Читать интересную книгу Золотой жук. Странные Шаги - Эдгар По

— Если вас интересует содержимое моей головы, то я могу вас с ним ознакомить, — устало сказал отец Браун. — Чего оно стоит, вы будете судить потом. Вот что я нахожу в этом старейшем из моих карманов: те, кто собираются красть бриллианты, не проповедуют социализма. Скорее уж, — добавил он мягко, — они его осуждают.

Его собеседники быстро переглянулись, а священник продолжал:

— Видите ли, этих людей мы, в общем-то, знаем. Такой социалист не украдет бриллианты, как не украдет он и египетскую пирамиду. Нам бы лучше заняться другим человеком — тем, кого мы не знаем. Этот актер, Флориан… Хотелось бы мне знать, где он сейчас?

Панталоне вскочил и большими шагами вышел из комнаты. В антракте — то есть пока его не было — миллионер взирал на священника, а священник взирал на свой требник. Наконец Панталоне вернулся и отрывисто сказал:

— Полисмен лежит на сцене. Занавес поднимали шесть раз, а он все еще лежит.

Отец Браун выронил книгу и уставился в пространство, словно вдруг сошел с ума. Мало-помалу его серые глаза снова посветлели, и тогда он спросил, казалось бы, не к месту:

— Простите, полковник, когда умерла ваша жена?

— Жена? — удивленно переспросил старый воин. — Два месяца назад. Ее брат, Джеймс, приехал через неделю после ее смерти.

Маленький священник прыгнул, как подстреленный кролик.

— Живее! — воскликнул он с необычайной для себя горячностью. — Живее! Нужно пойти взглянуть на полисмена!

Они нырнули под занавес, чуть не сбив с ног Коломбину и клоуна (которые шептались о чем-то с весьма довольным видом), и отец Браун нагнулся над распростертым комиком-полисменом.

— Хлороформ, — сказал он, выпрямляясь. — И как я раньше не догадался!

Все молчали в недоумении. Потом полковник медленно произнес:

— Пожалуйста, объясните толком, что все это значит?

Отец Браун вдруг громко расхохотался, затем остановился и проговорил, задыхаясь и с трудом подавляя приступы смеха:

— Джентльмены, сейчас не до разговоров. Мне нужно догнать преступника. Этот великий французский актер, который играл полисмена… этот гениальный мертвец, с которым вальсировал Арлекин… которого он баюкал на руках и швырял во все стороны, — просто… — Он не договорил и пустился бежать.

— Да кто же он? — крикнул ему вдогонку Фишер.

— Настоящий полисмен, — ответил отец Браун и скрылся в темноте.

В дальнем конце сада, на фоне сапфирового неба и серебряной луны, сверкали купы вечнозеленых деревьев, и даже в ту зимнюю ночь цвет их был мягок, как на юге. Веселая зелень колышущихся лавров, глубокая, отливающая пурпуром синева небес, огромный кристалл луны, а вверху, по веткам деревьев, карабкается кто-то странный — не столько романтический, сколько немыслимый. Человек этот весь искрится, как будто он усеян десятью миллионами лун, и при каждом его движении свет настоящей луны загорается на нем новыми вспышками голубого пламени. Но, сверкающий и дерзкий, он ловко перебирается с маленького дерева на высокое развесистое дерево в соседнем саду и задерживается только потому, что под маленьким деревом скользнула чья-то тень и голос окликнул его снизу.

— Ну что ж, Фламбо, — произнес голос, — вы действительно похожи на летучую звезду. Но летучая звезда в конце концов всегда становится звездой падучей.

Наверху, в ветвях лавра, человек, искрящийся серебром, наклоняется вперед и, чувствуя себя в безопасности, прислушивается к словам маленького человека.

— Это ваша лучшая проделка, Фламбо. Приехать из Канады (с билетом от Парижа, надо полагать) через неделю после смерти миссис Адамс, когда всем не до вопросов, — ничего не скажешь, ловко придумано. Еще ловчей вы сумели выследить «летучие звезды» и разведать, когда приедет Фишер. Но все остальное — не просто ловко, а поистине гениально. Выкрасть камни для вас, конечно, не составляло труда. При вашей ловкости рук вы могли и не прибегать к ослиному хвосту, который вы пытались прицепить к фалдам фишеровского фрака. Но в остальном вы превзошли самого себя.

Серебряный человек в зеленой листве медлит, точно загипнотизированный, хотя путь к бегству открыт; он смотрит с дерева на того, кто внизу.

