облачка сияло солнце.
– Джорджи-пончик, Джорджи-мячик, от него девчонки плачут, – пели ему отец и Роза.
И Джорджи радостно смеялся, и пчелы жужжали, и пели птицы.
– Они забыли тебя, – послышался голос мамы Дэвида. – Когда-то это была твоя комната, но теперь никто сюда не заходит. Отец бывал здесь сначала, но потом смирился с твоей смертью и нашел утешение и радость в другом ребенке и новой жене. Она снова беременна, хотя пока этого не знает. У Джорджи появится сестра, а у твоего отца будет двое детей и не останется места для воспоминаний о тебе.
Казалось, голос звучит отовсюду и ниоткуда: изнутри самого Дэвида и из коридора, от пола у него под ногами и с потолка над головой, от камней в стенах и от книг на полках. На мгновение Дэвид даже увидел маму, отразившуюся в оконном стекле: бледный образ стоял у него за спиной и заглядывал ему через плечо. Когда он обернулся, там никого не было, но отражение в стекле осталось.
– Так быть не должно, – продолжал мамин голос. Губы отражения в стекле шевелились, но как будто произносили другие слова, и движения губ не соответствовали тому, что слышал Дэвид. – Побудь еще совсем недолго храбрым и сильным. Найди меня, и мы снова заживем прежней жизнью. Роза и Джорджи сгинут, а мы с тобой займем их место.
Теперь голоса, доносящиеся из сада, изменились. Они больше не пели и не смеялись. Когда Дэвид выглянул в окно, он увидел, что отец косит лужайку, а мама подрезает секатором розовый куст, тщательно обезглавливая каждую ветку и бросая розы в стоящую у ее ног корзинку. А между ними сидит на скамейке и читает книгу сам Дэвид.
– Ты видишь? Ты видишь, как все может обернуться? А теперь иди ко мне, мы слишком долго были в разлуке… Пришло время снова соединиться. Но будь осторожен: она наблюдает и ждет. Когда увидишь меня, не смотри налево или направо, не своди глаз с моего лица, и все будет хорошо.
Отражение в стекле исчезло, и из сада внизу пропали те, кто там был. Задул холодный ветер, поднимая в комнате клубы пыли, и все заполнилось туманом. Дэвид закашлялся, у него заслезились глаза. Пятясь, он покинул комнату, согнулся в коридоре и принялся откашливаться и отплевываться.
Он услышал, как дверь рядом хлопнула и изнутри щелкнул замок. Резко повернулся – и тут со стуком закрылась и заперлась вторая дверь, затем третья. Все двери комнат, которые он прошел, накрепко закрывались. Дошло до его спальни, а потом начали закрываться двери впереди. Только факелы на стенах освещали ему дорогу, но вдруг и они, начиная с ближайших к лестнице, стали гаснуть. Теперь за ним была тьма, и она стремительно наступала. Вскоре весь коридор погрузится во мрак.
Дэвид побежал в отчаянной попытке обогнать наползавшую темноту, в ушах у него звенело от стука хлопающих дверей. Он несся изо всех сил, топая по каменному полу, но огни гасли быстрее. Мальчик видел, как потухли факелы прямо за ним, затем рядом с ним и наконец те, что были впереди. Он не останавливался, надеясь, что каким-то образом сможет нагнать свет и не останется один во мраке. Но потухли последние факелы, и тьма стала кромешной.
– Нет! – крикнул Дэвид. – Мама! Роланд! Я ничего не вижу. Помогите!
Никто не отозвался. Дэвид застыл, не понимая, что делать. Он не знал, что ждет его впереди, однако знал, что позади лестница. Если он повернет назад, то, продвигаясь по стенке, сможет добраться до нее, но при этом бросит маму и Роланда, если сам жив останется. Продолжив путь, он вслепую заковыляет к неизвестности и станет легкой жертвой для той, о ком говорил мамин голос. Для колдуньи, которая заградила это место плющом и терновником, которая превращает людей в прах, облаченный в доспехи, или вывешивает их головы на зубчатых стенах.
А потом Дэвид увидел вдали слабый огонек – то был будто светлячок, трепещущий во мраке, – и мамин голос сказал:
– Не бойся, Дэвид. Ты почти дошел. Не сдавайся.
Он так и поступил, и огонек горел все ярче, пока не превратился в подвешенную к потолку лампу. Под ней постепенно проступили контуры арки. Дэвид подходил все ближе и ближе, пока не остановился у входа в большой зал с купольным потолком, поддерживаемым четырьмя огромными каменными колоннами. Стены и колонны заросли вьющимися стеблями, куда более толстыми, чем те, что охраняли стены и ворота крепости, а шипы были такими острыми и длинными, что некоторые казались больше Дэвида. Между каждой парой колонн на витиеватых железных кронштейнах висели бронзовые фонари, освещавшие сундуки с монетами и драгоценностями, кубки и картины в позолоченных рамах, мечи и щиты, сверкавшие золотом и драгоценными камнями. Невообразимые сокровища, но Дэвид едва взглянул на них. Его внимание сосредоточилось на возвышавшемся посреди зала каменном алтаре. На нем недвижно, как мертвая, лежала женщина. Она была облачена в красное бархатное платье, руки сложены на груди. Приглядевшись, Дэвид заметил, что у нее вздымается и опускается грудь. Значит, это и есть спящая дама, жертва заклятия колдуньи…
Дэвид вошел в зал, и мерцающий свет фонарей выхватил высоко на ощеренной шипами стене справа от него что-то яркое и сияющее. Он повернулся, и от увиденного у него так сильно свело живот, что он согнулся от боли. Тело Роланда, пронзенное огромным шипом, висело в десяти футах над полом. Острие проткнуло грудь и кирасу, расколов двойное солнце на ней. На доспехах остались следы крови, но немного. Лицо Роланда было изможденным и серым, щеки ввалились, под кожей выделялись кости черепа. Рядом с телом Роланда висело другое, тоже в доспехах с двумя солнцами: Рафаэль. Роланд наконец узнал правду об исчезновении своей второй половинки. Но они были здесь не одни. Зал под куполом усеяли людские останки, словно паутина с высохшими мухами. Некоторые попали сюда давным-давно, потому что их доспехи съела бурая ржавчина, а от голов остались одни черепа.
Гнев Дэвида победил страх, ярость заставила забыть о бегстве. В это мгновение он стал не мальчиком, а мужчиной и повзрослел всерьез. Он направился к спящей женщине медленными кругами, так чтобы никакая скрытая опасность не застала его врасплох. Дэвид помнил мамино предупреждение – не смотреть направо и налево, однако при виде пришпиленного к стене Роланда в нем взыграла жажда сразиться с колдуньей и убить ее за то, что она сделала с его другом.
– Выходи! – закричал он. – Покажись!
Но ничто не шелохнулось в зале, никто