Кап.
Кап.
Кап…
Глава 38.
Деревенский староста Стемер Чига почти по-хозяйски заглянул в служительский домик с факелом в руке, невозмутимо оглядел очередной живописный пейзаж со мной в главной роли: неподвижный инквизитор на полу, я, окровавленная, в разорванном платье, с перекошенным и перепачканным лицом.
- Еще живой? – кивнул он в сторону служителя. – Ну, это ненадолго...
- Утром он придёт в себя. Отпустите его, - теперь уже мой голос невыразительный, деревянный, монотонно рубит высохшие слова. – Пусть уходит. Отпустите его.
- Вылечила-таки? Проблем он нам учудит - полное ведро, - хмыкает Стемер.
- Проблем не будет, - твердо обещаю я.
Почему-то я абсолютно уверена в том, что Вилор навсегда забудет небольшую деревеньку, в которой восемь лет назад вытащил из реки какую-то глупую девочку, а потом несколько месяцев прожил простым служителем. Шей вряд ли упустит такие детали.
Тьма, притихшая было в углу, скалится на старосту сотнями черных клыков, сверкает звездочками по всему угольному телу.
- Уже совсем здоров, как погляжу? Отпустим, какого демона марать руки и душу, а тут он нам на кой, - совершенно спокойно кивает лас Стемер. – Но и ты, Тая, лучше уходи. Не место тебе теперь тут, особенно, когда столько народу знает, мало ли. Такие, как ты, не должны с простыми людьми жить, ты уж пойми и… прости. Мы что могли, то сделали, а дальше сама решай.
Я вытираю рукавом с лица слезы и грязь, приказываю крови остановиться – и чувствую, как затягивается слабая ранка. За двенадцать лет я привыкла давать свою кровь тени и теперь ощущала себя неоправданно, неправильно целой. Внезапно я подумала о том, где будет добывать кровь без договора Шей. Найдет себе другого, другую? Заключит новый договор и...
И я никогда больше его не увижу. Буду ждать каждое новолуние, ждать, ждать, ждать - и не дожидаться. Бесконечными горстями, седьмицами, годами. Или все будет иначе, и однажды я посмотрю на темное небо с пепельным матовым лунным ободком - и не почувствую ничего, совершенно ничего?
Тьма мягко прижимается к ноге, я кладу руку ей на холку. Можно приказать ей уйти, спрятаться, но… Пусть остается. Какая теперь разница. Кто еще меня защитит? Я больше не смотрю на Вилора, на теперь уже бывший его дом, на сгоревший амбар, слепо щурившийся обугленными досками. Тьма ведет меня прочь столь уверенно, столь твердо, что можно идти с закрытыми глазами и не споткнуться ни разу. По пути я встречаю многих. Кажется, вся деревня выстроилась живым коридором, молчаливым, натянутым канатом, по которому я иду в родной дом в последний раз. Я не вижу ни одного лица, но чувствую каждого. Останавливаюсь только один раз, увидев среди наблюдателей бледного и опухшего, как утопленника, мужа Асании - Вада Джаммерса.
Живого и невредимого. И в его устремленном то на меня, то на тьму взгляде, практически единственном из всех, царит неподдельный страх.
И к нему единственному я подхожу ближе.
- Ты ее предал. Ты ее бросил. Тебя не было рядом. Ненавижу. Ни с одной женщиной больше ты никогда не будешь. Будь ты проклят.
Я не знаю, что заставляет меня произносить эти жуткие слова, вызывающие такое странное чувство внутри - смесь тревоги и одновременно сладострастного покоя, словно один за другим обрубаются нити, держащие меня тут. Нет больше никаких нитей.
Страх в глазах Вада сменяется откровенным ужасом, но больше я на него не смотрю.
***
Тьма не соглашается подождать на улице, и спорить с ней я сейчас не хочу. Первое, что мне бросается в глаза на родном до последнего камушка, до каждой травинки дворе - в глаза и под ноги - Светенька, чёрная кошка знахарки Тамы. Значит, её немудреный наказ выполнен. Интересно, куда все же дели петуха...
