Читать интересную книгу Ведьмина дорога (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

Коней увели — барон ещё утром говорил, что на их пути расставлены сменные лошади, — и отряд повели в заранее раскинутые шатры, где девушкам предложили умыться и напиться молока, а мужчинам предложили вина. Вскоре барон послал за дочерью и вампиршей в большой шатёр.

— Мы останемся здесь до завтрашнего утра, — сообщил Фирмин.

— Зачем? — удивилась Нора. — Отец! Я вовсе не устала. Поедемте дальше!

— Мне не нравится, что мой сын пытается завладеть этой деревней. Хоть Вейма и сказала, что Барберг не так уж и интересует его… Мы останемся здесь для того, чтобы выполнить свои обязанности.

— Какие, отец? — послушно спросила Нора. От Веймы, правда, не укрылось разочарование и раздражение девушки. Проведя всю свою жизнь в деревне, она радовалась дороге и радовалась, что увидит большой город. «Выполнять свои обязанности» перед крестьянами не так интересно, когда ты юна и хочешь радоваться жизни.

— А какие, дочь моя, обязанности у сеньора перед своими людьми? — строго спросил в ответ барон и отвернулся.

Нора покраснела, обиженная выговором.

— Вейма, — обратился барон к вампирше. — Мне нужно твоё чутьё. Ты встанешь позади меня, рядом с Норой. Если увидишь, что мне лгут — потяни за рукав, только, ради Заступника, незаметно! Твой муж очень просил, чтобы я не разоблачил тебя перед людьми.

Вампирша вздохнула. Муж. Просил. Ну, к чему этот балаган? Как будто у неё может быть муж! Муж, который просит за неё барона! Глупости какие!

— А ты, Нора, — не заметил злости девушки барон, — не стесняйся вмешиваться, если заметишь что-то неладное или захочешь спросить. Поняла?

— Да, отец, — покорно вздохнула девушка. Вейма чувствовала, что её ученице хотелось бы иметь впереди какое-то другое будущее, чем разбор мелочных жалоб. Более красочное, может быть. Сама вампирша вздыхать не стала. Всё это она в своё время освоила, таскаясь по деревням Корбиниана за своим мужем. Или тюремщиком, как она думала в тот момент. Забавная штука — жизнь.

Сначала всё было просто. Не с мужем, а с Барбергом. Староста принёс какие-то записи, сделанные на каких-то тряпках, барон их внимательно посмотрел, потом вышел и посмотрел на телеги, которые предполагалось отправить в замок, потом показал дочери и её придворной даме, Вейма быстро пересчитала в уме и шёпотом предложила Норе найти ошибку, ошибка была найдена и с телеги сняли один мешок с мукой, который оказался лишним. Сначала всё было просто и исключительно деловито. А потом староста попросил позволения привести просителей, которых нужно было освободить от податей — если его милость согласится, конечно.

И поначалу тоже всё шло… ну… как обычно. Усталый мужчина с тремя детьми (для убедительности он привёл их с собой и старшая девочка держала на руках младшую, а средний мальчишка восторженно разглядывал вооружённых людей, пока отец не отвесил ему подзатыльник). Барон выслушал его и согласился, что тяжело быть детям и отцом, и матерью, даже с учётом помощи старшей дочери, но подати не отменил, а только уменьшил. Нора морщила носик. Вейма молчала. Она чувствовала, что крестьянин уверен, будто преувеличивает свои трудности. И что на самом деле он их преуменьшает. Но новые подати он, скорее всего, потянет. На прощание барон велел старосте непременно послать к нему, если проситель всё-таки не справится. Тот обещал и несчастный вдовец ушёл заметно успокоенный.

