Читать интересную книгу Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого - Валентин Булгаков

Когда Лев Николаевич ушел из дому и лежал больной в Астапове, все сыновья и старшая дочь Татьяна Львовна, собравшиеся тогда в Ясной Поляне, написали ему письма, которые должна была доставить отцу Александра Львовна. (Сыновья и Татьяна Львовна еще не знали, где именно находится отец.) Каждый исполнил эту обязанность как мог. Все, кроме Сергея, призывали отца вернуться. Только один Михаил Львович вовсе отказался писать:

– Всем известно, что я не люблю писать писем! – с обезоруживающей беспечностью заявил он Александре Львовне. – Скажи папа, что я думаю так же, как думают Таня и Андрюша.

Этот беспечный, равнодушный ответ глубоко поразил меня в 1910 году и не перестает так же глубоко поражать и теперь.

Младшего сына интересовал только вопрос наследственный: что еще получат они, братья, от отца? И тут, когда надо было предпринимать те или иные необходимые шаги, Михаил Львович действовал дружно и сообща – вместе с братьями.

Никогда не слыхал я, чтобы и после смерти Льва Николаевича Михаил Львович хоть раз вспомнил о нем. Наезжая в Ясную Поляну, целовал руку у матери, справлялся о ее здоровье, прогуливался по парку, громко разговаривал и хохотал с братьями, если кто-нибудь из них тоже случался на ту пору в Ясной, – разговаривал о чем угодно, только не об отце, – а потом садился к роялю и долго и беспорядочно бренчал, мурлыча себе под нос цыганские романсы…

В эпоху Первой мировой войны Михаил Львович служил в так называемой Дикой дивизии, у великого князя Михаила Александровича. Приезжая на побывку к матери, снова бренчал на рояле и беспечно рассказывал ей, что война совершенно напоминает ему псовую охоту.

В эпоху Гражданской войны Михаил Львович служил в санитарном отряде Белой армии. Потом очутился в Париже. Нуждался. Дирижировал каким-то, чуть ли не ресторанным, оркестром и скончался уже в эпоху Второй мировой войны… в Марокко. Этот сын уже ничем, кроме, разве, увлечения цыганщиной и, пожалуй, еще наружностью, не напоминал своего отца.

Льву Николаевичу «не повезло». Был у него сын, настоящий сын – и в духовном, и в плотском, мирском отношении, но Бог прибрал этого сына «преждевременно». Семи лет от роду умер в 1895 году самый младший сынок и последний ребенок Льва Николаевича и Софьи Андреевны – Ванечка. – «В первый раз в жизни – безутешное горе, – сказал тогда Лев Николаевич, – а я-то мечтал, что Ванечка будет продолжать после меня дело Божие! Что делать!..»

Что делать, не суждено было Л. Толстому иметь сына-наследника и преемника! Однако и при мне еще, через 15 лет, память о Ванечке жила во всей силе в Ясной Поляне. Ванечку постоянно вспоминали, особенно его мать, которая безумно любила его при жизни и едва перенесла его смерть. Исключительно одаренный и духовный от природы, сострадательный, нежный и любящий, Ванечка был великим соединительным духовным звеном между отцом и матерью. О нем рассказывали всегда много замечательного. После раздела имущества в 1892 году усадьба и имение Ясная Поляна записаны были на имя Ванечки, и когда мальчику говорили иногда, что все кругом принадлежит ему, он отвечал: «Неправда, все – всехнее!» И умилялись все: и отец, и мать, и братья, и сестры. Кто знает, живи Ванечка, – может быть, и не дошло бы к тяжелому, последнему конфликту между мужем и женой. Но Льву Николаевичу, как и многострадальному Иову, суждено было быть испытуему до конца.

Между прочим, всем врагам Софьи Андреевны, врагам чертковско-гусевского толка, не видевшим в жене Толстого ничего духовного, полезно было бы вспоминать и перечитывать то, что писал в 1895 году Лев Николаевич никому иному, как самому В. Г. Черткову:

«Жена переносит (смерть сына Вани. – В. Б.) тяжело, но очень хорошо. В особенности первые дни я был ослеплен красотою ее души, открывшейся вследствие этого разрыва (с любимым существом. – В. Б). Она первые дни не могла переносить никакого – кого-нибудь и к кому-нибудь – выражения нелюбви. Я как-то сказал при ней про лицо, написавшее мне бестактное письмо соболезнования: «какой он глупый». Я видел, что это больно резануло ее по сердцу; так же и в других случаях. Жизнь этого ребенка, ставшая явной при его смерти, произвела на нее и, надеюсь, и на меня самое благотворное влияние. Увидав возможность любви, не хочется уже жить без нее».

Замечательно, что у всех без исключения сыновей Толстого были очень милые и симпатичные жены, иной раз стоявшие, в смысле доброты, выдержки и человеческого достоинства, гораздо выше своих гордецов-благоверных.

Образцом скромности, доброты, всесторонней порядочности и такта была супруга Сергея Львовича Марья Николаевна, рожденная графиня Зубова. Первой жены Сергея Львовича, рожденной Рачинской, от которой у него был единственный сын Сережа, я не застал в живых. Марья Николаевна, кроме своих семейных и светских обязанностей, занималась еще помощью бедным детям и состояла попечительницей какого-то приюта. Тихая, застенчивая и скромно всем улыбающаяся, она всюду, также и в Ясную Поляну, приносила только мир.

