Читать интересную книгу История русской церкви (Том 10) - Митрополит Макарий

Высказав свое озлобление против царя, Никон не замедлил высказать еще более резко озлобление свое против архиереев. В 1662 г., в неделю православия, он совершал литургию в своем Воскресенском монастыре и во время обряда православия торжественно проклял, или анафематствовал, стоявшего тогда во главе русской иерархии Крутицкого митрополита Питирима, - проклял за три будто бы вины: "За действо ваия (шествие на осляти), за поставление Мефодия, епископа Мстиславского, и за досадительное и поносительное к себе слово". Эта анафема возмутила всех в Москве. Царь потребовал мнения по этому делу от архиереев. Известны письменные ответы к царю митрополитов - Новгородского Макария и Ростовского Ионы, архиепископа Рязанского Ионы, епископов - Вятского Александра и Полоцкого Каллиста. Все они единогласно признали поступок Никона несправедливым и противоканоническим. "Я думаю, - писал, например. Каллист, - что клятва эта суетна и не может вмениться в клятву, потому что из трех вин, ради которых она произнесена, ни одна к тому недостаточна. Действие ваия никем не узаконено из св. отцов, равно и не запрещено не только митрополитам, но и никому из священных лиц: где правило, дозволяющее это действие митрополиту Новгородскому и запрещающее Сарскому и Подонскому? Вторая вина поставление Мефодия, епископа Мстиславского, - неблагословная вина: преосвящ. Питирим, будучи наместником патриаршим, поставил его на кафедру праздную и по единогласному избранию и совету всех архиереев Великой и Малой и Белой России, а если поставил без воли старейшего архиерея, святейшего Никона патриарха, то потому, что Никон оставил свой престол с клятвою на него не возвращаться и отставлен от него Собором, так что ныне он не есть старейшина архиереям и не есть патриарх Московский, а только архиерей беспрестольный и безобластный. Третья вина - досадительные и поносительные слова - если и подлежит суду, то суду судей, правильно установленных, и по тщательном изыскании, а епископ, по правилам, может быть судим не одним или двумя епископами, но только всем Собором епископов, и Никон не вправе был поставить вопреки правил одного себя судиею и мстителем в этом деле, желая воздать месть за свою досаду. Но если бы даже вины, взведенные на Питирима, были достойны клятвы, клятва, произнесенная на него Никоном, суетна и не может вмениться, потому что по оставлении им кафедры и по соборном отставлении его от кафедры он, Никон, не пастырь и не кормчий Русской Церкви, не может управлять и наказывать. Отчуждился он от паствы российской, отчуждил от себя престол с премногою клятвою - чужды стали и они ему. Зачем же творить правление в чужой ему области; зачем хочет наказывать тех, которых пасти вознегодовал? Если ныне он у нас уже не пастырь, то мы не должны слушать гласа его. И если он возопил гласом клятвенным на преосвящ. Питирима, этот глас нам незнаем, мы не принимаем его, и он для нас нимало не вреден". Когда получены были отзывы архипастырей, равно осудивших анафему, произнесенную Никоном на митрополита Питирима, последний подал царю 13 октября 1662 г. челобитную на Никона за эту незаконную клятву.