— Да, да, — говорит тот, кто внизу, — я знаю вас. Я знаю, вы не просто навязали всем эту пантомиму — вы сумели извлечь из нее двойную пользу. Сначала вы собирались украсть эти камни без лишнего шума, но тут один из сообщников известил вас о том, что на ваш след напали и опытный сыщик должен сегодня застать вас на месте преступления. Заурядный вор удрал бы и благодарил бы судьбу, что его предупредили; но вы — поэт. Вам тотчас же пришло в голову спрятать бриллианты среди блеска бутафорских драгоценностей. И вы решили: если на вас будет блестящий наряд Арлекина, появление полисмена покажется вполне естественным. Достойный сыщик вышел из здешнего полицейского участка, чтобы поймать вас, и сам угодил в ловушку, хитрее которой еще никто не выдумал. Когда отворились двери, он вошел и попал прямо в рождественскую пантомиму, где пляшущий Арлекин мог его толкать, колотить ногами, кулаками и дубинкой, оглушить и усыпить под дружный хохот самых респектабельных жителей Путни. Да, лучше этого вам никогда ничего не придумать. А сейчас, кстати говоря, вы можете отдать мне бриллианты.

Зеленая ветка, на которой покачивается сверкающее существо, шелестит, словно удивляется, но голос внизу продолжает:

— Я хочу, чтобы вы их бросили мне, Фламбо, и я хочу, чтобы вы бросили такую жизнь. У вас еще есть молодость, честь и юмор, но при вашей профессии надолго их недостанет. Можно держаться на одном и том же уровне добра, но никому никогда не удавалось удержаться на одном уровне зла. Этот путь ведет вниз. Добрый человек пьет и становится жестоким; правдивый человек убивает и потом должен лгать. Много я знал людей, которые начинали, как вы, благородными разбойниками, веселыми грабителями богатых и кончали в мерзости и в грязи. Морис Блюм начинал как анархист по убеждению, отец бедняков, а кончил грязным шпионом и доносчиком, которого обе стороны использовали и презирали. Гарри Бэрк, организатор движения «деньги для всех», был искренне увлечен своей идеей, — теперь он живет на содержании полунищей сестры и пропивает ее последние деньги. Лорд Эмбер отправился в преступный мир на подвиг, как рыцарь; теперь самые подлые лондонские преступники шантажируют его, и он им платит. А капитан Барийон, некогда знаменитый джентльмен-апаш, умер в сумасшедшем доме, помешавшись от страха перед сыщиками и скупщиками краденого, которые его предали и затравили.

Я знаю, у вас за спиной вольный лес, и он очень заманчив, Фламбо. Я знаю, что в одно мгновение вы можете исчезнуть там, как обезьяна. Но когда-нибудь вы станете старой седой обезьяной, Фламбо. Вы будете сидеть в вашем вольном лесу, и на душе у вас будет холод, и смерть ваша будет близка, и верхушки деревьев будут совсем голыми.

Наверху было по-прежнему тихо; казалось, маленький человек под деревом держал своего собеседника на длинной невидимой привязи. И он продолжал:

— Вы уже сделали первые шаги под гору. Раньше вы хвастались, что никогда не поступаете низко, но сегодня вы совершили низкий поступок. Из-за вас подозрение пало на честного юношу, на которого и так смотрят косо. Вы разлучаете его с девушкой, которую он любит и которая любит его. Но прежде чем умереть, вы совершите еще большие низости.

Три сверкающих бриллианта упали с дерева на землю. Маленький человек нагнулся, чтобы подобрать их, а когда он снова глянул наверх — зеленая клетка была пуста: серебряная птица упорхнула.

Бурным ликованием встретили известие о том, что бриллианты случайно подобраны в саду. И подумать, что на них наткнулся именно отец Браун! А сэр Леопольд с высоты своего благодушия даже сказал священнику, что, хотя сам он и придерживается более широких взглядов, но готов уважать тех, чьи убеждения предписывают им жизнь вдали от суеты, в неведении дел мирских.

Сломанная шпага

Тысячи рук леса были серыми, а миллионы его пальцев — серебряными. В сине-зеленом сланцевом небе, как осколки льда, холодным светом мерцали звезды. Весь этот лесистый и пустынный край был скован жестоким морозом. Черные промежутки между стволами деревьев казались бездонными черными пещерами неумолимого скандинавского ада — ада безмерного холода[111]. Даже прямоугольная каменная башня церкви была обращена на север, как языческие постройки, и походила на вышку, сложенную первобытными племенами в прибрежных скалах Исландии. Ничто не располагало в такую ночь к осмотру кладбища. И все-таки, пожалуй, его стоило осмотреть.

Кладбище лежало на холме, который вздымался над пепельными пустынями леса наподобие горба или плеча, покрытого дерном, серым при звездном свете. Большинство могил расположено было по склону; тропа, взбегавшая к церкви, крутизною напоминала лестницу. На приплюснутой вершине холма, в самом заметном месте, стоял памятник, который прославил всю округу. Он резко выделялся среди неприметных могил, ибо создал его один из величайших скульпторов современной Европы; однако слава художника померкла в блеске славы того, чей образ он воссоздал.