Читать интересную книгу Записки санитара морга - Артемий Ульянов

Работа монотонная, однообразная, почти механическая. Так что можно чуток отвлечься. Пока санитар Антонов будет зашивать останки Гаюнова и Быкова да мыть секционную, я расскажу тебе, мой дорогой читатель, о тех днях, которые лихо прошлись по мне меньше года назад, подарив мне внушительную коллекцию картинок про человеческие похороны, страшных и смешных одновременно. Среди них были такие, которым вся эта чехарда с Быковым и в подметки не годится.

Итак, судьба сложилась так, что я почти четыре месяца отработал санитаром в бригаде коммерческой трупоперевозки, в небольшом ритуальном агентстве, пасущемся на севере столицы. Временная работа ночным санитаром в клинике затянулась, как все временное. И я решил покинуть дружный коллектив Царства мертвых, благо подвернулся интересный вариант. Шесть рабочих дней, по 12, а то и 14 часов. Потом трое суток выходных. Суть работы – транспортировка покойников, имеющих справки о смерти и не подлежащих вскрытию, из дома в морг. Плюс доставка гробов и венков из цеха в тот адрес, из которого покойник уходит в мир иной. К тому же изредка случались и бальзамировки, приносящие ощутимый побочный доход. Заказы приходят на пейджер с 9 утра до 9 вечера. Дежуришь вдвоем с напарником, который выступает в роли водителя-грузчика. Все остальное – документы, оплата, квитанции и сам процесс перевозки – на санитаре. Стало быть, на мне.

Уяснив эти основные моменты, я вышел на работу, с ходу окунувшись в другую похоронную реальность. Она начиналась с моего напарника, как театр с вешалки. Ему было 46, а мне 19. Угрюмый, рассудительный, бородатый в таком стиле, что сильно похож на первопечатника, а волосы, аккуратно обрезанные под горшок, только усугубляли это сходство. Звали его Колей. В мешковатом форменном зеленом комбинезоне он казался щуплым.

«Как же я с ним грузы-то таскать буду?» – думал я, пожимая ему руку.

Посмотрев на нас со стороны отстраненным взглядом, понял, что и вместе мы не кажемся силой.

– Давно работаешь? – деловито поинтересовался Коля, когда мы шли к машине.

– Минут пять уже, – честно сказал я. И добавил: – Правда, в морге пару лет отработал.

– Это лучше, – скупо кивнул напарник. И снова спросил: – В пролете работаешь?

– В хрущевке-то? – со знанием дела уточнил я. – Работаю.

И не соврал. Опыт перемещения носилок с покойником в тесных лестничных пространствах у меня был.

– Так, – удовлетворенно протянул Николай, украдкой недоверчиво оглядывая меня. – А в лифте?

– С носилками?

– С носилками, конечно…

– Возил пару раз, чего там сложного-то…

– Ну, ладно, раз так. А вот и наш «батон», – кивнул он на медицинский фургон марки «УАЗ», выкрашенный в смачный яркий зеленый цвет, с фонарем на лбу, на стекле которого был от руки намалеван слегка неровный красный крест.

– Санитарка, но переделанная, – сказал Коля с такой обстоятельной гордостью, словно хвастал передо мной новеньким «Мазератти». – Между кузовом и кабиной все наглухо перекрыто, и теплоизоляция стоит. Летом, если жара, кусок сухого льда кладешь – и ведь держит температуру-то, держит… – воспевал он старый «уазик», который на долгие месяцы станет мне вторым домом. И хотя на дворе был октябрь, отдельно Николай упомянул, что в кабине имеются два вентилятора.

И потекли трудовые будни, полные адресов, где нас давно уже ждали. Ждали не только мертвые, но и живые. Давя на кнопку звонка очередной квартиры, сжимая в руках санитарные носилки военного образца, веревки и внушительный отрез брезента, я не знал, что ждет меня внутри. Запущенные, грязные квартиры с лежачими стариками, смердящие и полные тараканов, на пороге которых возникали тени, оставшиеся от когда-то молодых и сильных людей. Они сменялись вылизанными упакованными жилищами среднего класса, хозяева которых бывали вежливы, а бывали и надменны. И в тех, и в других адресах мне встречались люди, раздавленные горем, и люди, не чувствующие утраты. Или видящие в ней избавление.

Пожилые родители, пережившие взрослых детей, были самыми тяжелыми клиентами. Их непросто было даже видеть, а ведь приходилось говорить, оформлять заказ, брать деньги и выписывать квитанции. Над всем этим стоял удушливый запах сердечных капель, день за днем въедавшийся в мое существование.