В этом-то году, когда раздражение Никона против царя и духовенства достигло, казалось, последней степени, явился в Москве Газский митрополит Паисий Лигарид, которому суждено было принять важное участие в несчастном деле Никона. Паисий, в мире Панталион, Лигарид родился на острове Хиосе, воспитывался в Риме под руководством иезуитов в тамошней коллегии, основанной для греков. По окончании учения возвратился было на родину с мыслию о распространении римской веры, но вскоре переселился в Молдовлахию и сделался дидаскалом ясского училища. Здесь умел понравиться Иерусалимскому патриарху Паисию, поступил в его свиту и в 1650 г. принимал участие в известном "Прении о вере с греки" старца Арсения Суханова. По возвращении в Иерусалим патриарх Паисий постриг Лигаридия, или Гордия, 16 ноября 1651 г. в храме Воскресения Христова в монашество, назвав Паисием, и отдал его под начало находившемуся тогда в Иерусалиме старцу Арсению Суханову. Тот же патриарх не замедлил возвести своего соименника Лигарида в сан митрополита Газского, который, однако же, недолго оставался в своей разоренной епархии и в 1656 г. опять очутился в земле Волошской, где и познакомился с ним Антиохийский патриарх Макарий, возвращавшийся из Москвы. Из Валахии Паисий Лигарид написал письмо к соотечественнику своему Арсению Греку, служившему при патриархе Никоне, и выражал желание побывать в Москве и видеть Никона. Никон в 1-й день декабря 1656 г. отвечал Лигариду: "Слышахом о любомудрии твоем от монаха Арсения и яко желаеши видети нас, великаго государя, тем и мы тебе яко чадо наше, по духу возлюбленное, с любовию прияти хощем; точию, прием сия наша письмена, к царствующему граду Москве путешествовати усердствуй". И в тот же день написал еще четыре письма: к воеводе молдавскому Стефану, к воеводе мутьянскому Константину и к митрополитам - Молдавскому Гедеону и Угровлахийскому Стефану, чтобы они отпустили Паисия Лигарида в Москву с любовию и снабдили всем потребным на дорогу. Неизвестно, почему не состоялась тогда поездка к нам Лигарида; она состоялась только спустя более шести лет, когда Никон не был уже великим государем. В 12-й день февраля 1662 г. прибыл в Путивль, как извещали царя местные воеводы, "из Иерусалима газского Предтечева монастыря митрополит Паисий, а с ним архимандрит его Леонтий, успенский игумен Пахомий, архидиакон Неофит, Троицкого монастыря келаря Арсения (т. е. Суханова), что живет на Москве, племянник его греченин Юрья, да толмач Христофор, да митрополичьих спевак четыре человека". С митрополитом приехали также четверо русских пленных, из которых двух выкупил он сам в Яссах у татар, заплатив тысячу ефимков. Паисий объявил, что идет бить челом о милостыне по царскому указу. Паисий со всею своею свитою был пропущен в Москву и 9 апреля представлялся государю, поднес ему модель Гроба Господня, иорданскую воду, иерусалимские свечи и получил от него жалованья: кубок серебряный, камку, 40 соболей и тридцать рублей деньгами. Вскоре Паисий подал челобитную, в которой говорил, что его небольшая епархия Газская терпит крайние притеснения от турок и что он, не желая более переносить эти насилия, договорился давать выкупу за своих христиан ежегодно по 500 ефимков с условием, чтобы турки не теснили тех христиан и не обращали их в свою веру, а его самого не выгоняли из епархии. Государь приказал выдать Паисию еще сто рублей деньгами да на 50 рублей соболями из Сибирского приказа. Услышал о приезде Лигарида и патриарх Никон и прислал к нему Арсения Грека с следующим приветствием: "Приезду митрополита Газского и брата своего по духу бывший патриарх Никон очень и очень радуется; он уповает, что тобою все придет к глубочайшему миру и рушится средостение, возникшее между царем и патриархом". Паисий принял с удовольствием эти приветственные слова и в вежливых выражениях отвечал патриаршему послу.

Спустя около двух месяцев со времени прибытия Паисия Лигарида в Москву он в самый день Пятидесятницы подал по делу Никона письмо на имя государя и убеждал его ревностнее заняться этим делом для блага Церкви и государства. "Патриаршее достоинство, - писал Паисий, - превышает все прочие, и потому все признают крайне непристойным, что такое высокое седалище в продолжение четырех лет остается обнаженным и без своего украшения. Дело неслыханное, чтобы патриаршая Церковь столь долгое время пребывала в затмении, подобно луне, и лишена была своего законного пастыря, как вдовица, не имеющая мужа. Позволительно рассуждать так: если Никон действительно обременен преступлениями, то определением Собора как недостойный да извержется, ибо за преступлением следует наказание; если же он окажется невинным и не подлежащим никакому осуждению, тогда пусть свободно возвратится на свою кафедру, совершенно оправданный, и таким образом положится конец замешательству. Россия сделалась позорищем для всего мира, и все народы ожидают видеть развязку этой трагикомедии. К тому же да обнаружится невинность и правда, ибо доселе еще носится ложный слух, будто патриарх Никон бежал по причине угрожавшей ему опасности тайного убийства и вследствие открывшегося тиранского заговора. Такая молва наносит великое бесчестие всему государству укоризною в отцеубийстве и обвиняет прежде всего Ваше царское величество, потом сенат и весь народ в таком смертном грехе, о котором и подумать страшно... Таким-то суждениям и клевете иностранцев подвергаешься ты, Алексей, человек Божий, из-за одного Никона, осыпанного твоими милостями и благодеяниями. Но я вижу уже, что мед превращен в соль и прекрасное вино в оцет беспримерною неблагодарностию. Остается как можно скорее снестись с Цареградским патриархом и подробно уведомить его как Вселенского обо всем, чтобы он мог произнести правильное суждение в таком важном деле, от которого чрезвычайно страдает слава всего царства... Донесение же к патриарху должно быть написано на греческом языке, чтобы удобнее могло быть понято без помощи переводчика и тайны Вашего величества не разгласились между многими разномыслящими". В конце письма Паисий сделал приписку: "Сад, запертый для алчущих, и источник, запечатанный для жаждущих, как бы не существуют. Говорю к тому, что давно уже известно о собрании Вашим величеством из разных библиотек многих превосходных книг. Посему нижайше прошу дозволить мне свободный вход для рассмотрения и чтения тех греческих и латинских кодексов".