вздрогнула, я ударил по больному месту. И я вонзился в него, потроша его вилами. – С самого своего рождения Эндрю Эрроусмит только и делал, что пытался компенсировать то обстоятельство, что родился не в семье Фитцпатрик. Он ел из наших тарелок, играл на нашем дворе и посещал те же внеклассные занятия, что и я. Его семья дошла даже до того, что стала отправлять его в те же учебные заведения, в которых учился я. Но не обольщайся: Эрроусмиты никогда не пробивались в наглухо закрытую верхушку бостонского общества. Он наш нахлебник, а ты, моя дорогая, источник его доходов. Пускай я тоже нахожусь в твоем положении, обеспечивая амбициозного, привлекательного и пробивного человека, я, по крайней мере, женился на женщине, с которой мне хочется ложиться в постель каждую ночь. А ты вышла за выскочку, который обходил бы тебя за километр, будь у него такая возможность. Когда он в последний раз ублажал тебя ртом? – Я наклонился, касаясь губами ее уха. Ее тело отозвалось дрожью возбуждения. – Набрасывался на тебя, будто ты драгоценный приз, а не чек, который надо выписать? Ваш муж изменяет вам, не так ли, миссис Эрроусмит?
Она побледнела под слоями макияжа и пошатнулась назад. Я с вежливой улыбкой протянул руку и схватил ее за локоть, помогая устоять на ногах.
– Так я и думал. Расскажешь кому-нибудь о том, что моя жена навещает бабушку бывшего, и я гарантирую, что вся Америка узнает о похождениях твоего мужа. Приятного вечера, миссис Эрроусмит.
– Миссис Фитцпатрик переночует у меня. Останавливаться возле ее квартиры не нужно, – сообщил я водителю, когда мы сели на заднее сиденье «Кадиллака».
Персефона с довольным вздохом сняла туфли и опустила голову на прохладный кожаный подголовник, слишком уставшая, чтобы обсуждать этот новый поворот событий.
Сегодня вечером на балу она перетанцевала со всеми заслуживающими внимания мужчинами. Переходила из одних рук в другие. Ослепительная, блестящая игрушка, принадлежащая самому закрытому человеку в Новой Англии. Все хотели узнать, кто сумел приручить Злодея, а поскольку большинство людей уже давно оставили попытки подступиться ко мне лично, то Цветочница оказалась лучшей альтернативой.
– Вижу, я начинаю тебе нравиться. – Она растирала отекшую, покрасневшую ступню, положив ее мне на колено в надежде, что я сделаю ей массаж.
– Возможно, тебе стоит выписать очки. – Я похлопал рукой по пальцам, которыми она виляла, не обращая внимания на ее мольбы.
– Как ты можешь быть таким недовольным, когда сегодняшний вечер прошел так гладко? – Она посмотрела на меня, хлопая глазами. – Ты что, запрограммирован вечно быть несчастным?
Я уже заплатил сполна в этом браке, да еще с солидными процентами. Не только сохранял своей жене жизнь, – что оказалось труднее, чем я ожидал, – но к тому же осыпал ее всем, о чем только может мечтать женщина двадцать первого века.
Если Персефона думала, что будет действовать за моей спиной, видеться с родственниками бывшего мужа и поддерживать связь с семейством Вейтч (а может, даже с самим Пакстоном), то она жестоко ошибалась. Теперь она моя, и если мне придется довести дело до конца, зачав ей ребенка на этой неделе, то я справлюсь с этой задачей.
Как только мы приехали ко мне домой, Петар выскочил из своей комнаты, чтобы узнать, не нужно ли мне что-нибудь.
Верная жена была бы очень кстати.
– Пойди прочь, – отмахнулся я.
Мы с Персефоной направились в мой кабинет на втором этаже, поднявшись по лестнице в тосканском стиле.
Я закрыл за нами дверь, подошел к своему столу, вынул этот дурацкий контракт из нагрудного кармана и бросил его на стол. Достал свою ручку из ближайшего ящика – ту, на которой не было названия клятой сантехнической компании, – и подписал контракт, отдавая свою душу жене. Затем поднял бумагу, зажав ее между указательным и средним пальцами.
Персефона протянула руку, чтобы выхватить ее. Я поднял выше, медленно качая головой.
– Я нашел цену своей души.
– Я тебя слушаю. – Она скрестила руки на груди.
– Перестань навещать бабушку бывшего мужа. Это неуместно, неприятно и несет в себе неверное послание.
На мгновение наступила тишина, пока она пыталась сообразить, откуда я вообще об этом узнал.
– Нет, – резко возразила она. – У нее никого нет. Она страдает деменцией, одинока и нуждается в общении. И ей недолго осталось жить. Я ее не брошу.
Меня удивило, что она даже не стала отрицать, что видится с бывшими родственниками.
Хотя не должно было удивлять. У меня всегда складывалось впечатление, что с Персефоной справиться легче, чем с ее подругами и сестрой – с этой ПМС бригадой. На деле же у моей жены оказался нестандартный подход. Вместо того чтобы твердо отстаивать свою позицию, она хитро проталкивала ее с милой улыбкой.
Но все равно, по сути, стояла на своем, не сдвинувшись ни на сантиметр.
– Она больше не твоя ответственность. – Упершись кулаками в стол, чтобы сдержаться и не начать щелкать костяшками, я наклонился вперед, чувствуя, как начинаю утрачивать самообладание.
– Я не стану покупать твою душу ценой пятнания своей. – Персефона выпрямила спину. – Прости, муженек, тебе придется придумать что-то другое.
– Я найму для нее сиделку.
Неужели я правда торгуюсь с этой женщиной? Опять?
– Нет, – невозмутимо ответила она.
– Двух сиделок, – процедил я.
Персефона помотала головой.
– Да у этой женщины маразм, – оскалился я. – Она не заметит разницы между тобой и профессиональной сиделкой.
– Но я-то замечу. – Она расстегнула заколку, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам, словно потоки водопада. – И буду знать, что бросила беззащитного человека из-за прихоти своего мужа.
Я хотел… я хотел… да что я, нахрен, хотел сделать с этой женщиной?
Какого хрена мне в голову только что пришло слово «хрен»?
Я снова это сделал.
Черт его дери.
Она подошла ко мне, потянулась через стол и накрыла мою ладонь своей.
– Киллиан, – прошептала она. – Послушай меня. Два самых важных решения в нашей жизни принимать не нам. Наше рождение и смерть. Мы не выбираем появляться на свет и не выбираем, когда и как умрем. Но все, что в промежутке? Это в нашем ведении. Мы можем заполнять пробелы, как пожелаем. И я решаю заполнить свой правильным поступком. Быть хорошим другом – и хорошим человеком, – по моим стандартам.
Я спокойно забрал контракт и сунул его в ящик стола. Затем запер его и убрал ключ в передний карман. Своего я не добьюсь (по крайней мере, сегодня), но переговоры – мое поприще, а приписки мелким шрифтом – мой конек.
Она перестанет видеться со старухой, даже