За ним последовал старый, седой как лунь, беззубый дедок, которого притеснял старший сын. Вейма уже видела такое в Корбиниане. В деревнях власть мужчины над своей семьёй заканчивалась тогда, когда он не мог работать в поле, и старики нередко были вынуждены ютиться в сарае или в хлеву в домах своих сыновей или зятьёв. В противоположность этому женщина с течением лет только обретала всё большую власть и, в молодости покорная жена, в старости она держала в страхе и сыновей, и дочерей, и зятьёв с невестками. Иногда и дряхлого мужа. Словом, картина была обычная. Однако барон терпеливо выслушал и дедка, и оправдания сына, и даже некоторых соседей и велел притеснения прекратить под страхом повышения податей. Судя по злобному взгляду «сыночка», брошенному на отца, притеснения-то, может, и прекратятся, а вот любить батюшку он сильнее не станет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дедка сменил растрёпанный мальчишка, который оказался стриженной белобрысой девчонкой в подвёрнутых штанах и непомерной рубахе. Девчонка, зыркая на барона из-под длинной спутанной чёлки, жаловалась на «дяденьку», который ей «житья не даёт». Дяденька клялся всеми святыми, что обращается с дочкой младшего брата «по совести», а вот племянница целыми днями ничего не делает, только на речку шатается и в воду глазеет. Барон в растерянности оглянулся на Вейму, та пожала плечами. Обе стороны говорили правду. После длительных расспросов у девчонки нашлись и другие родные — правда, не в Барберге, а в Латгавальде. Мать девочки приходилась старшей дочерью троюродного дядьки мельника Летса. Добившись этого признания, барон вздохнул с облегчением и велел отправить ребёнка в Латгавальд. «Мельничное колесо крутить, как раз по ней», — прозвучало в толпе, но говоривший не показался. Вейма пожала плечами. Крутить мельничное колесо — это был очень старый обычай, сейчас ему уже не следовали. Это когда юную девушку тайно резали на мельнице, а потом тело бросали в воду. Предполагалось, что девушка, отданная реке, будет крутить колесо и обеспечит хороший помол. Вампирша когда-то прочла об этом обычае в старых церковных хрониках, вернее, там был описан суровый суд над участниками.

Потом здоровенный парень, ражий детина, который краснел как рак и отводил глаза, бормоча что-то про свою матушку. Вейма опять промолчала. Парень-то здоровый, да только мать у него больная. А уж злющая! Ни одна соседка с ней сидеть не соглашается, вот и приходится бедолаге и в поле, и дома успевать, всё одному. И девушки за него замуж не идут — кому охота такую свекровь получить? Он уж и так, и сяк уговаривал… А одна его даже любит. И он её. Но гордая девушка, ох, и гордая. Такая не позволит, чтобы на неё ругались с утра до ночи, а воспитывать больную старуху — тоже радости мало. Барон внимательно вгляделся в глаза этого просителя и отменил подати совсем. Но велел, чтобы тот взамен поработал на рубке леса для нужд замка. Проситель ушёл совершенно осчастливленный. Затем пришёл местный мельник — худой угрюмый человек, совершенно непохожий на Летса — и, глядя себе под ноги, начал бубнить о том, что мельничный ручей пересох, жернова сточились и всё это надо бы поправить, а умельцы в деревне такие, что на днях всё совсем развалили. Барон оглянулся на вампиршу и велел ей записать для отправки распоряжений в замок. Вейма встретила его вопросительный взгляд и кивнула. Мельник тоже не лгал, хотя, пожалуй, преувеличивал свои сложности.

Обо всём этом было гораздо проще рассказать, чем пережить самому. Просители мямлили, обрывали уже начатые фразы и вообще вели себя так, будто при появлении его милости дружно разучились разговаривать. День уже клонился к вечеру, когда всё стало… не очень хорошо.

В шатёр явилась растрёпанная женщина, в платке, сбившемся за затылок, босая и в рваном по подолу платье. За неё цеплялись перепуганные дети — больные, слабые, тощие заморыши. На руках женщина держала вопящий свёрток грязных тряпок. У её локтя бежал и заглядывал в глаза худющий взъерошенный мальчишка. Вбежав в шатёр, женщина повалилась на колени, грозно зыркнула по сторонам — и дети повалились тоже. Мальчишка весь подобрался, как будто хотел прыгнуть, только вот ещё не понял, куда.

Вейма покосилась на ученицу. Нора морщила носик: от тряпок, в которые была одета вся компания, воняло. Сама вампирша тоже морщилась. О, да, от них воняло! Страхом, безнадёжностью, тревогой за кого-то… сразу и не разберёшь, за кого. А от женщины пахло фальшью. И фальшь смердила так, что вампирша с трудом могла дышать. Каждое её движение выдавало обман. То, как она держала младенца, то, как она смотрела на детей, то, как она невольно ёжилась от прикосновения грубой ткани к коже, то, как переступала босыми ногами, непривычными к долгой ходьбе. Это мог бы заметить даже человек. Для вампира же всё это было только подтверждением того мучительного аромата, который окутывает лгущего человека. Так, люди могут распознать пьяницу по шатающейся походке — а могут унюхать запах вина. А ещё странно пахли крестьяне, которые к вечеру собрались вокруг шатра (самые важные из них пролезли внутрь). Как будто… интересом… ожиданием… азартом…