Даше тоже пришлось смириться. Но что-то переменилось в ней после этого – взгляд ее переменился, что ли? Она смотрела теперь на Алексея то ли сочувственно, то ли снисходительно. А он настолько ненавидел себя за собственное бессилие, такая ярость поднималась в нем, что ему было не до Дашиных взглядов.
Даша считала, что нужно продать библиотеку.
– Все равно же тебе тут половина книжек не нужна, – сказала она. – И архив еще этот… Куда все это складывать, можешь ты мне сказать? В нашу конуру?
Продавать он ничего не стал. Архив отдал в Географическое общество, а полки с книгами перевез к себе, заняв ими всю стену, на которой прежде висел ковер, и забив антресоли и кладовку.
Но ощущение того, что жизнь разрушается и ничего невозможно сохранить, – это ощущение его не покидало…
Это чувствовалось во всем, и больше всего в том, как безжалостно разрушалась его работа. Время начало меняться, а для геологических изысканий нужна была стабильность. Невозможно было в переменчивые, перестроечные времена вкладывать огромные деньги «в землю», без надежды на скорую отдачу.
Алексей видел, как приходит в упадок то, чему он посвятил годы и годы, без чего не мыслил своей жизни. И разве только своей! Иногда ему казалось, что вся Сибирь застыла в растерянности, не зная, к чему весь этот разор и развал. Решительные, ответственные люди, не боявшиеся ни бога, ни черта, не знали, что им делать со своими заводами, кораблями, стройками и гидростанциями – со всем тем, что считалось государственным, но до чего государству не было теперь никакого дела.
Бессилие одолевало его, мучительное бессилие в самом расцвете лет, и Алексей Шеметов метался по своей Сибири, не зная, к чему приложить душу.
Именно в таком настроении – бессилия и глухой тоски – вернулся он поздним осенним вечером в Москву. Он думал о том, что возвращается, наверное, с последнего своего выезда в поле; он не представлял, где и как будет работать дальше.
Только уже возле самого дома, на аллее у пруда, Алексей заставил себя отвлечься от этих мыслей. Как бы там ни было, а он приехал домой. Пусть это не совсем настоящий его дом, пусть он до сих пор не в силах смотреть, как чужие люди зажигают свет в родительских окнах. Но Даша ждет его, а это значит, что жизнь не совсем утратила устойчивость.
Даша пила кофе на кухне. Алексей, как всегда, вошел бесшумно и остановился в прихожей, впитывая в себя звуки и запахи дома. И уже здесь, не заходя в комнату, он почувствовал какую-то перемену…
– Ты, Алексей? – спросила Даша из кухни, услышав, как он снимает куртку и сапоги.
И услышав ее голос, он тут же понял, в чем дело! Она не ждала его. Не то чтобы он застал ее врасплох, нет. Но она не ждала его, ей был безразличен его приезд, и все у него внутри похолодело.
Он чувствовал это весь вечер – пока она накрывала на стол, спрашивала его о чем-то, включала телевизор. Этого невозможно было не почувствовать, но он все еще надеялся, что ошибся.
И только ночью, когда он придвинулся к ней в темноте и вдруг ощутил, как напряглось все ее тело, – Алексей спросил наконец:
– Что произошло, Даша, скажи мне.
Она помолчала, потом включила бра над кроватью и повернулась к нему.
– Я должна была сразу тебе сказать, Леша… Я больше не могу с тобой жить, я от тебя ухожу.
Он не знал, что сказать. И что вообще можно было сказать на это?
– К кому? – спросил он наконец.
Это вырвалось непроизвольно, и спросил он не потому, что когда-нибудь ревновал ее. У Алексея никогда не было повода подозревать Дашу в изменах, хотя она подолгу оставалась одна. Да он и не был ревнив, ему вообще было не до этого. Но он был уверен в том, что Даша не может уйти просто так, в одиночество, не такая она была женщина.
Кажется, она удивилась его вопросу.
– А откуда ты знаешь? Да, я к одному человеку ухожу… В общем, Леша, с моим уходом, конечно, могут быть связаны для тебя кое-какие неприятности…
– Да уж наверное, – с горечью произнес он.
– Нет, ты не понял. Дело в том, что я не просто ухожу – я уезжаю. То есть совсем отсюда уезжаю, навсегда, ты понимаешь? В Мексику.
– Куда?! – поразился Алексей. – В какую еще Мексику, почему?
– Потому что я выхожу замуж за мексиканца. За капиталиста, можно сказать. И он меня отсюда увозит.
«Какой-то бред! – подумал Алексей. – Да быть этого не может!»
Он даже успокоился слегка, услышав про Мексику: в это невозможно было поверить. Но ведь Даша никогда не была выдумщицей, она даже юмора не понимала, всегда стесняясь этого в компании Алексеевых друзей.
– Я с ним на обыкновенном дне рождения познакомилась, у Наташи Зайцевой, – торопливо говорила она, хотя Алексей совсем ее об этом не спрашивал. – Его одна дама привела – похвастаться. Вроде она на него виды имела. А он возьми и начни за мной ухаживать – танцевать приглашал, телефончик попросил. Назавтра звонит, в ресторан зовет. А потом оказалось, он какой-то промышленник там крупный, и имение еще у него огромное, и он в меня влюбился. Я не сразу согласилась, Леша! – горячо произнесла она.
– Да? Что ж, и на том спасибо, – без радости усмехнулся он.
Даша слегка смутилась, но продолжала:
– Да, я не хочу тебя обманывать: может быть, я в него и не так уж сильно влюблена. В тебя я больше влюблена была когда-то… Но ведь я не девочка, Леша! Ну что у меня за жизнь? Одна да одна, а главное, все так беспросветно, что просто жить неохота. И ведь всегда так будет – и завтра, и через десять лет, всегда!
– Что ты имеешь в виду? – глухо спросил Алексей. – Если мои отъезды, то теперь…
– И отъезды тоже, но даже не только. Да ведь мы все тут знать не знаем, что такое настоящая жизнь! Ведь мы не живем, а прозябаем и даже не понимаем, что…
– Тебе деньги нужны? – перебил ее Алексей.
– А хотя бы! Я нормальная женщина, почему я должна чувствовать себя обделенной? Только, Леша, мне не те деньги нужны, которые у тебя есть или когда-нибудь будут. Ну, предположим, прибавят тебе зарплату, будешь ты получать не триста рублей, а четыреста – разве есть разница?
– Сколько же тебе надо? – В голосе Алексея послышалась насмешка.
– Мне нужны другие деньги, – отчеканила Даша; он узнал ее ясные, спокойные интонации и понял, что все кончено. – С этими деньгами связана жизнь, которой я хочу, и таких денег ты никогда не сможешь мне дать.
Она говорила еще что-то: о том, что такая женщина, как она, достойна лучшей доли, что она оставит ему все, лишь бы развестись поскорее. Он уже не слушал. Как вдруг другие Дашины слова заставили его напрячься:
– И в конце концов, я просто обязана позаботиться о своем ребенке…
– О каком ребенке? – медленно спросил Алексей. – Ты ждешь ребенка?..