– Не надо об этом говорить! – одернула Люська дочку. А Федору ответила: – Я должна туда ехать. Поднять, поддержать, присмотреть, устроить… А там будет видно.
– Что-то за мной ты не очень смотрела.
– Ты в этом не нуждался. Ты большой, сильный, скучный. У тебя все по полочкам. Вон какой домино отгрохал! Но я не завидую, ты не думай. Я бы не хотела в таком большом доме жить. Да еще с твоими новыми родственниками. А за дачку еще раз спасибо. Я и сама маленькая, мне там в самый раз.
– Ну и что, что скучный! – пробасил Федор. – Зато тебе теперь весело!
Люська помолчала. Потом подняла на Федора глаза. Они были печальны, но грусть у нее всегда была мимолетна.
– Ты, Федор, скучный, но не злой! – сказала она. – Не говори так, бессмысленно упрекать меня в том, что я тебя не ценила. Если бы не ценила, сейчас бы к твоему дому не подошла.
– Ты говоришь – скучный… – Федор все никак не мог успокоиться. – Да ты знаешь, что у меня на работе творится! Там не заскучаешь! А если бы ты сейчас не подошла, то… – Федор осекся, а бывшая его жена ни о чем не спросила.
«А о чем спрашивать? – подумал Федор. – Я ее люблю, вот и все».
– Как же вы жить-то будете после отсидки? Работать ведь надо, – перевел Федор разговор на другое.
– О-о, Федя, ты за это не беспокойся. Устроимся как-нибудь! – засмеялась Люська. – У нас вон сколько народу после отсидки в парламенте заседает! Прямо будто им это на пользу идет! А ты, Федя, не думай, если, не дай бог, – Люська постучала маленьким обветренным кулачком по чьему-то деревянному некрашеному забору, – ты туда попадешь, чем черт не шутит, я тогда тебя тоже своими заботами не оставлю! Приеду и буду тебе помогать! А ты уж сейчас, если что, – подстрахуй мою дочку!
Федор молча закурил. Понял, что возражать бесполезно. Да и Люську он хорошо знал. Знал: если надумает что, – конец, все равно сделает по-своему. Он повернулся, и они пошли гуськом назад в том же порядке. Дошли до трехэтажного дома. Увидев стоящую на пороге теперешнюю Федорову тещу, Люська засмеялась, помахала рукой:
– Не бойтесь, Анна Павловна, не уведу вашего зятя! – Она взяла опять дочку за руку, сказала Федору: – Ну, прощай! – и, не поворачиваясь больше, решительно пошла по дороге. Федор чуть слышно что-то буркнул в ответ. Что-то вроде: «Я буду тебя ждать».
Оля ничего этого не узнала. Весь вечер Федор был на редкость спокоен, улыбчив. Для поддержания компании он даже рассказал парочку старых анекдотов. Все засмеялись, потому что знали: голова у Федора устроена так, что анекдотов он не запоминает. Ира с Сергеем решили ничего Оле не говорить. Веревку сожгли, а сарай быстренько разобрали. Когда же несколько дней спустя Оля случайно обнаружила в «Тойоте» роскошную куклу в пестрой блестящей коробке, Федор объяснил ей, что у его сослуживца родилась дочь. И вообще стал он какой-то более веселый, раскованный, постригся короче, сменил костюм на замшевую куртку, которую носить надо было без галстука, и все домашние отметили, что ему это больше идет. С Олей он был неизменно сердечен и ласков, а в ее очередной день рождения, когда он подарил ей серьги дивной красоты, Оля с гордостью сказала матери:
– Ну вот! А ты тогда на даче испугалась какой-то там стервы!
Ира, присутствовавшая при этих словах, опустила глаза и отошла в сторону.
А Федор теперь, когда бывал на даче, неизменно заходил к Люськиным старикам, разговаривал с девочкой, покупал обновки. А когда подходил к окну, то всегда смотрел на две вербы у соседского забора: одну большую, а другую маленькую, и почему-то вспоминал, как Люська говорила, что не забудет его, если его тоже посадят. Он улыбался чему-то своему, хмыкал, пожимал плечами, крутил головой, и на сердце у него тогда становилось теплее.
Февраль 2002 года