В доме темно и тихо, но я отчего-то знаю, что мать не спит. И, заходя в дом, вижу её, только её и сразу. Мать спиной ко мне укачивает причмокивавшую, что-то лепечущую Таниту. Спустя мгновение она оборачивается, видимо, почувствовав мое присутствие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В отличие от остальных, мать смотрит только на меня, не на тьму. Словно и не видит. Не замечает стоящего рядом чудовища. Черных спутанных волос. Крови на грязном, полусожженом платье.
За эти три самые страшные седьмицы в её жизни, когда она потеряла старшую, любимую дочь и чуть не потеряла вторую, перенесла тяжелейший моровой недуг, мать словно высохла, стала ниже ростом, почернела лицом и побелела волосами. Но стояла она прямо, ровно, кутаясь в серую пуховую шаль, и крепко держала Таниту на руках. А я смотрела на неё, ощущая, как умирает во мне что-то последнее, слабое, трепещущее. Совершенно не нужное, но родное, живое.
Вероятно, лас Стемер уже рассказал ей всё, он или... так или иначе, мать не задала мне ни одного вопроса.
- Я ухожу, - говорю я. И мать медленно кивает, укладывая Ниту в колыбельку.
- Вещи твои собраны. Мешок под лавкой.
- Когда собрала?
- Еще в тот день, когда Тама тебя увела.
Я неловко повела рукой, тьма под ладонью молчала.
- Это не похоже на искру.
Мать не ответила. Запахнула плотнее шаль на груди.
- Деньги, что ты в городе заработала, мы не тратили. Завернула в зелёное платье.
Я кивнула. Подошла к колыбельке.
- Кто принёс Таниту?
Мать пожала плечами и отвернулась. Я смотрела на спящего ребенка, такие знакомые золотистые завитки надо лбом.
- Таниту я заберу. Здесь сплетни пойдут, все на нее оборачиваться будут, да и тебе тяжело. С братьями хлопот полно, но они все же мальчики, им проще.
- С ума сошла?! - мать все же развернулась ко мне, бесстрастное выражение спало с её изможденного лица. - Куда младенца потащишь, в ночь, в неизвестность?! А если эти опять за тобой придут, куда её денешь?!
Тьма рычит, обнажая черные треугольные зубы, но мать словно и не слышит ее, и не видит.
- Справлюсь, - говорю я. - Ты же знаешь, что я права. Здесь ей жизни не будет. А там - одно Небо знает. Саня была бы не против.
Саня...
Я умылась, переоделась в сухое, теплое, чистое, переплела влажные волосы в косу. Съела поданный матерью холодный ужин - мне почему-то показалось, что она каждый вечер так его оставляла, каждый вечер на протяжении трех седьмиц, и внутри что-то заныло, на глаза набежали слезы. Поцеловала спящих братьев напоследок в шелковистые светлые макушки. Посмотрела в лицо молча сидящему на скамье сгорбившемуся отцу. Взяла на руки безмятежно спящую Таниту, не подозревающую о столь резких переменах в ее собственой жизни. И пошла лесом в сторону, противоположную Гритаку.
...Тяжелый мешок с вещами тащила тьма.
Глава 39. Финальная.
С маленькой Танитой на руках, довольно тяжелой, надо сказать, но к счастью, крепко спящей, я шла, по собственным ощущениям, бесконечно долго. Странное дело, усталости как будто и не было, переживаний, слез, тревог, страданий - ничего этого не было, внутри поселилась одна бездумная серая пустота. Тьма то бежала за мной волком, то летела над головой вороком, я не смотрела на нее, но всегда чувствовала ее присутствие. Иногда я сама ощущала себя летящей птицей - прочь, куда-то вглубь лесов, дальше и дальше от деревни, Вилора, воспоминаний, прошлой жизни.
Конечно, с маленьким ребёнком на руках совсем обойтись без людей я не могла.
Иногда мы выходили на дорогу и останавливали экипажи, чьи возницы забывали о странной лассе с ребенком сразу же, как я их покидала. Заходили в деревни за едой для Ниты и ночлегом, два раза останавливались на небольших постоялых дворах. Тьма была рядом. Грела и чистила воду в реках, подсказывала путь, подталкивала встреченных людей к нужным решениям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Когда я наконец-то набрела на подходящую деревню, прошла почти седьмица, время близилось с закату. Тьма прижалась холкой к бедру, недобро глядя на поселение. Обычная деревня, не лучше и не хуже. Не самая маленькая. Аккуратные домики. Редкий лай собак. Прочий бытовой шум.