Она потерла щеку.
– Да и одежда! Вы ничем не отличаетесь с виду от этих… – Он мотнул головой. – От фабричных девчонок.
Она едва не поблагодарила его за комплимент. Вместо этого попросила сдавленным голосом:
– Не могли бы мы покинуть город… ненадолго, разумеется? Прогуляться по окрестностям…
– Это можно.
Но выбор места для прогулки оказался неудачным. Вместо садов, фруктовых деревьев и крыжовника они оказались на свалке, наполнявшей вечерний воздух тошнотворной вонью.
– Пойдемте. – Они покинули неприятное место, перешли по мостику через ручей и вышли в поле, где Мануэль указал ей на поваленное дерево и предложил присесть.
Оба сели и на какое-то время лишились дара речи, настолько поле и дерево напоминали луг для верховой езды в имении. Ему вспомнилось то утро, когда он впервые привел ее на тот лужок. Уперевшись локтями в колени, он сказал:
– Так не может продолжаться. Сами видите, каким неудачным оказался ваш замысел.
Ей ли было с этим спорить? Но выбирать не из чего. Вернуться домой она не могла. Искать приюта можно только на Крейн-стрит, однако от одной мысли о том месте и населяющих его людях, в том числе родителях, ей делалось дурно. Лучше уж головой в воду!
– Мне некуда идти, кроме Крейн-стрит, – сказала она. – Хотите, чтобы я туда вернулась?
Он опустил голову и смолчал. Она сказала:
– Я вам в тягость. Но это ненадолго, я найду работу. У меня есть образование…
– В том-то и беда! – Он вскинул голову. – У вас есть образование, с которым вы можете поступить только в гувернантки, а вы сами говорили, что это не для вас. Если вы останетесь со мной, то для вас может найтись другая работенка, для которой понадобятся не мозги, а мышцы, выносливость и смирение. Разве вам по нраву гнуться в три погибели, прибираться и подавать другим еду?
Он рассчитывал, что она задумается над его словами, однако вместо этого она воскликнула с пылающим взором:
– Вас посетила счастливая мысль, Мануэль! Вот что я могу делать – подавать еду! Я хорошо разбираюсь в убранстве стола и подаче блюд. Да, это дело для меня.
– Ах, черт! – Он взъерошил себе волосы и вскочил. – Скорее обратно! Вам лучше урвать часок-другой сна, пока туда не понабились остальные постояльцы, при них вы не сомкнете глаз. – Он отошел на несколько шагов, обернулся и, глядя, как она поднимается с бревна, спросил: – Вы хоть знаете, куда угодили на ночлег, мисс Аннабелла?
На этот раз он произнес слово «мисс» не только без почтения, но и, как ей показалось, с сарказмом. Она поспешно задрала подбородок и ответила:
– Не знаю. Узнаю к утру.
Они смотрели друг на друга; ее забрызганное грязью лицо оставалось прекрасным, однако он без устали напоминал себе, что она не более чем ребенок; она же заглядывала в темно-карие глаза человека, которому когда-то по-детски предложила свою дружбу и которого теперь начинала побаиваться.
В помещении уже были люди. Это стало ясно еще до того, как они открыли дверь. В комнате их оглушил кашель. Слева от двери на мешке, брошенном на матрас, сидела женщина; мужчина прижимал к ее рту тряпку. При появлении новеньких он с извиняющимся видом поднял на них глаза. На тряпке, которую он держал у рта женщины, расплывалось красное пятно. Мужчина поспешно сложил тряпку, вскочил и поздоровался с Мануэлем и Аннабеллой. Мануэль ответил на приветствие.
– От дождя и холода ее опять начинает мучить кашель. – Мужчина смотрел на женщину.
– Понятно, – сказал Мануэль. Ему действительно все было понятно: у женщины был туберкулез, причем на последней стадии; жить ей, бедной, оставалось совсем недолго. Он взглянул на Аннабеллу. Та стояла у матраса больной и глядела на нее широко распахнутыми глазами, в которых читался страх.
Он загородил больную собой и, показывая на башмаки Аннабеллы, сказал:
– Вы бы разулись, прежде чем лечь.
Матрас занимал все пространство пола между двумя перегородками. Она села на матрас и сняла башмаки. Мануэль переставил их в изголовье, сказав:
– Или вы хотите уйти отсюда утром босой? Она проползла по колючему матрасу, набитому соломой, и прижалась спиной к стене, касаясь макушкой подоконника. Мануэль тоже разулся и сел спиной к стене в нескольких дюймах от нее.
– Не бойтесь, – шепнул он ей, – вы не заразитесь: я открою окно, чтобы вы дышали свежим воздухом.
Она многое дала бы, чтобы ответить: «Я не боюсь заразы», – однако это было бы ложью: ее мутило от страха. Она помнила, как мать предостерегала ее не подходить к больным. Два года назад у одной из служанок начался кашель, и не прошло и нескольких дней, как она была уволена. «Если тебе придется оказаться рядом с кашляющим, – наставляла ее мать, – старайся держаться от него на расстоянии, соси леденцы от кашля и ни за что не прикасайся ни к нему, ни к его вещам».
Перед ними вырос муж больной – низенький, усталый.
– Куда вы идете? – спросил он Мануэля.
– На Манчестер, – неуверенно ответил Мануэль.
– У вас там кто-нибудь есть?
– Никого.
– Тогда вам придется нелегко. Там, говорят, прогоняют из подвалов крыс, чтобы освободить место для людей. Работы там много, по крайней мере было много в прошлом году, а вот с жильем беда. Мы были там два года назад, там жена и подхватила это… – Он потрогал свою впалую грудь. – Мне посоветовали увезти ее за город, только там она сможет поправиться. Я так и сделал. Так мы и очутились в Пленмеллер Коммон. Забытое Богом место. Знаете, где это?
– Нет, так далеко я не бывал.
– Там есть ферма, Скилленз называется. Но оставаться там нельзя. Лето и то плохое, а зима еще хуже – об этом я знаю только понаслышке, потому что до зимы мы не досидели. Хозяин не позволил – испугался заразы. У них ведь ребенок. До этого я работал недалеко от фермы, на свинцовой шахте. Потом Бриджит, – он показал на соседний пенал, – сказала: хватит! Дело не в том, что это шахта, я десять лет добывал уголь, но одно дело уголь, а другое свинец: там что ни день новый труп. А что делает ваша хозяйка? – Он посмотрел на Аннабеллу. Мануэль поспешно ответил:
– Стряпает.
– Вот оно что! – Он кивнул. – Моя жена тоже была кухаркой, пока не закашляла. Потом ее прогнали – некоторые очень боятся заразиться.
Женщина надрывно закашлялась. Ее муж горестно покачал головой и, прежде чем исчезнуть, сказал:
– Она скоро уймется. Она недолго будет мешать вам спать. А утром мы уйдем. Мы держим путь в Блит – там она родилась. Вот подышит родным воздухом – и поправится.
Мануэль и Аннабелла переглянулись; он печально покачал головой. Потом, вытащив из-под себя одеяло, приказал:
– Завернитесь. – Видя, что она не собирается подчиняться, он приказал еще настойчивее: – Я сказал, укройтесь!