По дороге в Москву, я, чуть живой от усталости, обошел Переделкино стороной. Но в свой последний московский день я все-таки отправился туда на машине. Дом Пастернака был открыт для посетителей. Здесь были подлинные вещи, книги. Удивительный маленький аппарат эпохи первых советских телевизоров, экран выглядел как гипертрофированная долька шоколада, а перед ним на некотором расстоянии была установлена огромная линза, казалось, что это монокль, сделанный по заказу циклопа. На одной фотографии Пастернак был запечатлен в тот момент, когда пришло известие о присуждении ему Нобелевской премии: он держит небольшой бокал, что-то говорит, смотрит вдаль. Рядом с ним сидит жена его расстрелянного друга, она рада, все за столом рады и счастливы60. Пастернак был смелее, чем большинство современников, и все-таки ему удалось сохранить жизнь. И даже стать обеспеченным и, если угодно, неплохо устроенным писателем.
Я вошел в его кабинет на втором этаже. Здесь стояла «История немецкой литературы», Гейдельберг, 1955-й год, – под конец он читал уже только на немецком и на английском. И стихи. То, в котором он описал собственную смерть61. Еще «Марбург» – там он когда-то учился, совсем в другой жизни. Марбург. Что-то вспыхнуло в моем сознании: я увидел те же остроконечные крыши, сады, террасы, спящие фахверки. Кривые переулки, некогда мне хорошо знакомые, старые профессорские дома на холмах – полная противоположность непомерно широкому евразийскому дивану с его бескрайними равнинами, завитками и кисточками62. Зачем я оказался в этом доме? Чтобы вспомнить, откуда я родом. Комната была волшебно освещена: солнечный свет лился сквозь многочисленные окна, ложился на пол. Янтарный свет на полу.
Я вышел из этой комнаты и из этого дома, закрыл за собой дверь, направился по тропинке через сад, мимо астр и опавшей листвы, к машине. Наталья улыбнулась и спросила:
– Куда теперь?
Благодарности
По пути в Москву я встречал ангелов-хранителей. Имена некоторых упомянуты в этой книге. Мой низкий поклон им за бесценную помощь. Кроме того, я выражаю благодарность Александру Фесту и Гуннару Шмидту за беседы, в ходе который вызревал мой замысел. Кинопродюссеру Джимми Геруму за прекрасный совет. Петеру Эдуарду Майеру (Мюнхен) за превосходные сапоги. Фотографу Детлефу Штайнбергу за отличные карты. Габриеле Кляйнер (Берлин), Хайке Забель (Дрезден), Хельмуту Харнайту, а также историкам Х.-Д. Энцбергу и Рудольфу А. Марку за их советы. Графу Леопольду Роткирху за рассказ о его отце и о Винногоре. Минскому Гете-институту и московскому ПЕН-клубу за их содействие. И, наконец, я благодарю газету «Die Welt» за безграничное терпение, проявленное по отношению ко мне.
Послесловие переводчиков
Вольфганг Бюшер. Паломничество в страну Востока
«Однажды ночью, когда лето было в самом разгаре, я закрыл за собой дверь и отправился в путь: прямо на восток, насколько это было возможно». С такой фразы мог бы начаться роман, написанный и сто, и двести, и, с некоторыми стилистическими поправками, пятьсот лет назад. Книга «Берлин – Москва. Пешее путешествие» немецкого журналиста и писателя Вольфганга Бюшера была опубликована в 2003 году, спустя два года после того, как он совершил восьмидесятидвухдневный переход от Берлина до Москвы, преодолев в общей сложности около двух тысяч километров. Вопрос «зачем», чрезвычайно докучавший автору во время его пути, пожалуй, лучше не задавать и сейчас. Коротко на него ответить невозможно, а все ключи к объяснению даны в самой книге. Факт остается фактом. Преуспевающий журналист, вполне устроенный житель благополучной Германии, взрослый семейный человек, вдруг ясно осознал, что усидчивость есть «грех против Духа Святого» и отправился из Берлина в Москву. Пешком. Через Германию, Польшу, Белоруссию и добрую часть России.
Образ Путника в мировой литературе воспет не единожды, только вот примеры на ум приходят все больше исторические: пилигримы, поэты, странствующие дервиши, очарованные странники, бродяги. Люди XXI века не ходят: он летят в самолетах, едут в скоростных поездах и автомобилях, реже – плывут по морю. На своих двоих преодолевают пространство разве что искатели приключений и безнадежные романтики. Редкий тип. Но именно к нему принадлежит Вольфганг Бюшер, не побоявшийся закрыть за собой дверь, переступить порог и стать Путником, человеком, по мнению всех религий, наиболее уязвимым и потому находящимся вне привычных обрядовых рамок и законов.
Когда путешествующий взирает на землю не с высоты 10 000 км и не из окна надежной машины, а лишь с высоты своего роста, не защищенный ничем, кроме подобранной на лесной тропе суковатой палки, тогда и опасности, подстерегающие его в дороге, ничем не отличаются от тех, с которыми сотни и тысячи лет назад сталкивались одинокие путники. Лихие люди, дикие звери и призраки. И того, и другого, и третьего на пути Вольфганга Бюшера было в избытке. Невероятная открытость, а порой и благая наивность избавляли путешественника от многих реальных опасностей – зачастую только потому, что он их не замечал – и более осведомленный в тогдашней провинциальной жизни читатель будет то и дело всплескивать руками, поражаясь везению героя. Другое дело – опасности мнимые, создаваемые воображением, и тут нельзя не подивиться тому, как мало видение современного человека отличается от средневекового или даже доисторического. Глазастая кошка, способная обнаружить в закрытом рюкзаке бутылку водки, невидимый снайпер, притаившийся в заброшенной деревне, серые волки (едва ли не оборотни), вереницей идущие вдоль трассы М1, апокалиптические предсказания и таинственные сновидения, даже невыносимый запах копченой рыбы – все это тревожит, искушает и занимает мысли путника гораздо больше, чем реальные проблемы, с которыми он постоянно сталкивается.
Что касается призраков, то один из них, «совершенно потерянный среди далей, самый потерянный из всех», точно не был опасен, скорее он играл роль заботливого ангела-хранителя. Дед Вольфганга Бюшера, погибший во Вторую мировую, бесследно сгинул где-то среди бесконечных русских полей и лесов: «Ни камня, ни места, ни имени – ничего».
Он сопровождал автора от Зееловских высот до можайской Долины Смерти. И здесь, на самых подступах к Москве, немец Вольфганг Бюшер, попросил пятерых русских солдат, огромные бетонные фигуры которых темнели в тумане, возвышаясь на странных постаментах-котурнах, «позаботиться» о его собственном «мертвом солдате». Ни показного покаяния, ни тем более, кощунства в этой просьбе не было, – лишь стремление обрести мир и покой. Не для себя, для своего убитого деда, поглощенного этой бескрайней и бездонной землей.