Инспектор так и не дописал свою историю. Когда до рассвета оставалось не более часа, он начал клевать носом, неразборчивый почерк его стал расплывчат, и, наконец, Игорь уснул прямо за столом.
* * *
Свернувшись клубочком в пыли небольшого овражка, уткнувшись лицом в подол юбки, Алёна Третья вздрагивала от рыданий, и хотя все слезы давно уже пролились, но она все никак не могла успокоиться, забыв даже о птеродактилях, которые могли заметить скрюченную женскую фигурку и напасть.
Хозяйка Дома Алён удивилась необычному предложению посетить Беглицу, но не стала расспрашивать и придираться. Видно, перспектива оплаты за дневное время, когда путаны были почти без работы, ей понравилась.
Алёна получила пропуск, слегка пофлиртовала с охранником на южных воротах, который хотел всенепременно проводить ее, и быстро освободилась от назойливого вояки.
До самой Беглицы женщина тоже добралась без приключений.
День начинался так хорошо, что в мечтах Алёна уже обнимала своих малышей, ведь выполнить задачу царя казалось достаточно легко. Впервые за два года работы на правителя Романа она получила такое задание. В ее обязанности входил обычный сбор информации с клиентов — своих и чужих, что конечно, тоже оплачивалось, но отнюдь не так щедро, как в этот раз. Может быть, если она толково справится, то поднимется на следующую ступень и ее переведут из борделя? Ведь будучи женщиной совсем не глупой, Алёна понимала, что не может быть единственной осведомительницей на весь Лакедемон...
В подобных мечтах она даже не рассердилась на постового в Беглице, который хмуро осмотрев ее фигуру спросил:
― Зачем пришла, рабыня?
― Я разве похожа на рабыню? — произнесла женщина, окидывая взглядом свою юбку, сшитую из добротной ткани и крепкую, почти новую обувь.
― Ты похожа на дуру, раз поперлась из Лакедемоновки в одиночку, — сказал сторож, почесывая затылок, шмыгая носом и дерзко глазея на пришедшую.
Теперь, лежа в канаве и сотрясаясь в рыданиях, Алёна соглашалась с его словами: она была полнейшей дурой, если вообразила, будто задание будет простым.
Беглица, по сравнению с Лакедемоном, производила впечатление грязной, захламленной дыры. Впрочем, увидев старосту, Алёна поняла, что мусор и непросыхающие лужи на улице всего лишь зеркально отражали облик худого чумазого мужика с копной нечесаных волос, одетого в засаленную полосатую рубаху.
Он зло посмотрел на женщину, словно прикидывая, как ловчее ее ударить, а потом, ни слова не говоря, ушел в дом. Алёне ничего не оставалось, как пройти за ним через полутемные сени, в пустую горницу, где стоял только колченогий стол, на который и взгромоздился странный руководитель Беглицы. Дверь за спиной захлопнулась под чьей-то рукой, и женщина почувствовала, как по затылку прошла волна мурашек.
Впервые Алёна растерялась перед мужчиной, не зная с чего начать разговор. Она попыталась поймать его блуждающий взгляд, но вдруг, плюнув буквально ей под ноги, мужик грубо сказал:
― Раздевайся, коль зашла.
― Мне нужно что-то у вас купить, — опешила Алёна. — Я могу хорошо заплатить. Вот трудодни...
― Мы тут не торгуем! — староста показал ей кулак. — Это вы там, кацапы, устроились, а мы народ простой, живем без денег. Зачем мне трудодни? Что нам тут покупать? Яйца у птеродактилей?
Алёна хотела рассмеяться этой нехитрой шутке, но почему-то не смогла преодолеть внезапный страх.
― Патроны есть? — спросил староста, сверля ее немигающим взглядом.
― Патронов нет, — убито произнесла женщина.
― Тогда раздевайся.
Алёна почувствовала отчаяние. Этот скот просто издевался над ней, но трава была нужна как воздух, иначе Роман будет недоволен, иначе нечего и думать, чтобы увидеть детей, иначе ей никогда не выбраться из борделя, разве только за Дамбу Теней...
Когда через два часа Алёна, вся в синяках, ссадинах и укусах, сжимая в кулаке мешочек с дурью, шатаясь, вышла за ворота Беглицы, ей показалось, что прошел месяц. Она почти не помнила, как оказалась на раздолбанной дороге. Овражек, на дне которого она понадеялась найти воду — высох, так что смыть с лица слюну старосты, мерзко пахнущую перегаром, было невозможно. Тогда женщина опустилась в пыль, свернулась клубком и завыла, давясь слезами.
