы глубоко погрузитесь в такой образ мысли, за вами придет алкоголизм — сбивающий с толку, терпеливый и сильный. Внезапно вы вообще перестанете ходить на какие-либо встречи, убедив себя, что вы и так все понимаете. «Зачем мне что-то делать? Я и так все понимаю!»

Зависимые — это не плохие люди. Мы просто люди, которые пытаются чувствовать себя лучше, но у нас есть эта болезнь. Когда мне плохо, я думаю: «Дайте мне что-нибудь, от чего мне станет лучше». Это же так просто. Я бы по-прежнему продолжил пить и принимать наркотики, но из-за последствий применения я этого не делаю, потому что у меня настолько поздняя стадия, что это меня убьет.

* * *

Недавно мама сказала, что она гордится мной. Я написал сценарий для фильма, и она его прочитала. Мне хочется, чтобы она сказала это и про всю мою жизнь.

Когда сказал ей об этом, она заметила: «А как насчет небольшого прощения?»

— Я прощаю тебя, — сказал я. — В самом деле.

Интересно, сможет ли она простить меня за все то, через что я заставил ее пройти…

* * *

Если такой эгоистичный ленивый ублюдок, как я, может измениться, то может измениться любой. Ни один секрет не становится хуже только потому, что он был рассказан. В этот момент моей жизни из меня потоком льются слова благодарности, потому что я должен был умереть, но этого почему-то не произошло. Должна же быть какая-то причина? Если ее нет, то для меня этот мир слишком сложен.

Я больше не верю в полумеры. Путь наименьшего сопротивления скучен, а шрамы интересны — они рассказывают честную историю и являются доказательством того, что битва состоялась, и в моем случае она завершилась трудной победой.

У меня теперь много шрамов.

Когда я впервые снял рубашку в ванной комнате по возвращении из больницы после первой операции, я расплакался — так меня это впечатлило. Я думал, что моя жизнь закончилась. Примерно через полчаса после этого я набрался сил для того, чтобы позвонить знакомому наркоторговцу. К моему удивлению, он начал расспрашивать меня, что случилось, — как будто был не наркоторговцем, а социальным работником или священником.

Три дня назад мне сделали четырнадцатую операцию — это четыре года спустя после первой. И я снова заплакал. Между тем мне пора к этому привыкнуть, потому что операции будут всегда — для меня эта история никогда не закончится. У меня всегда будет кишечник девяностолетнего человека. На самом деле я плакал после каждой операции. После каждой.

Но! Я перестал звонить наркоторговцам.

На моем животе так много шрамов… Чтобы понять, что я прошел через войну, войну, которую я устроил сам себе, мне достаточно просто посмотреть вниз. Однажды на каком-то голливудском мероприятии (слава богу, дресс-код не запрещал появление в рубашках, а напротив, на этом настаивал) Мартин Шин повернулся ко мне и сказал: «Знаешь, что святой Петр говорит каждому, кто пытается попасть в рай?» И когда я непонимающе на него посмотрел, то человек, сыгравший президента в сериале «Западное крыло», сказал: «Петр говорит: “А почему у тебя нет шрамов? Неужели тебе не за что было бороться?”».

Мартин Шин, Аль Пачино, Шон Пенн, Эллен ДеДженерес, Кевин Бейкон, Чеви Чейз, Роберт Де Ниро — это все члены неформального Клуба знаменитостей, к которому вы автоматически присоединяетесь, когда в аэропорту или на светском мероприятии к вам тоже подходит кто-то известный и говорит: «Привет!» — как будто мы давно знакомы.

Но шрамы, шрамы… Мой живот стал похож на рельефную карту Китая. Шрамы дико болят. К сожалению, сейчас мой организм просто смеется над тридцатью миллиграммами оксиконтина. Заглатывать таблетки просто бесполезно; единственное, что немного помогает, так это лекарства, вводимые внутривенно. Я, понятное дело, не могу принимать их дома и потому возвращаюсь в больницу.

В январе 2022 года мне сделали пятнадцатисантиметровый разрез с помощью металлических скоб. Вот такая жизнь у человека, которого благословило Что-то Большое и Ужасное. А еще мне не дают курить. Хорошо, если я переживу этот день без курева и никаких безумств не произойдет. Впрочем, когда я не курю, то быстро набираю вес. На самом деле в последнее время я набрал его столько, что, когда смотрю в зеркало, мне кажется, что за мной еще кто-то стоит.

Когда вы отказываетесь от алкоголя, то набираете вес. Когда вы бросаете курить, то тоже набираете вес. Таковы законы природы…

Что касается меня, то я бы поменялся местами с каждым из моих друзей — Прессманом, Бирко, да с кем угодно. Почему? Да потому что никто из них не имел дела с Большой Ужасной Вещью. Никто из них за всю свою жизнь не боролся с мозгом, созданным для того, чтобы их убивать. Я бы все отдал, лишь бы этого со мной не случилось. Никто не верит, но это правда.