Спустя пару месяцев я уже по-другому видел бетонные массивы, стоящие в зоне нашей ответственности. Короткой фразой «здравствуйте, перевозка» я отпирал их фасады, словно универсальным ключом. И видел за ними разное. Сумасшедшего родственника, читающего Есенина у кровати мертвой матери, пьяного пацана, лет от силы двенадцати, интеллигентную пару, устроившую при нас грызню из-за денег на похороны.

Девятидневные недели (шесть работаем, три отдыхаем) размеренно шли мимо. Тесные «хрущевки» без лифта были отдельным испытанием, если мертвец имел внушительные габариты. Бывало, от нагрузок темнело в глазах. В такие минуты Хрущев казался мне совершенно бездарной исторической фигурой.

А как-то раз, помню, попали мы с Колей в интересную историю. Вынося из очередной квартиры крепкого мужчину, укутанного в брезент и прижатого к носилкам веревками на уровне груди и колен, вызвали лифт, вертикально поставили в него носилки (грузового лифта в доме не было) и поехали на первый этаж. По дороге лифт остановился. В открывшие двери уверенно вошла модная девушка лет семнадцати, со сложным залакированным начесом на голове и в наушниках. Конечно, мы встретили ее стандартной фразой, «дождитесь следующего», но поглощенная ритмами диско, она нас просто не услышала. Втиснувшись в крошечный пятачок свободного пространства, девчонка отправилась с нами на первый этаж, упершись взглядом в пол. И черт ее дернул поднять глаза… Вздрогнув, она побледнела, закрыла глаза и еле слышно спросила:

– Это что, труп?

– Нет, пианино, – постарался успокоить ее Коля.

То ли от наглядной близости смерти, то ли от неожиданности девчонка резво развернулась к кнопкам и с криком «выпустите, а-а-а-а!» начала хаотично колотить по ним, требуя остановки. И у нее получилось – мы действительно остановились, намертво застряв на третьем этаже.

Тут-то с бедолагой и случилась истерика. Она стала визгливо нести околесицу, зовя маму и грязно матерясь, да так громко, что мы с диспетчером не слышали друг друга. Кое-как заткнув миловидное создание, удалость вызвать ремонтников. Следующие двадцать минут показались нам адом.

– Ой, я не могу, он сзади, сзади, ой, нет, уберите его!!! – блажила юная леди, стуча миниатюрными ручками в стену лифта.

– Да успокойся ты, дура, – строго басил Николай.

И только мертвый пассажир не придавал этому инциденту никакого значения, медленно сползая с носилок.

Одним словом, эти несколько месяцев, проведенные с Колей в санитарном «уазике», обработали меня, словно грубый напильник, притупив чувство страха перед человеческим горем. И когда через четыре месяца в морге появилась вакансия дневного санитара, я вернулся туда уже немного не тем Тёмычем, которого знало патанатомическое отделение 4-й клиники.

Ну что ж… Вернемся в июнь 1995-го, ведь я уже почти закончил мыть секционную. Включив вонючую синеву кварца, закрыл «мясной цех» на ключ и решил направиться к своим напарникам. Но Боря опередил меня, спеша навстречу по коридору.

– Слушай, Тёмыч, тут такое дело. Родственники Гаюнова, который сейчас на вскрытии у Петровой был, требуют какой-то камень.

– Камень? Серьезно, что ли? – искренне удивился я.

– Да я сам ничего не пойму. Там парнишка малахольный да старуха рыдающая. Говорят, у него внутри камень какой-то был. И хотят его забрать. И на хрена он им?

– Камень есть, он в секции в шкафу с банками лежит. Светка хотела его в музей определить…

– Не, боюсь, не выйдет. Гаюновым он самим нужен.

– Понять можно – вещь красивая. В мочевом пузыре у него была, семейной реликвией станет, – без тени иронии сказал я. – Ну, если нужен им камень – так выдай. Держи, – протянул я ему ключи от секционной.

Спустя полчаса после того, как самоцвет Гаюнова был передан законным наследникам, настало время большой важной выдачи. Вовка занимался ей сам, с большой осторожностью и без ненужных помощников.

Решив выкурить редкую сигарету, я вышел на крыльцо служебного входа. Двор перед траурным залом был заставлен дорогими машинами, а место примитивного сельского «пазика» занял настоящий американский катафалк, который можно было частенько увидеть в «ихнем» кино. Народу было полно. Хорошо одетая публика, скорбящая по Варапаеву, утопила двор в цветах и венках. Моя хирургическая пижама выглядела на этом фоне неуместно, нарушая атмосферу дороговизны происходящего.

– Так, сейчас главный врач придет. И шеф вдобавок спустится, – обеспокоенно сказал Вовка. – Сидите-ка вы с Плохишом в «двенашке», от греха подальше.

– Ладно, не будем упрощать происходящее своим присутствием, – насмешливо согласился я, покидая зону выдачи.