Читать интересную книгу Кровавое дело - Ксавье Монтепен

— Я нахожу по меньшей мере бесполезным заранее будить в ней воспоминания. Когда прибудут представители закона, я буду с ней. Врач у постели больного имеет больше власти, чем судья, и закон склоняется перед ним.

Доктор ушел.

Madame Фонтана и Анжель остались с глазу на глаз. Анжель хотела воспользоваться благоприятной минутой, чтобы выяснить подозрения, зародившиеся в ее уме.

— Вы хорошо поняли, что означал мой взгляд, когда моя дочь заговорила о вашем племяннике? — спросила она.

— Да, я его поняла, по крайней мере думаю, что верно поняла.

— Я не преувеличила, не правда ли? К признательности присоединяется еще другое чувство, более нежное?

— Вы не ошиблись. Накануне несчастья я сама обо всем догадалась…

— Каким образом?

— Когда Леон и ваша дочь были в моем кабинете, я заметила, что они неравнодушны друг к другу, а минуту спустя Леон, оставшись со мной наедине, признался. Он видел Эмму-Розу несколько раз и полюбил ее.

— Вы не говорили об этом с моей дочерью?

— Нет, я поступила бы слишком опрометчиво, а, надеюсь, вы не считаете меня способной забыть свои обязанности?

— Я знаю вас и уверена, что вы не покровительствовали этой любви, которая, вероятно, не более чем ребячество…

— Нет, это не ребячество, по крайней мере со стороны Леона, — с живостью перебила madame Фонтана.

— Но ваш племянник так молод!

— Несмотря на молодость, он очень серьезен. Я ему говорила, что с моей стороны не будет препятствий, так как я знаю его намерения; но любовь Леона не допускает никаких возражений. На все мои убеждения он отвечал: «Я люблю всеми силами души и навеки. Ничто в мире не в состоянии изменить этого». Он умолял меня быть посредницей между ним и вами, передать вам о его планах и надеждах, просить от его имени руки вашей дочери, когда он устроится настолько прочно, что будет иметь возможность жениться и взять на себя все обязательства, сопряженные с браком. Из всего этого видно, что мы имеем дело не с ребяческим увлечением, а с истинной страстью.

— Вы вполне уверены, что Эмма-Роза любит вашего племянника? — спросила Анжель.

— Я догадалась об этом сама, так же, как и вы.

— Если эта любовь не забудется, она составит большое несчастье для того или другого, — прошептала Анжель, нахмурившись.

— Несчастье? По какой причине, если в конце концов она закончится браком?

— Но этот брак невозможен!

— Однако же впоследствии…

— Никогда! — перебила Анжель. — Важные причины служат тому препятствием, вы когда-нибудь о них узнаете.

— Если речь идет о состоянии, то я должна вам сообщить, что Леон будет богат.

— В деле любви денежный вопрос не играет важной роли, — перебила Анжель.

— В таком случае что же мешает?

— Не спрашивайте, я не могу, или, вернее, не хочу вам отвечать. Не сомневайтесь в моей глубокой признательности вашему племяннику за спасение дочери. Я сочла бы великим счастьем назвать его своим сыном и тем не менее принуждена умолять вас помочь мне разлучить молодых людей, потому что их союз положительно невозможен.

— Услышав такие слова, Леон придет в отчаяние, — проговорила madame Фонтана.

— Он мужчина… у него больше силы и мужества, чем у моей бедной девочки, и, однако, я употреблю все силы, чтобы заглушить в сердце Эммы эту несчастную любовь.

Приход madame Дарвиль прервал разговор. Наступило время завтрака; Леон и Рене ожидали уже дам в столовой. Анжель становилась все сумрачнее. Предстоящий приезд судей сильно ее заботил. Без сомнения, товарищ прокурора Фернан де Родиль будет в их числе и увидит дочь, которую совсем не знает. Каков будет результат этого свидания?

Найдет ли она в себе достаточно силы, чтобы сохранить хладнокровие? Удержится ли от гнева и ненависти, клокочущих в ее сердце?

«Этот недостойный отец не имеет никакого права на не признанное им дитя, — думала Анжель. — Он не посмеет намекнуть на прошлое, я тоже буду молчать и останусь спокойна — так надо. Я не должна подавать виду Эмме и всем окружающим, что она незаконнорожденная, без имени, и что судья, допрашивающий ее, ее отец.

Завтрак прошел печально. Мрачное выражение лица Анжель, молчание, из которого тщетно старались ее вывести, поставили в неловкое положение присутствующих; одна madame Фонтана догадывалась о причине ее озабоченности.