Супруга Ильи Львовича, толстуха Софья Николаевна, рожденная Философова, интересовалась теософией и была членом Теософического общества. Выдающаяся русская теософка, писательница и переводчица Е. Писарева приходилась ей близкой родственницей. Увлечение Софьи Николаевны теософией было совершенно искреннее: она верила свято в скрытые духовные силы мира и человека, в необходимость самосовершенствования и в обязанность каждого из нас стремиться к достижению всеобщего мира и братства. Софья Николаевна сочувственно относилась и к миросозерцанию Льва Николаевича и состояла с ним, а равно и с Софьей Андреевной, в самых лучших, дружеских отношениях. Она пела – и для репертуара своего подбирала те вещи из русского романсового репертуара, в которых отражались ее излюбленные идеи, – например: «Благословляю вас, леса» Чайковского, «Подвиг» его же, «Круцификс» Фора и др. Ее я помню с вечно расплывающейся на полном лице добродушной, светлой, открытой улыбкой.

В годы Первой мировой войны С. Н. Толстая занималась устройством детских беженских приютов, стоя во главе соответствующего отдела Всероссийского земского союза в Минске.

Позже ей суждено было пережить измену мужа. Но она все простила Илье Львовичу и никогда не переставала нежно и преданно любить его, даже будучи разделена с ним океаном21. Зато очень оскорблена была за невестку Софья Андреевна. Не раз принималась она упрекать сына (когда он был еще на родине) за неверность такой прекрасной, такой редкой женщине.

– Ну что вы хотите, maman? – отвечал с своей непосредственностью большое дитя и художник Илья Львович, – ну не могу же я любить семипудовую бочку!..

И этим аргументом обезоруживал мать.

Жена Андрея Львовича и сестра Анны Константиновны Чертковой, хорошенькая, с мушкой на щеке, добрая, нравственная, милая и воспитанная Ольга Константиновна вышла замуж за прослывшего смолоду беспутным Андрея Львовича, можно сказать, с высоконравственной целью: чтобы «спасти» его.

У них было двое детей. Андрей Львович любил свою жену, но… недолго. Женившись вторично на Е. В. Арцимович, он оставил навсегда Ольгу Константиновну и лишь изредка виделся с своими детьми от первого брака. Молодая графиня Толстая поселилась у Чертковых и прожила у них значительную часть остальной своей жизни. В доме Чертковых воспитывались и ее дети – Соня и Илюша Толстые.

Лев Львович был женат на шведке, дочери врача Доре Федоровне Вестерлунд, с которой он познакомился, лечась у ее отца. И Дору Федоровну, и Александру Владимировну, жену Михаила Львовича, я тоже знал лично, но очень мало: одна жила в Петербурге, другая в отдаленном имении, и в Ясной Поляне обе показывались крайне редко. Но и о них обеих рассказывали всегда только хорошее. У обеих было много детей, и обе были прекрасными матерями-воспитательницами.

Эта высокая марка пяти молодых графинь Толстых дала повод художнице Юлии Ивановне Игумновой, старому другу семьи Толстых и позже компаньонке Софьи Андреевны, обмолвиться крылатым словом:

– Разница между сыновьями Толстыми и их женами, – говорила она, – заключается в том, что у первых вкус гораздо лучше, чем у вторых!

Глава 5

Мирок «толстовцев» вокруг Ясной Поляны

Личность д-ра Д. П. Маковицкого. – Овсянниково: М. А. Шмидт, П. А. Буланже, чета Горбуновых. – «Бог на меня оглянулся». – Не была ли «старушка Шмидт» «святой Кларой» яснополянского «Франциска»? – Воскресший самоубийца. – Издатель-поэт. – Телятинки: «сын Божий» Сергей Попов. – Хатунка – мелкопоместное владение бывшего пажа. – Юный мудрец. – Русаново: пчеловод А. С. Буткевич и его семья. – «Святая радость первых ступеней освобождения».

За первый же год своего пребывания в Ясной Поляне и Телятинках, при жизни Л. Н. Толстого, я познакомился почти со всеми выдающимися его единомышленниками, как, например, с Павлом Ивановичем Бирюковым, с Иваном Ивановичем Горбуновым-Посадовым, с Федором Алексеевичем Страховым, джорджистом Сергеем Дмитриевичем Николаевым, писателем-беллетристом Иваном Федоровичем Наживиным, крестьянами-писателями Сергеем Терентьевичем Семеновым и Михаилом Петровичем Новиковым, финским писателем Арвидом Ернефельтом и другими. Все это были чрезвычайно интересные, своеобразные, в той или иной мере одаренные и по большей части весьма симпатичные, искренние и ищущие люди. Обо всех о них можно было бы многое порассказать, и я это сделаю со временем. Пока же остановлюсь только на тех лицах, которые непосредственно принадлежали к небольшому «толстовскому» мирку, окружавшему Ясную Поляну и до некоторой степени составлявшему как бы ее продолжение. По крайней мере, для меня в молодости он был именно таким продолжением.