Последний раз Алёна рыдала так два года назад, когда ее поймали на воровстве, за которое по законам Лакедемона полагалась смертная казнь. Судьи остались равнодушными к объяснениям, что заболевшему ребенку нужны были лекарства, а купить такие вещи было не на что. И молодая женщина ожидала самого худшего, представляя себе дальнейшую судьбу троих детей, которые остались бы круглыми сиротами. Поэтому предложенная царем Романом сделка показалась в тот момент подарком судьбы.
Второй правитель Лакедемона обещал отправить детей в Ломакин, где их не ждала бы голодная смерть или рабство, а ей всего-то и надо было, что внимательно слушать и тщательно запоминать, что болтают клиенты в борделе.
Алёна до сих пор помнила жесткие холодные пальцы хозяйки заведения, когда та ощупывала грудь, живот, ягодицы... Было тошнотворно и мерзко, очень хотелось оттолкнуть наглые руки и убежать.
― Ну, — сказала мадам, закончив осмотр, — тело, конечно, не первой свежести, рожавшее тело. Но все же ты нам подходишь.
За первые полгода Алёна, получившая прозвище Третья, научилась многому, что раньше ей даже и во сне не могло пригрезиться, но она терпела и улыбалась. Для нее заниматься «любовью» с посетителем было все равно, что давиться полусгнившей крысятиной и приговаривать при этом, поглаживая живот, что ничего вкуснее в жизни своей не пробовала. Сколько раз после очередного клиента хотелось залить слезами подушку, однако надо было готовить сообщение для покровителя.
Царь Роман приходил раз в месяц, и она пересказывала все, что услышала от мужчин или от других путан, которые частенько перемывали кости клиентам. Беда была в том, что ничего стоящего никто не говорил. Одни поругивали царя Романа, другие — царя Антона...
Но однажды в бордель пришел важный гость. Как оказалось, это был один из старейшин Лакедемона, и хозяйка лебезила перед ним с особенным бесстыдством. Обнаженные девушки выстроились в ряд, а он, брезгливо оттопырив губу, что-то бурчал под нос. Впрочем, на женские груди он совсем не смотрел, взгляд его скользил по ногам проституток, пока наконец не остановился напротив Алёны.
― Вот эта подойдет, — надменно выцедил он сквозь зубы.
Сердце Алёны сжалось, а по спине прошел ледяной ветерок. Что сейчас будет делать с ней это самодовольное чудовище? Но когда они оказались в апартаменте для особых гостей, а дверь была заперта, высокомерность с лица старика мгновенно исчезла, и он принялся почти смущенно говорить о своих фантазиях и предупреждать о конфиденциальности.
Двадцать минут спустя одетый только в собачий ошейник старейшина вылизывал ее ступни, называя своей госпожой, а она лупила его плеткой, обзывая всякими унизительными словечками.
Царь Роман остался очень доволен полученной информацией и позволил на два дня уйти в Ломакин к детям.
Так постепенно путана уверилась, что ее уже ничем удивить или унизить невозможно. Да, но к чему же это привело? Ее вырвало от отвращения, когда она вспомнила старосту Беглицы. «Какая мразь!» — всхлипнула Алёна.
Глава 14
ЭТИМ ИСКУССТВОМ ВЛАДЕТЬ,
К СОЖАЛЕНИЮ, МОЖЕТ НЕ КАЖДЫЙ
Обняв колени, Аня сидела на песке и беззвучно плакала, перебирая в памяти весь этот ужасный день. Солнце, согревавшее спину, зашло за деревья, и море потемнело, приобретая бурый оттенок. На набережную медленно надвигался сумрак, а вслед кралась тьма грядущей ночи. Девушка вздрагивала и ежилась от неясных предчувствий, но не потому, что боялась темноты. Просто сейчас казалось, что вместе с последними лучами погаснет память о счастливой жизни и вся радость исчезнет с лица земли. Еще вчера она мечтала остаться в Таганроге, где так ясно видела себя, беззаботную и счастливую, под руку с Олегом... или бесстрашной охотницей, прикрывающей спину любимого... или отважной воительницей, спасающей жизнь отца своих детей... а еще хозяйкой большого трехэтажного дома, ждущей мужа из похода... Что ж, она готова была играть любую роль, только бы рядом с ним, но теперь точно знала: всему этому не суждено случиться. Такие наивные мечтанья могла позволить себе разве что десятилетняя дурочка, но никак не взрослая гражданка Лакедемона.