Глава VIII ДОПРОС ЭММЫ-РОЗЫ

В половине первого прибыли два поезда — из Парижа и Жуаньи, и остановились на несколько секунд на станции Сен-Жюльен-дю-Со. Начальник станции и полицейский комиссар поспешили навстречу приехавшим. Первыми сошли барон Фернан де Родиль, господин де Жеврэ и начальник сыскной полиции. Почти тут же к ним присоединились прокурор из Жуаньи, его секретарь и судебный следователь.

Все вместе вошли в кабинет начальника станции, от которого и узнали все подробности страшной драмы.

— Что это за молодые люди — Рене Дарвиль и Леон Леройе? — спросил Фернан де Родиль.

— Рене Дарвиль — единственный сын богатой семьи, пользующейся в нашем городе большим почетом, — ответил комиссар. — Молодая девушка, найденная на дороге, перенесена в дом его родителей. Другой же — господин Леройе, сын дижонского нотариуса и племянник начальницы пансиона в Лароше, у которой воспитывается раненая. Я полагаю, что этот молодой человек может дать вам важные сведения касательно личности убитого Жака Бернье.

— Разве он его знал? — с живостью спросил барон.

— Жак Бернье, по-видимому, был старинным и лучшим другом его отца.

— Madame Анжель находится с дочерью?

— Да, сударь, вместе с начальницей пансиона…

— А! Так madame Фонтана тоже приехала?

— Да, как только получила от племянника депешу.

— Не знаете ли вы, — спросил судебный следователь господин де Жеврэ, вмешиваясь в разговор, — в состоянии ли девушка отвечать на мои вопросы? Мы ждали по этому поводу ответа по телеграфу, и, однако, не получили!

— Не знаю, но вы увидитесь у madame Дарвиль с домашним доктором и узнаете у него о состоянии раненой.

В это время заговорил прокурор из Жуаньи, маленький человек лет сорока, с суровым взглядом и резким голосом.

— Если девушка в состоянии произнести хоть пару слов, ее следует допросить, — сказал он. — Правосудие нуждается в разъяснениях. Нам больше нечего здесь делать, господа. Благодарю господина начальника станции за скорое уведомление о случившемся и прошу дать нам провожатого до дома madame Дарвиль.

— Не лучше ли будет, если господин начальник станции сам потрудится нас проводить? — произнес начальник сыскной полиции. — Я думаю, он окажет нам немалую пользу.

— Весь к вашим услугам.

— Так пойдемте вместе с нами, сударь. Дорогой я попрошу господина следователя рассказать мне о следствии и предварительном допросе.

Все направились к жилищу madame Дарвиль. По дороге де Жеврэ сообщил коротко о событиях. Прокурор слушал его, не пропуская ни слова, и обратил внимание на две вещи. Во-первых, на отказ Анжель признать своего отца, во-вторых, на потерю письма.

— Не поразило ли это вас, господа? — спросил провинциальный чиновник своих парижских колег.

— Да, мы обратили внимание на эти факты, — ответил де Жеврэ, — и займемся ими специально по возвращении в Париж. Теперь же нам предстоит другое. Цель нашего путешествия — узнать от дочери madame Анжель, видела ли она убийцу, может ли его узнать и описать его наружность; если да — мы направим полицию на след негодяя, в надежде, что он не скроется от нас.

Разговаривая, они дошли до дверей дома Дарвилей.

— Здесь, — сказал начальник станции и позвонил. Слуга отворил, и в то же время показался Рене. Барон де Родиль почувствовал ужасное смущение. Сердце его билось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди; лицо покрылось страшной бледностью.

Де Жервэ заметил эту перемену и, подойдя к другу, тихонько взял его за руку.

— Ради Бога, придите в себя! Вы сейчас упадете в обморок! Что скажут? Что подумают?

Барон кивнул.

— Господа судьи из Парижа и Жуаньи, господин Дарвиль, — отрекомендовал начальник станции.

— Пожалуйте, — произнес молодой человек, — вы увидите мою мать и наших гостей.

Madame Дарвиль встретила их в передней и попросила войти в залу. Анжель Бернье, madame Фонтана, Леон Леройе и доктор ожидали их в глубоком молчании. При виде барона Анжель не смогла удержаться от презрительного жеста. Он заговорил первый:

— Извините, сударыня, за беспокойство, — произнес он, обращаясь к хозяйке дома. — Вы знаете, что нас сюда привело. Мы бродим в совершенных потемках, но надеемся пролить свет, допросив молодую девушку, которой вы оказали гостеприимство. Мы гости непрошеные, но любовь к справедливости и закону служит нашим оправданием.

— Как и вы, милостивые государи, мы уважаем закон, — возразила madame Дарвиль. — Добро пожаловать, исполняйте ваш долг.